Смерть в рассрочку - Сопельняк Борис Николаевич - Страница 14

«Проверка показала, что в СССР действительно до 1930 года проживал двоюродный брат Артузова — Фраучи А. П. Однако никаких данных о его принадлежности к французским разведорганам и вербовке им Артузова ни в архивах КГБ, ни в других архивах не обнаружено».

«О принадлежности Артузова к немецкой разведке кроме его личных признаний в 1937 году давал показания бывший подчиненный Артузова арестованный Штейнбрюк. Однако эти показания крайне противоречивы, неконкретны и вызывают серьезное сомнение в их правдоподобности. Так, на следствии в 1937 году Артузов утверждал, что к сотрудничеству с немецкой разведкой он был привлечен Штейнбрюком. Штейнбрюк же, будучи арестован, эти показания Артузова не подтвердил, заявив, что о связи Артузова с немецкой разведкой он узнал от него самого».

«Не нашли подтверждения при проверке показания Штейнбрюка и в той части, где говорится о передаче Артузовым крупных денежных сумм испанским и американским троцкистам, а также о шпионской связи Артузова с Нидермайером. По сообщению Главного разведывательного управления Генштаба Советской Армии, Нидермайер являлся негласным германским военным атташе в СССР и одной из его официальных функций было «поддержание связей с руководителями и представителями РККА и органов ОГПУ. Нидермайер был ярым противником гитлеризма и сторонником дружбы между Германией и СССР. В 1936 году нашими органами разведки от него были получены ценные сведения».

«В процессе проверки не нашли своего подтверждения показания Артузова о его связи с польской разведкой. По показаниям Артузова, к сотрудничеству с разведорганами буржуазной Польши он был привлечен якобы Маковским. Между тем из материалов, разысканных органами следствия, видно, что Артузов не доверял Маковскому и настойчиво добивался его ареста как подозреваемого им польского шпиона».

«Показания Артузова о его связи с английской разведкой ввиду их неконкретности и отсутствия данных об обстоятельствах его вербовки и практической деятельности проверить не представилось возможным».

«Решение тройки НКВД от 21 августа 1937 года в отношении Артузова (Фраучи) Артура Христиановича отменить и дело о нем прекратить».

«Прошу дать указание соответствующему отделу ЗАГС о выдаче гражданке Фраучи Евгении Христиановне свидетельства о смерти ее брата Артузова Артура Христиановича. Сообщаю, что Артузов Артур Христианович 1891 года рождения был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 21 августа 1937 года и, отбывая наказание, умер 12 июля 1943 года.

«Жизнь в Зубалове (дачное место под Москвой, где жила семья Сталина. — Б. С.) была в ту зиму 1942 и 1943 годов необычной и неприятной. В наш дом вошел неведомый ему до той поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья-летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны. И вместе с тем было предельно скучно — ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране и у себя в душе… В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции, к одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, то теперь было скучно и шумно…

В конце октября 1942 года Василий привез в Зубалово Каплера. Был задуман новый фильм о летчиках, и Василий взялся его консультировать. В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом — нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино.

Люся Каплер — как все его звали — был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен мной…»

«Мне стало так хорошо, так тепло и спокойно рядом с ним! — пишет далее Светлана Аллилуева. — Я чувствовала, какое-то необычное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза…

Крепкие нити протянулись между нами в тот вечер — мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен, растроган. У него был дар легкого, непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок сам и, может быть, тоже искал чьей-то поддержки.

Нас потянуло друг к другу неудержимо. Мы старались видеться как можно чаще, хотя при моем образе жизни это было невообразимо трудно. Но Люся приходил к моей школе и стоял в подъезде соседнего дома, наблюдая за мной. А у меня радостно сжималось сердце, так как я знала, что он там… Мы ходили в холодную военную Третьяковку, смотрели выставку о войне. Мы бродили там долго, пока не отзвонили все звонки — нам некуда было деваться. Потом ходили в театры. Тогда только что пошел «Фронт» Корнейчука, о котором Люся сказал, что «искусство там и не ночевало». В просмотровом зале Комитета кинематографии на Гнездниковском Люся показал мне «Белоснежку и семь гномов» Диснея и чудесный фильм «Молодой Линкольн». В небольшом зале мы сидели одни».