Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Караван в Ваккарес - Маклин Алистер - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

На этот раз они прошли чуть-чуть выше и через другую арку вошли в следующую пещеру огромных размеров. Сделав несколько шагов, Боуман внезапно остановился.

— Что с тобой? — прошептала Сессиль. — Что случилось?

— Не знаю. — Он помолчал. — Нет, пожалуй, знаю. Впервые и его охватил озноб.

— Тебя тоже трясет?

— Меня тоже. Но это совсем другое. Я дрожу как осиновый лист.

— Так в чем же дело?

— Здесь. Это то место. Когда ты будешь такой же старой и грешной, как я, ты сможешь определять это по запаху.

— Смерть? — Теперь ее голос дрожал. — Люди не могут чувствовать смерть.

— Я могу. — Он выключил фонарик.

— Включи его. — Ее голос звучал на самой высокой ноте, близко к истерике. — Бога ради, включи его! Пожалуйста!

Боуман отстранил руку Сессиль, обнял ее и прижал к себе. Еще немного — и их дрожь достигнет определенной степени синхронности, возможно, не такой, как у пары танцоров, выступающих по телевидению, но достаточной, чтобы успокоиться. Когда они действительно немного успокоились, Боуман сказал:

— Видишь, чем эта пещера отличается от остальных?

— Свет! Сюда откуда-то проникает свет!

— В самом деле.

Боуман и Сессиль медленно двинулись вперед и подошли к огромному нагромождению камней. Они скользили взглядом по куче обломков все выше и выше, до самого потолка, пока не увидели большой квадратный кусок звездного неба. По каменной осыпи, от вершины до самого основания, сбегала узкая дорожка растревоженных камней, дорожка, которая, очевидно, появилась недавно.

Боуман включил фонарик; у него не возникло никаких сомнений: дорожка действительно образовалась недавно. Он осветил фонариком подножие осыпи, и вдруг луч фонаря, словно по своей воле, замер, осветив холмик из известняковых обломков приблизительно восьми футов длиной и трех высотой.

— Этот холмик сделан недавно, — сказал Боуман. — Вот в чем разница.

— Вот в чем разница... — машинально повторила Сессиль.

— Пожалуйста, отойди немного.

— Нет. Наверное, это звучит странно, но сейчас я успокоилась.

Боуман верил ей, но не думал, что это странно. В человеке все еще живет первобытный инстинкт: больше всего на свете он боится неизвестного, а здесь сейчас все стало абсолютно ясно.

Боуман наклонился над холмиком и начал отбрасывать камни в сторону.

Цыгане даже не удосужились запрятать несчастного Александре достаточно глубоко, и Боуман почти сразу наткнулся на остатки когда-то белой рубашки, пропитанные кровью. Серебряный крестик на цепочке, тоже покрытый пятнами засохшей крови...

Боуман расстегнул цепочку и снял ее вместе с крестиком.

Боуман остановил машину на том же месте, где раньше подобрал Сессиль с чемоданами, и вышел из нее.

— Оставайся здесь, — сказал он Сессиль. — На этот раз я этого требую.

Она не кивнула в знак согласия, но и не возразила: возможно, его методы воспитания стали более эффективными. Джип, что не вызвало удивления, находился там же, где Боуман последний раз видел его: чтобы вытащить машину из кювета, требовался автокран.

Вход в передний дворик казался безлюдным, но у Боумана по отношению к Кзерде и его славным товарищам возникло такое же чувство, как к клубку кобр или скопищу черных ядовитых пауков, поэтому он вошел в передний дворик медленно и осторожно, скрываясь в темноте. Его нога наткнулась на какой-то твердый предмет, раздался слабый металлический звук. Боуман замер на месте, но не заметил ничего опасного. Он наклонился и поднял пистолет, который случайно задел ногой и который отлетел к бензоколонке. Вне всякого сомнения, это был пистолет Ференца. Случившееся с Ференцем при их последней встрече говорило за то, что вряд ли пистолет скоро понадобится ему, но он сможет воспользоваться им когда-нибудь. Боуман решил обязательно вернуть ему пистолет. Он знал, что ничто не помешает ему сделать это, так как в кибитке Кзерды все еще горел свет, струясь через окна и приоткрытую дверь. В других кибитках света не было. Боуман подошел ко входу в кибитку, бесшумно поднялся по ступенькам и заглянул в нее.

