К югу от Явы (др. перевод) - Маклин Алистер - Страница 25

— Знаю, у нас с ней этим утром был долгий разговор на палубе. Она все время называла меня «молодым человеком» и заставляла вспоминать о том, вымыл ли я за ушами. — Николсон задумчиво поглядел на капитана. — Чтобы добавить вам забот о всяких проблемах, расскажу кое-что такое, о чем вам неизвестно. У мисс Плендерлейт прошлой ночью в каюте был гость. Джентльмен.

— Что? Она вам об этом сказала?

— Милостивый боже, нет, конечно. Мне об этом сообщил Уолтерс. Он валялся на своей кровати прошлой ночью, когда отстоял вахту, и услышал стук в дверь каюты мисс Плендерлейт. Стук осторожный, но он услышал. Его кровать в радиорубке находится рядом с дверью. Уолтерс сказал, что он был очень удивлен и только поэтому попытался подслушать у двери, но ничего особенного не услышал, так как оба говорили шепотом. Один из голосов был низким, совершенно определенно мужским. Таинственный посетитель находился в каюте около десяти минут.

— Полуночные встречи в каюте мисс Плендерлейт. — Файндхорн никак не мог оправиться от удивления. — Что она, ненормальная?

— Только не она, — усмехнулся Николсон и категорически мотнул головой. — Она — воплощенная респектабельность. Любому ночному визитеру она прочитала бы целую лекцию, назидательно грозя указательным пальцем, и отправила бы его восвояси, посоветовав стать более дисциплинированным и впредь вести себя достойнее. Но насколько я понимаю вместо подобной лекции был тихий, но оживленный разговор.

— У Уолтерса имеются какие-нибудь догадки, кто бы это мог быть?

— Совершенно никаких. Утверждает только, что слышал мужской голос и что сам чертовски хотел спать, а потому не стал особенно задумываться над происходящим.

— Понятно. — Файндхорн снял фуражку и вытер загорелую лысину платком. Было только восемь часов, но солнце уже начинало припекать. — Во всяком случае, у нас слишком много других забот, чтобы еще и об этом беспокоиться. Я просто не могу разобраться во всех сложностях. Такая странная публика. С кем ни заговоришь, каждый оказывается оригинальнее предыдущего.

— Включая мисс Драчман? — спросил Николсон.

— Боже милостивый, нет! Я бы их всех отдал за эту девушку. — Файндхорн вновь надел фуражку и медленно покачал головой. Глаза его глядели куда-то далеко. — Ужасный случай, мистер Николсон. Как ужасно изуродовали ее лицо эти чертовы мясники! — Взгляд его снова стал сосредоточенным, и он внезапно взглянул на Николсона. — Много ли правды в том, что вы говорили прошлой ночью?

— Немного. Я не очень в этом разбираюсь, но шрам стянется и затвердеет гораздо раньше, чем кто-то сможет что-нибудь с ним сделать. Кое-что, конечно, сделать можно, но ведь хирурги не волшебники.

— Черт побери, мистер, вы не имели права пробуждать в ней надежду на чудо. — Файндхорн был настолько близок к гневу, насколько это позволяла его флегматичная натура. — Боже мой, только подумайте о той минуте, когда она разочаруется в своих надеждах.

— "Ешьте, пейте и веселитесь",[3] — негромко сказал Николсон. — Вы еще надеетесь, что когда-нибудь вновь увидите Англию, сэр?

Файндхорн уставился на него, сведя брови к переносице, затем понимающе кивнул и отвернулся.

— Забавно, что мы все еще мыслим категориями мирной и нормальной жизни, — пробормотал он. — Извините, мой мальчик, извините. Я как-то ни о чем серьезном не успел задуматься с тех пор, как поднялось солнце. Маленький Питер, сестры, все остальные... но главным образом ребенок и эта девушка. Не знаю даже почему. — Он помолчал, оглядывая безоблачный горизонт, и сообщил с категорической непоследовательностью: — Замечательный сегодня день, Джонни.

— Замечательный день, чтобы умереть, — мрачно произнес Николсон, поднял глаза, поймал взгляд капитана и улыбнулся. — Время ожидания тянется медленно, но японцы — маленькие вежливые джентльмены. Спросите о них у мисс Драчман. Они всегда были вежливыми маленькими джентльменами. Не думаю, что они заставят нас ждать слишком долго.

