Ночи нет конца - Маклин Алистер - Страница 27

Зейгеро и Корадзини вызвались почти одновременно. Но я покачал головой.

— Вам обоим нужно выспаться. Вы мне понадобитесь позднее. Может, вы, мистер Малер?

Несмотря на бледность и нездоровый вид, тот молча кивнул.

— Мы с Корадзини возглавляем список подозреваемых? — спокойно прокомментировал Зейгеро.

— Но и не завершаете его, — отрезал я. Подождав, когда Малер сойдет вниз, я опустил брезентовый полог и направился к трактору.

Странное дело, но Теодора Малера, этого молчуна, словно прорвало. Это так меня поразило, что я опешил. Я решил, что причиной подобной словоохотливости является одиночество, желание забыться или рассеять мои подозрения. Лишь позднее выяснилось, насколько я ошибался.

— Похоже на то, мистер Малер, что в маршрут вашего путешествия в Европу будут внесены некоторые изменения, — прокричал я, чтобы заглушить рев двигателя.

— Я еду не в Европу, доктор Мейсон, — ответил мой собеседник, стуча зубами. — В Израиль.

— Живете там?

— Еще ни разу там не был. — Наступила пауза. Снова послышался его голос, едва различимый сквозь грохот трактора. Единственно, что я смог разобрать, так это: «мой дом».

— Хотите начать новую жизнь, мистер Малер?

— Завтра мне исполнится шестьдесят девять, — уклончиво ответил он. Начать новую жизнь? Нет, скорее окончить прежнюю.

— Хотите там обосноваться, прожив шестьдесят девять лет в другой стране?

— За последние десять лет это произошло с миллионами евреев. Да и не всю свою жизнь я жил в Америке…

И он поведал мне свою историю. Одну из историй беженцев, которые я слышал в сотне разных вариантов. По его словам, он был выходцем из России, где жило несколько миллионов евреев — это самая крупная еврейская община в мире, в течение ста с лишним лет она вынуждена была жить за пресловутой «чертой оседлости». Бросив на произвол судьбы мать и двоих братьев, в 1905 году он бежал, спасаясь от погромов, чинимых «черносотенцами» при попустительстве царских властей. Впоследствии он узнал, что мать пропала без вести, а два уцелевших брата погибли много лет спустя. Один — во время восстания в белостокском гетто, другой — в газовой камере Треблинки. Сам он устроился на швейную фабрику в Нью-Йорке, учился в вечерней школе, затем работал в нефтедобывающей промышленности, женился. После смерти жены весной нынешнего года решил исполнить вековую мечту каждого еврея — вернуться на родину предков.

Это была трогательная история, душещипательная и печальная. Но я не поверил ни одному его слову.

Каждые двадцать минут мы с Джекстроу менялись местами. Так продолжалось всю долгую ночь, которой, казалось, не будет конца. Мороз усиливался. По черному небосклону двигались луна и звезды. Когда луна зашла и на ледовое плато наконец-то опустился черный покров ночи, я выключил двигатель. Его оглушительный грохот и лязг гусениц сменились благодатной тишиной.

Выпив вместе со всеми несладкого черного кофе с галетами, я сообщил пассажирам, что остановка будет недолгой, всего на три часа. Так что пусть каждый постарается уснуть: большинство путешественников, как и я сам, валились с ног от усталости. Три часа, не более. Столь благоприятная для путешествия погода в Гренландии выдается не так-то часто.

Теодор Малер сидел рядом со мной. Он почему-то нервничал, взгляд его блуждал, и я без труда узнал то, что хотел узнать.

Выпив свой кофе, я шепнул ему на ухо, что намерен обсудить с ним с глазу на глаз один вопрос. Удивленно взглянув на меня, Малер после некоторого колебания кивнул и последовал за мной.

Ярдах в ста от вездехода я остановился и включил фонарь. Направив его луч на своего спутника, я достал свою «беретту». При виде пистолета у Малера перехватило дыхание, а в глазах появился ужас.

— Я не судья, и нечего ломать комедию, Малер, — хмуро проговорил я. Театром не интересуюсь. Мне нужен ваш пистолет, больше ничего.

Глава 7

Вторник

С семи часов утра до полуночи

— Пистолет? — дрожащим голосом произнес Малер, подняв руки. — Я… я не понимаю, доктор Мейсон. Нет у меня пистолета.