Кзерда с перевязанной левой рукой, ушибами и синяками на лице и большим куском пластыря на лбу выглядел неважно, но не так плохо, как Ференц, за которым он ухаживал, перебинтовывая его раны. Ференц лежал на койке в полуобморочном состоянии, время от времени вскрикивая от боли, пока отец снимал пропитанную кровью повязку с его головы. Когда повязка наконец была снята, он снова вскрикнул и почти сразу потерял сознание. Боуман увидел глубокую рваную рану на его лбу, страшные ушибы на лице; если у молодого цыгана были такие же ушибы и на теле, то он действительно в тяжелом состоянии. Но Боуман знал: если бы Ференцу удалось осуществить свои намерения в отношении его самого, то он находился бы сейчас в состоянии, в котором уже никогда и ничего бы не почувствовал. Ференц сел, покачиваясь, на кровати, в то время как его отец готовил свежую повязку, затем нагнулся вперед, оперся локтями о колени, закрыл лицо ладонями и застонал:

— Бога ради, что случилось? Моя голова...

— Все будет хорошо, — сказал Кзерда ласково. — Порез и синяк. Вот и все.

— Но что случилось? Почему моя голова...

— Автомобиль. Помнишь?..

— Автомобиль... Конечно. Этот дьявол Боуман! — простонал Ференц; Боуману очень понравилось, как его назвали. — Он... Он...

— Черт ему в душу, да! Он ускользнул и разбил наш джип. Видишь это? — Кзерда указал на свою руку и лоб. Ференц безразлично взглянул и отвернулся. Он думал о другом.

— Мой пистолет, отец! Где мой пистолет?

— Здесь, — сказал Боуман. Он направил пистолет на Ференца и вошел в кибитку. В левой руке он держал покрытые пятнами засохшей крови цепочку и крестик. Ференц в ужасе уставился на Боумана. Он смотрел на него, как смотрит на палача с занесенным топором человек, чья голова лежит на плахе. Кзерда, который стоял спиной к двери, повернулся и застыл в оцепенении так же, как и его сын.

Он, как и Ференц, был явно не рад появлению Боумана.

Боуман сделал два шага вперед и положил покрытый пятнами крови крестик на маленький столик.

— Возможно, его мать обрадуется этому, — сказал он. — Правда, мне следовало бы сначала вытереть кровь. — Он подождал реакции, но ее не последовало, и продолжал: — Я намереваюсь убить тебя, Кзерда. Я должен это сделать. Ведь никто не может доказать, что это ты убил молодого Александре? Но мне не нужно доказательств. Все, что мне нужно, — это абсолютная уверенность. Пока ее нет. Пока я не могу этого сделать. Но позже, позже я убью тебя. А затем я убью Гэюза Строма. Скажи ему об этом, хорошо?

— Что ты знаешь о Гэюзе Строме? — прошептал Кзерда.

— Достаточно, чтобы вздернуть его на виселицу. И тебя тоже.

Кзерда внезапно улыбнулся, но когда заговорил, то смог сделать это только шепотом:

— Ты сейчас сказал, что пока не можешь убить меня. — Он сделал шаг вперед.

Боуман ничего не ответил. Он повернул пистолет и прицелился точно между глаз Ференца. Второго шага Кзерда делать не стал. Боуман посмотрел на него и указал на стул возле маленького столика.

— Садись, — приказал он. — Лицом к сыну.

Кзерда выполнил приказание. Боуман сделал шаг вперед, и по реакции Ференца стало очевидно, что тот находится в очень плохом состоянии: ужас, отразившийся на том месте, которое когда-то было его лицом и которое еще могло выражать какие-либо чувства, а также открытый для предупреждения рот были слишком запоздалыми и не смогли вовремя предупредить Кзерду об опасности. Он рухнул на пол от удара по затылку пистолетом, который был в руке у Боумана.

Ференц оскалил зубы и грязно выругался. По крайней мере, так подумал Боуман, так как Ференц перешел на свой родной язык. Но он успел только начать свою злобную тираду, когда Боуман, ни слова не говоря, сделал шаг вперед и взмахнул пистолетом еще раз. Реакция Ференца была на этот раз еще медленней, чем ожидал Боуман: тот повалился головой вперед поперек тела своего отца и затих.