Хранить вечно - Шахмагонов Федор Федорович - Страница 21

Офицер подошел и коротко приказал:

— Оружие!

Шевров вынул из кармана браунинг и лимонку. Руки офицера скользнули по карманам, по пиджаку, по брюкам.

Курбатов лежал на кровати в номере гостиницы. Лежал, не раскрыв постели, в мундире, свесив ноги на ковер. Как прилег в сумерках, так и не вставал. Смотрел почти неподвижным взглядом в потолок, на пробегающие по потолку блики от уличных фонарей, вслушивался в свист и шум сибирской метели.

Что с ним, где он и зачем он здесь? Тоску вызывало это раздумье, томило сердце, отчего-то было неспокойно, отчего?

Шли пятые сутки пребывания в этом далеком от всего, что близко ему в этом мире, городе. Ставцев получил назначение в штаб, Курбатову выдали форму, но назначения он не получил. Ставцев как будто бы даже отстранился от него, во всяком случае, здесь сразу дал почувствовать разделяющую их дистанцию подполковника, корниловца, и его, подпоручика…

И вдруг в первом часу постучали в дверь. Курбатов открыл. Ставцев.

Он чуть искоса, как-то неопределенно взглянул, сверкнул дужками пенсне и приказал:

— Пойдемте! Нас приглашает один мой влиятельный друг… На чашку чаю.

Курбатов надел шинель, они вышли из гостиницы. У подъезда легкие и изящные санки. Лошадь тронулась. Возница ее едва удерживал. Отличный, резвый рысак.

Вот миновали штаб верховного, свернули за угол, остановились возле трехэтажного особнячка. Окна не светились. Зашторены глухими шторами.

В подъезде охрана с карабинами в руках, дежурный офицер. «Не к адмиралу ли приехали? — подумал Курбатов. — Не в контрразведку же приглашают на чашку чаю…»

По широкой лестнице, застеленной пушистым ковром, поднялись на второй этаж. Ставцев шел уверенно, как к себе домой.

Большой зал с лепными потолками, огромные пролеты окон, углы и стены в полутьме, светлое пятно над накрытым столом. Зал пуст. Никого.

Потрескивали березовые дрова в камине. От их огня метались по степе тени.

Из зала приоткрытая дверь в другое помещение.

— Хозяина нет! — сказал Ставцев. — Наверное, отвлекли дела… Проходите к столу, Владислав Павлович, садитесь… С хозяином мы старьте друзья, его дом — мой дом!

Курбатов подошел к камину погреть озябшие руки.

Приоткрытая дверь скрипнула. Курбатов услышал мягкие шаги и почувствовал, что кто-то смотрит на него. Оглянулся. К нему быстро подходил человек. Кого угодно, но только не этого человека ожидал увидеть Курбатов. Подходил его петроградский наставник, человек с голым черепом, с ввалившимися глазами. Он стал как будто бы еще страшнее, еще безжизненнее выглядело его лицо, он улыбался, но улыбались у него только губы, глаза оставались холодными.

Готовил себя Курбатов к самым неожиданным встречам, готовил себя к схватке в контрразведке с любым офицером, но к встрече с этим человеком относился как к нереальности, она все во сто крат усложняла.

И он растерялся. Растерялся, и удивился, и не смог, не сумел скрыть ни растерянности, ни удивления.

Некогда было даже поразмыслить: а как он должен был реагировать именно на такую встречу? И если бы он даже и решил бы разыграть удивление и растерянность, так искренне у него это никогда не получилось бы.

Кольберг рассчитал эту встречу, этот первый момент. Если Курбатов заслан чекистами, рассуждал Кольберг, то там его должны были предупредить о встрече с ним. Внезапность встречи Кольбергу нужна была, чтобы проверить реакцию Курбатова, По версии, выстроенной Кольбергом, Курбатов должен был изобразить прибытие сюда, к нему, случайностью, иначе он давно уже явился бы по адресу, который ему назвал Шевров. Не явился. Значит, будет утверждать, что явки Шевров ему не дал. Значит, встреча для него должна быть неожиданностью. Как он изобразит эту неожиданность, как ее сыграет? Он же еще мальчишка и не искушен в такой сложной актерской игре, где он, Кольберг, научился за долгие годы улавливать фальшь моментально.