— Ну конечно. — Чтобы придать вес своим словам, я вскинул «беретту». Повернитесь.

— Что вы хотите делать? Вы совершаете…

— Кругом!

Он повернулся. Сделав два шага вперед, я ткнул дулом пистолета в поясницу старика и принялся обыскивать его.

Малер напялил на себя два пальто, пиджак, несколько свитеров и шарфов, две пары штанов и несколько пар нижнего белья, так что обыскать его оказалось делом непростым. Я не сразу убедился, что никакого оружия при нем нет. Я отступил, и Малер повернулся ко мне лицом.

— Надеюсь, вы теперь довольны, доктор Мейсон?

— Посмотрим, что у вас в чемодане. А в остальном я доволен. Располагаю нужными доказательствами. — Луч фонаря скользнул по пригоршне сахара, извлеченного мной из кармана внутреннего пальто: в каждом из них было больше фунта. — Не угодно ли объяснить, откуда это у вас, мистер Малер?

— Неужели не понятно, доктор Мейсон? — едва слышно проговорил старик. Украл.

— В том-то и дело! Зачем было мелочиться человеку с таким размахом? На вашу беду, Малер, когда в бараке стало известно о краже сахара, я смотрел на вас. Не повезло вам и еще по одной причине. Когда мы пили кофе несколько минут назад, я украдкой отхлебнул из вашей чашки. Вы туда бухнули столько сахара, что я проглотить не смог эту гадость. Надо же такому случиться, Малер, не правда ли? Погореть из-за какого-то пустяка! Но так уж повелось: матерому преступнику нечего опасаться крупных промахов. Он их никогда не совершает. Если в вы не трогали сахар, когда били радиолампы, я бы ни за что вас не заподозрил. Кстати, а где остальной сахар? Припрятали? Или выбросили?

— Вы совершаете серьезную ошибку, доктор Мейсон, — на сей раз твердо, без единой нотки вины или тревоги, произнес Малер. Но меня ему было не провести. — К лампам я даже не притрагивался. Из мешка я взял лишь несколько пригоршней сахара.

— Ну разумеется. — Я помахал «береттой». — Назад, к вездеходу, приятель. Заглянем в ваш чемодан.

— Нет!

— Не валяйте дурака! — оборвал я его. — У меня в руках пистолет. И я не колеблясь пущу его в ход, уж вы мне поверьте.

— Верю. Думаю, вы способны на крутые меры, если нужно. Я не сомневаюсь, вы человек решительный, доктор. Но в то же время упрямый, импульсивный и плохо разбирающийся в людях. Однако я уважаю вас за умелые, инициативные действия в обстановке, которая сложилась отнюдь не по вашей вине. И потому не желаю, чтобы вы выставляли себя на посмешище. — Он хотел было взять меня за лацкан. — Позвольте кое-что показать вам.

Я выставил вперед «беретту», но напрасно. Малер неторопливо достал откуда-то из внутреннего кармана книжечку в кожаной обложке. Отступив на несколько шагов, я открыл удостоверение.

Одного взгляда было бы достаточно. Раз десять я видел такие документы, и все же смотрел на книжечку, словно видел ее впервые. Опешив, я не сразу пришел в себя, чтобы осознать смысл открытия, чтобы утишить страх, возникший следом за ним. Я медленно закрыл удостоверение, опустил снежную маску и, подойдя к Малеру, стянул маску с него. Луч фонаря высветил бледное, посиневшее лицо старика с напрягшимися желваками: у него зуб на зуб не попадал от холода.

— Дохните, — велел я.

Он послушно дохнул. Ошибки быть не могло: я слышал характерный сладковатый запах ацетона. Ни слова не говоря я вернул старику удостоверение и сунул пистолет в карман парки.

— Давно болеете диабетом, мистер Малер? — после долгой паузы произнес я.

— Тридцать лет.

— У вас довольно тяжелая форма болезни, — заметил я, не считая нужным, в отличие от многих своих коллег, скрывать правду от пациента. Ко всему, если диабетик дожил до столь преклонного возраста, то лишь оттого, что соблюдал диету и разбирался в методах лечения недуга, поэтому знал, как правило, о нем все.

— Того же мнения и мой доктор, — произнес Малер с невеселой усмешкой, поднимая маску. — Как и я сам.