Арфист на ветру - МакКиллип Патриция Анна - Страница 5

Моргон, пока грузил на корабль оставшихся, утратил вновь всякое чувство времени. Века роптали, струясь через него, и этот ропот сливался с чавканьем морских вод и с эхом голосов Дуака и Рэдерле, как будто звучавших из какой-то далекой страны. Наконец он добрался до последнего имени, произнес его, и тогда к нему вновь вернулись зрение и слух.

Темные и тихие суда все сильнее раскачивались на волне отлива. Корабельщики отдавали приказы – приглушенно, словно боялись, что их голоса потревожат мертвых. Матросы тоже еле слышно двигались по палубам среди канатов. Рэдерле и Дуак стояли одни на пустом причале, молча наблюдая за Моргоном. Он подошел к ним, чувствуя, как соленый ветер, который только что поднялся, осушает пот на его лице, и сказал Дуаку:

– Спасибо тебе. Не знаю, насколько признателен мне будет Элиард, но это войско – лучшая защита для моего острова, лучшая, которую я только мог придумать. Теперь я буду за него спокоен. Скажи Мэтому... Передай ему... – Он заколебался, подбирая слова. Дуак уронил руку ему на плечо.

– Он знает. А ты будь осторожен.

– Буду.

Моргон повернул голову и встретил взгляд Рэдерле. Она не шелохнулась и не заговорила, но и без слов привязала к себе. Моргон снова затерялся в воспоминаниях. Чтобы разрушить чары, он заговорил:

– Встретимся в Кэйтнарде.

Поцеловал ее, быстро отвернулся и взошел на главный корабль. Тут же были убраны сходни. Бри Корбетт, стоявший возле раскрытого люка, обеспокоенно произнес, когда Моргон карабкался в неосвещенный трюм:

– Ты будешь сносно чувствовать себя среди мертвых?

Моргон кивнул, и тогда Бри закрыл за ним дверцу трюма. Немного поспотыкавшись о свертки с тканями, Моргон нашел для себя удобное местечко на мешке с пряностями. Он почувствовал, что корабль медленно отваливает от причала и движется прочь от Ануйна, направляясь в открытое море. Князь Хеда оперся о корабельную обшивку, слушая, как вода ударяет о дерево. Мертвецы, окружавшие его и невидимые в темноте, хранили молчание, их бурные страсти остывали, ибо они расставались со своим прошлым. Моргон поймал себя на том, что пытается угадать в кромешной тьме их лица. Он подтянул колени, уткнулся лицом в руки и снова прислушался к шепоту воды за бортом. Несколько мгновений спустя он услышал, как открывается люк. Долго и безмолвно он втягивал воздух, затем плавно выдохнул, собираясь с мыслями, и увидел сквозь закрытые веки свет фонаря. Кто-то спускался в трюм, искал дорогу среди мешков и тюков, а затем уселся рядом с Моргоном. Тяжело хлопнув, закрылся люк. По трюму ползли густые запахи имбиря и перца.

Моргон поднял голову и сказал Рэдерле, которая была для него сейчас не более чем дыханием и слабым запахом морского воздуха:

– И ты будешь перечить мне во всем до конца наших дней?

– Да, – спокойно ответила она.

Моргон снова уронил голову на колени. Немного спустя он высвободил одну руку и поймал в темноте запястье любимой, сжал ее пальцы. И вгляделся в глухую ночь, держа ее за левую, ту, что со шрамами, ладонь обеими руками возле своего сердца.

2

На Хед они прибыли спустя четыре дня и четыре ночи. Шесть кораблей повернули на запад, в пролив, чтобы дожидаться в Кэйтнарде, а Бри повел свое судно к Толу. Моргон, утомленный постоянным ожиданием неведомой беды, пробудился от короткой дремоты, когда корпус корабля стукнулся о пристань. Он вздрогнул и сел, услышав, как Бри кого-то дружески ругнул. Люк открылся, и Моргон сощурился от яркого света факела. В ноздри ворвался запах земли Хеда.

Сердце внезапно заухало. Рэдерле, сидящая рядом с ним, почти зарывшись в меха, сонно приподняла голову.

– Вот ты и дома, – сказал Бри, улыбаясь в свете факела, и Моргон вскочил на ноги и быстро вскарабкался по лесенке на палубу. Тол представлял собой горсточку строений, рассеянных в тени, которую отбрасывали под луной крутые скалы. Теплый неподвижный воздух знакомо пах коровами и зерном.

