Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 8

…На свидания к Наташе Курбатов обычно являлся затемно. На этот раз темноты ждать было некогда. Он спустился от Лубянки крутыми переулками к Воронцову полю.

Мороз к концу дня отпустил. Переменился ветер, и воздух наполнился влагой. Падала с крыш капель. На глазах темнел от дыма и копоти ночной белый снег. Радостно метались по мостовой воробьи.

Курбатов шел медленно, в глубокой задумчивости…

Дверь открыла Эсмеральда. Удивилась, но тут же пришла в восторг.

— Когда же? Когда? — зашептала она ему в прихожей.

— Что — когда? — спросил он сдержанно.

— Не скрывайтесь, Курбатов! У вас на лице написано, что вы в заговоре… Когда?

— Сегодня! — ответил шепотом Курбатов.

— Наконец-то! Наконец-то! Я в вас верю, Курбатов!

Она подтолкнула Курбатова в комнату. Из глубины полузатемненной занавесями комнаты поднялась Наташа.

— Гость-то какой у нас сегодня! Нежданный, но загаданный! — возгласила Эсмеральда с порога.

У Наташи на плечах шубка, голова прикрыта платком. В комнате нетоплено. Эсмеральда куталась в меховую безрукавку.

— Рассказывайте! — приказала она.

— Я пришел к вам за помощью…

— Связь? Сигнал?

Наташа поморщилась. Что-то все-таки вынесла Эсмеральда из ее туманных рассказов о Курбатове.

— Не нужно столько восторженности, Эсмеральда Станиславовна! Все гораздо будничнее и проще…

Эсмеральда чуть склонила голову перед Курбатовым.

— Откуда такое философское спокойствие?

Эсмеральда подошла к столу, взяла листок бумаги и карандаш.

— Я слушаю вас! Адрес?

— Записывать нельзя. Придется запомнить!

Курбатов назвал адрес. Объяснил, кого надо спросить. Назвал место встречи: Сокольники, начало третьей аллеи.

Эсмеральда вышла в другую комнату. Оделась, против обыкновения, довольно скромно и отбыла.

Курбатов запер за ней дверь и остановился на пороге комнаты.

Зимний день вдруг вспыхнул холодным солнцем. Наташа откинула тяжелые занавеси.

— Эсмеральда любит темноту! — сказала Наташа. — А я люблю свет…

Курбатов не ответил.

— Что ты задумал? — спросила озабоченно Наташа. — Куда поехала Эсмеральда? Что ты от нас скрываешь?

Курбатов махнул рукой.

— Пустое… Теперь все встало на место… Пусть тебя не тревожит! Я много наговорил тебе пустых и ненужных слов! Я свободен от них! Я ото всего свободен, я пришел, Наташа, сегодня, чтобы сказать тебе… Я люблю тебя, Наташа! — произнес он почти шепотом. — Люблю…

Он поднял голову. Она стояла все в той же позе, опустив руки. Краска медленно заливала ее лицо и шею.

— Это правда, Наташа, я люблю тебя, я…

Но он не закончил фразы, быстро шагнул к ней, взял ее холодные руки и прижал к своему лицу.

Ему хотелось встать на колени, но он боялся показаться смешным. И когда склонился к руке, почувствовал быстрый, короткий поцелуй на лбу. Он поднес к губам обе ее руки.

Они долго сидели, прижавшись друг к другу, на диване. Она смотрела ему в глаза и спрашивала:

— Это правда? Правда?

А потом вдруг спросила:

— А что же дальше? Ты обрек себя на что-то невозможное!

Курбатов весело улыбался.

— То было, Наташа, страшным кошмаром! Не вспоминай! Я люблю тебя, и этим все сказано! Я на днях уеду на фронт. Идет война, я человек военный…

— На днях? Я думала, что мы успеем съездить к моим родным.

— Поедем! Обязательно поедем.

Эсмеральда остановила извозчика, не доезжая до дома, где скрывался Шевров. Постучала, как положено, в дверь. Шевров открыл и, ничего не спрашивая, впустил ее сначала в сени, потом проводил в кухоньку.

Эсмеральда передала ему просьбу Курбатова. Он спокойно ее выслушал, пристально всматриваясь в лицо.

— Значит, никак не желает идти обратно на квартиру? — спросил он.

— Никак! Говорит: опасно! Шевров крякнул.

— А чего же ему опасаться?

