Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Паспорт 11333. Восемь лет в ЦРУ - Коскульюэла Мануэль Эвиа - Страница 7


7
Изменить размер шрифта:

И добавил, что если я захочу выбрать местом своего дальнейшего жительства Монтевидео, то они — он сказал мы, что еще требуется для ясности? — могли бы помочь устроиться в этом городе, где в скором времени у меня будут большие связи.

— Мы хотели бы, — подчеркнул он, — чтобы вы следили за своими друзьями и присматривались к деятельности тех, кто поработил вашу родину.

Конкретнее не скажешь. Его предложение заслуживало самого пристального внимания, учитывая, что положение в Уругвае было очень сложным, а я сумел заручиться дружбой Пуртшера и Микале во время их пребывания в Гаване. Я должен был обосноваться в Монтевидео и установить самые тесные отношения с сотрудниками министерства внутренних дел. Позднее мне должны были дать дополнительные инструкции, но заранее было оговорено, что мои функции будут ограничены только сбором информации.

— Вначале, — сказал мне американец, — вас отправят в Нью — Йорк для спецподготовки, которую вы завершите в Вашингтоне. В этих городах вам нужно будет подыскать работу. — Это необходимо было сделать и потому, чтобы не возникало сомнений относительно того, откуда взялись деньги на билет и прочие расходы.

— Это очень важно, — подчеркнул он. — Ведь Микале знал о нашем сотрудничестве, пока вы были в Гаване, а теперь необходимо заставить его думать, что у вас с нами нет больше никаких связей.

Кубинская колония в Нью — Йорке несколько отличалась от колонии в Майами, хотя здесь тоже ощущались безнадежность, раздражение, опустошенность, но все же в меньшей степени. Во — первых, здесь большинство иммигрантов устроились на работу и встали на путь ассимиляции с американским обществом — конечно, только частично, но у них появились некоторые иллюзии на этот счет.

Во — вторых, большое число кубинцев жило здесь до революции. Многие из них не разделяли мыслей и целей эмигрантов. Любопытно, что именно это последнее обстоятельство лишило вновь прибывших аудитории: никто не хотел выслушивать их причитания.

Поэтому я не удивлялся, читая сообщения газет, что многие кубинцы подвергаются арестам за свою деятельность в пацифистских центрах или в организациях пуэрториканских патриотов. Новое поколение отвергает американскую систему и борется с ней.

Пробыв три недели в Нью — Йорке, так и не приступив к учебе, я получил приказ отбыть в Вашингтон.

Положение кубинской колонии в этом городе оказалось самым лучшим. Большинство эмигрантов нашли работу в международных организациях или финансовых предприятиях. Они занимают менее воинственные позиции в отношении Кубы, скорее, они настроены скептически.

После устройства я, выполняя полученные в Нью — Йорке инструкции, начал постепенно отдаляться от кубинской колонии. Я должен был войти в роль, в каковой надлежало прибыть в Уругвай, — несколько разочарованного кубинца, готового принять новое гражданство.

Мне нужно было вести весьма скромную жизнь, чтобы «сэкономить» от зарплаты, которую я получал, работая кассиром в ресторане. По утрам у меня шли «занятия». Они сводились к совершенствованию тайнописи, азы которой я постиг еще на Кубе, а также к обращению с фотоаппаратурой и пленками. Кроме того, я изучал историю, политическую обстановку и современное положение Уругвая. Самым трудным во всем этом было то, что мне приходилось скрывать свои действительные знания об Уругвае.

Не в первый раз я приехал в США. Я прожил здесь почти двенадцать лет. Как говорится, я был по горло сыт этой страной, ее институтами и ее знаменитым образом жизни.

Но теперь я на все глядел другими глазами — глазами эмигранта, за которым следят, которого подвергают преследованиям и каждое слово которого анализируют: ЦРУ и ФБР вездесущи. Одно неправильно понятое высказывание может стоить эмигранту помощи «Рефухио» (так называется официальная организация, которая помогает эмигрантам влачить нищенское существование). Это может повлечь за собой неприятные допросы, угрозу депортации или тюрьму.