Едва ли Моргон понимал, что заговорил, пока Бри, опустив фонарь, не ответил:

– С подветренной стороны на полночь. Мы попали сюда быстрее, чем я предполагал.

Волна лениво наползла на песок и, откатываясь, развила кудрявый гребень в тонкое серебряное кружево. Бледная, словно кость, прибрежная дорога бежала, петляя, прочь от гавани и пропадала в тени. Моргон высмотрел едва заметную линию над скалами, там, где дорога появлялась вновь и тянулась, отделяя пастбища от полей, пока не заканчивалась у акренского крыльца. Руки его вцепились в поручень. Моргон слепо озирал изгибы и петли другой дороги, той, что привела его на Хед на корабле, полном мертвецов, и береговая дорога к Акрену показалась ему внезапно не более чем еще одним крутым витком во тьме.

Рэдерле произнесла его имя, и его руки обмякли. Он услышал, как падают на причал сходни, и сказал Бри:

– Я вернусь до рассвета.

Коснулся плеча старого моряка и добавил:

– Спасибо тебе.

Он вел Рэдерле мимо погруженных в сон рыбачьих домишек и вытащенных на песок потрепанных лодок, на которых дремали чайки. Шаг за шагом он вспоминал во тьме дорогу на вершину скалы. Поля плавно тянулись в лунном свете, заворачиваясь вокруг холмиков и впадин, со всех сторон сбегаясь к Акрену. Ночь была беззвучна; вслушиваясь, он уловил медленное и мирное дыхание коров и слабое поскуливание задремавшего пса. В акренских окнах мерцал свет. Моргон решил было, что свет горит на крыльце, но, когда они приблизились, понял: нет, в доме кто-то не спит. Рэдерле молча шагала рядом с ним, поглядывая на полевые изгороди, посадки бобов, созревающие хлеба. Наконец, когда они подошли к Акрену достаточно близко для того, чтобы разглядеть его очертания на фоне звезд, дочь Мэтома нарушила молчание.

– Какой маленький дом, – сказала она с удивлением в голосе.

Моргон кивнул.

– Меньше, чем казался...

В горле у него пересохло, все мышцы тела напряглись в ожидании. Он заметил движение в одном из окон, неясное в отблесках свечей, и подумал: кто бы это мог так поздно бодрствовать в их доме? Затем на него неожиданно обрушился запах влажной земли, оплетенной корнями; воспоминание за воспоминанием пускало побеги, и тоненькие корешки землезакона начали пронизывать Моргона, пока на какую-то долю секунды он не перестал ощущать свое тело и разум его не охватил всю хедскую землю. Он замер, жадно глотая воздух. Человек за окном пошевелился. Загородив собой свет, он всматривался в ночь – крупный, широкоплечий, безликий. Внезапно он повернулся и промелькнул в другом, потом в третьем окне. Двери Акрена распахнулись настежь; коротко гавкнула собака, послышались шаги на крыльце. Кто-то пересек двор и остановился под угловатой тенью крыши.

– Моргон? – Это имя прозвучало вопросом в неподвижном воздухе. Затем оно повторилось, взлетев криком, переполошившим всех собак, по мере того как эхо все дальше и дальше катилось по полям. – Моргон!

Элиард подбежал к нему прежде, чем Моргон успел пошевелиться. Волосы у его брата были цвета масла, на плечах вздулись крутые узлы мускулов, лицо, освещенное луной, поразительно напоминало отцовское. Элиард едва не задушил Моргона в объятиях, истово лупя его кулаком по лопаткам.

– Давненько ты не показывался дома, – вырвалось у него, и, сказав это, Элиард заплакал.

Моргон попытался заговорить, но в горле было слишком сухо; он прижался лбом к плечу брата.

– Ты человек-гора, – прошептал он. – Уймись наконец...

Элиард оттолкнул его и принялся трясти за плечи.

– Я, знаешь, прямо только что ощутил твой разум внутри моего, точно так же, как и прежде, во сне – когда ты был в этой горе... – Слезы струились по его лицу. – Моргон, прости меня, прости, прости...

– Элиард...

– Я знал, что ты в беде, знал и ничего не сделал... Но я не представлял себе, что я могу сделать, а потом ты умер и землеправление перешло ко мне... Ну а теперь ты вернулся – а у меня все то, что по праву принадлежит тебе. Моргон, клянусь, если бы это было возможно, я бы вырвал из себя это землеправление и опять отдал тебе...