Реакция Курбатова, его растерянность, его удивление прозвучали для Кольберга без тени наигрыша и фальши.

— Владислав Павлович! Как я рад вас видеть! Мое сердце сжималось болью за вас! А я человек не жалостливый и не сентиментальный! Здравствуйте, я рад вас видеть в здравии и невредимым! Моя совесть была нечиста, если бы с вами случилась беда!

Кольберг взял Курбатова за руки и повлек к свету.

— Дайте мне на вас посмотреть! Вы возмужали! Мысли и думы старят человека!

Кольберг жестом указал на стол.

— Прошу вас, дорогие гости! Простите за поздний час. Я сегодня задержался у адмирала.

Изысканное угощение придумал Кольберг. Такое действительно устраивают только для близких друзей. Редчайшие вина, о которых Курбатов даже и не слыхивал. Белорыбий балык, что на языке тает, легкая розовая лососина, холодные рябчики.

Начали с водки. Под водку шла соленая рыба. После водки Кольберг и Ставцев закурили сигары.

Кольберг вздохнул:

— Не так я хотел чествовать моего героя… Не такая ждала бы вас встреча, Владислав Павлович! Вся Россия склонила бы голову перед вашим именем. Но я рад, что вижу вас живым…

Кружил, кружил Кольберг и опять закончил все теми же словами.

Кольберг, все еще исходя из своей ложной посылки, что Курбатов ехал сюда в расчете на встречу с ним, дал Курбатову время, чтобы прийти в себя и как-то наметить линию поведения,

Кольберг не уставал наполнять рюмки. Но пил и сам, не пропускал. Он всячески подчеркивал радушие и радость, ничем и никак не омрачая встречи.

«А здесь ли Шевров?» — вот о чем думал Курбатов. Если Шеврова здесь нет, то именно так и должен был бы его встретить этот человек.

Именно так! Он никогда не был так ласков в Петрограде и всегда соблюдал дистанцию. Ставцев? Они старые друзья. Он спаситель Ставцева. Может быть, поэтому такая приветливость, такая непринужденность? И кто сказал, что должны были возникнуть подозрения? Стоп! С чего же начать? Этот милый и обворожительный хозяин затянул его в кольцо. Они уже полчаса пьют, выпили за его, Курбатова, здоровье, за его будущее, а он не знает имени хозяина. Там, в Петрограде, действовал закон конспирации, а что здесь может помешать назваться полным именем? И Курбатов решился. Он поднял наполненную коньяком рюмку и, взглянув на Кольберга, сказал:

— Простите… Мне очень неловко. Я до сих пор не знаю вашего имени, а мне хотелось бы вас поблагодарить.

Кольберг разыграл удивление:

— Что случилось, Николай Николаевич? Разве вы не объяснили?

— Нет! — ответил Ставцев. — Я считал, что вы, Густав Оскарович, сделаете это лучше, чем я!

Густав Оскарович! Курбатов похолодел.

Кольберг встал. Поклонился несколько церемонно, с некоторой иронией.

— Кольберг Густав Оскарович! Я полагал, что вам известно мое имя.

— Я очень хотел знать ваше имя, но я считал, что перед отъездом в Москву мне лучше его не знать.

— Похвальное правило, молодой человек!

— Разрешите, Густав Оскарович, предложить тост. За вас, за моего наставника и учителя! Я жалею о случившемся. Но я сделал все, что мог!

— Я знаю! Знаю, что вы сделали все, что могли, все, что было в человеческих силах!

Курбатов стоя выпил.

Кольберг вышел из-за стола и подошел к нему. Положил руку на плечо, как бы обнял.

— Николай Николаевич! У нас любят говорить, что наши молодые офицеры ничего не стоят! За этого молодого человека я отдам батальон корниловских офицеров!

Помолчал с секунду и вдруг спросил:

— А почему вы, Владислав Павлович, не явились по адресу: Торговая улица, дом десять?

Адрес Кольберг произнес быстро и невнятно. Курбатов даже не до конца расслышал.

И опять ему не надо было ничего разыгрывать. Он не знал этого адреса.

— Куда? — переспросил он Кольберга.

И на этот раз сорвалось. Кольберг ждал вопроса, где, в каком городе эта Торговая. А произнес он слово «Торговая» так, что Курбатов не смог бы расслышать.

— Торговая, десять! — произнес он на этот раз внятно.