— Он сегодня какой-то особенный! — пояснила она. — То все в тумане бродил, а сегодня не стихами, а прозой говорил.

— И он часто стихами разговаривает?

— Да. В стиле восемнадцатого века. Все державинскими одами, а современность требует другого языка.

— Позвольте поинтересоваться, какого такого языка? Французского, что ли?

— Вы не в курсе! Это и понятно!

Эсмеральда критически окинула взором кухоньку с поблекши ми и обшарпанными обоями.

— Мы любим катастрофы! Все гибнет! Человек меняет кожу! Никаких законов, — все на слом… Мы верим только в чудо! Все остальное — ползучая проза. Мы будем воевать десятилетиями. Пойдет мужичок гулять с топором и с огнем по земле! Пожарами Россия умоется!

— Умылась уже! — ответил Шевров и сторожко отодвинулся от Эсмеральды. — А сегодня, что же, он рассказал, что делать надо?

Эсмеральда вздохнула:

— Все-то вы в секреты играете? А секреты все у него на лице читаются! Что мне передать?

— Ничего не передавать! Нет у нас никаких секретов, вы, наверное, спутали что-то, гражданочка! Я Курбатова и знать не знаю, мне было просто любопытно с вами побеседовать!

Эсмеральда подмигнула Шеврову, встала и пошла к двери. Он ее молча проводил до крыльца. Вышел. Постоял, дождавшись, пока она уйдет, размялся и вошел обратно в дом.

Шевров решил, что к Курбатову приходили, но не арестовали. Что же произошло с Курбатовым? Он же дал адрес Курбатова чекистам… Стало быть, и Курбатов, как и он, Шевров, стал объектом их внимания? Началась какая-то игра!

В Сокольники Артемьев выехал со своими людьми заблаговременно. Надо было надежно укрыться, выбрать позицию, чтобы в случае опасности прийти на помощь Курбатову.

Вызвездило. Высокие сосны затемнили аллею, в нескольких шагах стволы тонули в темноте.

Курбатов пришел минут на десять раньше. Он стряхнул рукавицей со скамейки снег и сел.

Около десяти часов Артемьев и чекисты приметили фигуру, она мелькала от сосны к сосне, прикрываясь в тени кустарников. Шевров! Он шел, волоча ноги по снегу, оттого не скрипел у него под ногами снег, делал остановки, прислушивался. Опять скользил от сосны к сосне. Неподалеку от скамейки остановился и прижался к стволу. Он стоял буквально в четырех шагах от Артемьева. Глаза Артемьева привыкли к темноте, и он мог различить каждый жест Шеврова. Все как будто бы складывалось удачно. Теперь Шевров не уйдет! И к Курбатову, по всей видимости, выйдет: зачем бы ему тогда сюда являться?

Курбатов посмотрел на часы: пять минут одиннадцатого.

Внезапно его прохватил озноб, хотя и не очень морозно. Курбатов встал, прошелся вдоль скамейки, повернулся. Тревога не проходила, она сделалась нестерпимой, он вдруг почувствовал себя как бы под прицелом. Стремительно упал в снег, на скамейку. Падая, услышал звук выстрела. Раздался еще один глухой выстрел, как будто бы стреляли в упор.

Курбатов увидел бегущего человека. Стрелять по мелькнувшей фигуре не решился. Побежал вслед, но его ослепила яркая вспышка и повалила с ног взрывная волна. Взорвалась ручная граната. Он вскочил и, слегка прихрамывая, шагнул в кусты. Наткнулся на лежащую фигуру. Наклонился: Артемьев!

По лесу раздавались крик и топот бегущих, гремели выстрелы, затем еще раз громыхнула граната, и все стихло.

Курбатов наклонился над Артемьевым. Тот шевельнулся, пытаясь приподняться. Курбатов подложил ему под плечи руки. Рука ощутила что-то липкое. Кровь!

Артемьев застонал и попросил:

— Тихо, браток! — Уставился ему в лицо: — Курбатов? Ранен?

— Нет! Не ранен!

— Живой! — И тяжело поник. Курбатов опустил его на снег.

В тот час ни Дзержинского, ни Дубровина не случилось на месте. Начальник отдела отдал команду: «Взять всех!»

Тункина захватили в доме в Богородицком, арестовали Наташу Вохрину и Эсмеральду. Доставили на Лубянку и Курбатова. Следователь сразу же приступил к допросу, не смущаясь, что в кабинете собрались все арестованные.