Но японцы заставили их ждать. Они заставили их ожидать долгое-долгое время. Возможно, и не такое уж долгое, если говорить о секундах, минутах и часах. Но когда отчаявшиеся люди слишком долго мучаются неизвестностью, постоянно ожидая неизбежного, тогда секунды, минуты и часы теряют свое значение единиц измерения времени и становятся тесно связанными с острым чувством ожидания неизбежности. Итак, секунды тянулись, становились минутами, так же нескончаемо тянущимися, и растягивались в часы — час, еще час. По-прежнему небо оставалось пустым. По-прежнему на линии сверкающего горизонта ничего не возникало, ничто не меняло ее гладкой неподвижности.

Файндхорн знал, что их должны искать сотни кораблей и самолетов. Почему противник так долго не появляется, было выше его понимания. Он только мог предполагать, что японцы проверили этот район минувшим днем, когда «Вирома» повернула назад, на помощь «Кэрри Дансер», и теперь прочесывают морские пространства далее к югу. А быть может, они решили, что «Вирома» затонула во время тайфуна. Но когда такое объяснение пришло ему на ум, Файндхорн отбросил его как самообман. Он знал, что японцы не подумают ничего подобного... Какова бы ни была причина «Вирома» по-прежнему плыла на юго-восток по широким просторам пустого моря, под таким же просторным и пустым небом.

Прошел час. И еще один. Наступил полдень. Сверкающее жгучее солнце плыло прямо над их головой в горниле неба. И впервые в душе капитана Файндхорна зашевелилась робкая надежда. Пролив Каримата и Яванское море — и после этого они могут осмелиться снова думать о доме. Солнце преодолело зенит, миновал полдень, вновь потянулись минуты: пять, десять, пятнадцать, двадцать. Каждая из минут длилась дольше предыдущей, и вместе с ними, с минутами, росла надежда. Но в двадцать четыре минуты после полудня надежда превратилась в пыль. Длинное ожидание закончилось.

Пулеметчик на полубаке первым заметил далеко на юго-западе маленькую черную точку, родившуюся из раскаленного пекла над горизонтом. Несколько секунд она казалась неподвижной, черная бессмысленная точка, зависшая в воздухе. Потом почти сразу она стала побольше и росла в размерах с каждым вздохом наблюдающих за ней. Теперь она не была бессмысленной. Она приобретала очертания, становясь все заметнее на сверкающем горизонте, пока не стали различимы контуры фюзеляжа и крыльев. А затем стали ясно видны все детали, так ясно, что невозможно было ошибиться. Это был японский истребитель «зеро», снабженный дополнительными баками с горючим, увеличивающими дальность полета. Когда наблюдатели с «Виромы» опознали его, до них донесся через всю неподвижную тишину моря и отдаленный рев авиационного двигателя.

Ровно гудя, «зеро» секунда за секундой снижался, держа курс прямо на них. Сначала показалось, что пилот хочет пролететь прямо над «Виромой», но менее чем за милю от танкера он резко лег на правое крыло и стал описывать над ним круг на высоте около ста семидесяти метров. Он не пытался атаковать, и с «Виромы» не прозвучало ни одного выстрела. Приказ капитана Файндхорна пулеметчикам был ясным: стрелять только в целях самозащиты. Количество боеприпасов у них было ограничено, и потому их надо было приберечь для бомбардировщиков, которые неизбежно должны появиться. Кроме того, всегда оставался шанс, что пилот может быть обманут написанным на борту новым именем «Сиюшу Мару» и большим флагом с восходящим солнцем, заменившими название «Резистенция» и флаг Аргентинской республики, бывшие на нем два дня тому назад. Приблизительно один шанс из десяти тысяч, мрачно подумал Файндхорн. Риск и совершенная непредсказуемость действий — вот что позволило «Вироме» продвинуться так далеко. Но они уже исчерпали все возможности.

Почти десять минут «зеро» продолжал кружить над «Виромой» на расстоянии полумили. С юго-запада появились еще два самолета, также истребители «зеро». Ревя двигателями, они присоединились к первому. Дважды самолеты сделали круг над кораблем, затем первый вышел из строя и пролетел взад-вперед вдоль судна чуть ли не в ста метрах. Фонарь его кабины был отодвинут назад, так что наблюдатели на мостике могли рассмотреть лицо, то немногое, что не было скрыто под шлемом, очками и ларингофонами. А пилот, в свою очередь, рассматривал каждую деталь судна. Вот он сделал резкий вираж в сторону и присоединился к другим. В доли секунды они построились в линию, покачали крыльями, насмешливо приветствуя корабль, и удалились на северо-запад, постепенно набирая высоту.