Дом, работа, бар, встречи с друзьями — все находится под постоянным надзором вышеназванных организаций или других, которые они используют как «прикрытие». Досье на эмигранта растет постоянно.

Наконец я получил дальнейшие инструкции. В Монтевидео со мной установит контакт человек по кличке Томас. С этого момента я поступаю в полное его распоряжение.

Оплатить проезд я должен был из собственных средств. Возникли трудности с заказом билета, так как произошла задержка с транзитной визой. Практически ни одна страна Латинской Америки не дает виз кубинским эмигрантам, считая их нежелательными лицами. Это ли не повод для размышлений!

Необходимое пояснение

Покидая Кубу в 1963 году, я был убежден, что судьба революции тесно связана с судьбой нашей нации, что на карту поставлено существование нашей государственности. Несмотря на некоторое смятение от стремительности и формы, в какой осуществлялись преобразования, я сделал для себя необратимый выбор — социализм. Но даже сейчас мне чрезвычайно трудно изложить, как происходило это, и в результате какого сложного внутреннего процесса. Не зная некоторых эпизодов моей жизни, читатель не сможет понять происшедшую эволюцию. Вот почему необходима эта глава.

Когда в январе 1959 года была свергнута диктатура Батисты, я, пожалуй, по своим взглядам принадлежал к революционным демократам. Не стоит пояснять, что это и другие определения (возможно, они носят субъективный характер) сформулированы мной в соответствии с сегодняшним мировоззрением, в ту пору мои представления были туманными и интуитивными.

«Революционный демократ» в моем понимании — это человек, стремившийся к завершению революционного процесса 30–х годов, к завершению потерпевшей крах националистической революции. В Конституции 40–го года были записаны передовые для того времени положения: закон об отмене латифундий, право на труд, о социальной функции собственности и др. Это были пустые слова. Но хотя в большинстве случаев включенные в Основной закон завоевания оставались лишь на бумаге, борьба за возвращение к конституции 40–го года стала оружием против диктатуры Батисты.

Конституция стала символом всего того, чего был лишен режим Батисты. Конституция стала программой — минимум, с которой мы все были солидарны. Для одних возвращение к конституции означало возвращение к свободной игре политических партий, для других, имевших честные намерения, — медленный, эволюционный, но зато надежный, как они считали, путь к прогрессу, для третьих — полное претворение идеалов в жизнь.

Но возможно, привыкнув в силу классового происхождения рассматривать политическую власть как свою эксклюзивную собственность, многие из нас не увидели тогда новой реальности, нового главного лица в истории. Победа революции, с ее пролитой кровью и народными жертвами, выдвинула народ, огромные массы эксплуатируемых и обездоленных, на первый план преобразования жизни. Для них в тот исторический конкретный момент конституция 40–года, впро — чем, как и любая другая конституция, была всего лишь клочком бумаги, анахроничным документом для абстрактных размышлений.

Возможно, личные воспоминания покажутся излишними, но я вынужден прибегнуть к ним, чтобы дальнейшее повествование было правильно понято. Я был воспитан в националистическом духе и гордился, что мой дед участвовал в войне за независимость; я читал его письма, в которых он выступал против передачи острова Пинос Соединенным Штатам и за отмену поправки Платта. С чувством уважения относился я к борьбе отца и его братьев против диктатуры Мачадо в 30–х годах, гордился научным авторитетом моего деда по материнской линии и его археологическими открытиями, однако предчувствовал нарождавшийся во мне протест. Часто сопровождая отца в его различных дипломатических командировках в США, я уже юношей, так же как и отец, не мог спокойно воспринимать притязания реакционных элементов этой страны. Основанный братом президента Тафта привилегированный колледж в штате Коннектикут, где я учился, был логовом заядлого республиканского консерватизма. Для такого латиноамериканца, как я, ищущего и беспокойного, он становился революционной школой.