Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 56

— И что же? — спросила Лиза.

— Нашел, — кивнула Белозерцева, — Инга перехватила его, когда он в очередной раз направлялся к салону Литвинской, как раз в тот день, когда ты с Зибертом встречалась. Нельзя было допустить, чтоб он вам свидание испортил. Инга все вытрясла из него. Теперь господин Бахметьев больше никого не ищет, а спокойно работает, вместе с Ингой. И не волнуется за свое будущёе. Из центра для него получены определенные гарантии.

С Кулишом отлично сработали, — похвалила Катерина Алексеевна, — комар носа не подточит. Молодцы. Вовремя убрали его. Да и ребята Савельева не подкачали, навели шороху.

Симаков сообщает мне из Москвы, — она наклонилась к Лизе и говорила почти шепотом, — от Наташи твоей письма приходят регулярно. Она при Рокоссовском по-прежнему, жива, не ранена. Твой фронтовой друг, Орлов, кажется, — вспомнила она, — выписался из госпиталя досрочно, неймется ему, вернулся в часть. Боевой товарищ, — Белозерцева покачала головой, — его на другой фронт отправить хотели, так он очень большой шум поднял, — только к Рокоссовскому, и точка. По пути на фронт заезжал в Москву. Хотел с тобой повидаться. Но Симаков встретился с ним, попросил, чтоб не будоражился до поры до времени, ждал. Заодно и дело его с припиской к Рокоссовскому помог решить по нашим каналам. Так что они теперь там с Наташей вместе. Воюют на фронте, а мы здесь, за линией фронта, — увидев, что Лиза разволновалась, она положила ей руку на колено. — Не беспокойся, думаю, с ними все будет хорошо. Я очень надеюсь на это. Я тоже скучаю по Алексею Александровичу и хотела бы быть с ним. Но наше место — здесь. И главная задача теперь — Розенберг и Кубе.

Зиберт выяснил, что по поводу прибытия Розенберга в Минске планируется парад и торжественный прием, с концертом и ужином, конечно. Мы планируем взорвать обоих, — она говорила едва слышно, почти прямо Лизе в ухо, — желательно на трибуне, во время парада, чтоб было как можно больше жертв. Но если не получится, то во время ужина. Тогда наша главная надежда, Лиза, на тебя. Кубе наверняка пригласит тебя, чтобы ты выступила перед берлинским гостем. Он не упустит случая похвастаться насыщенной культурной жизнью в Минске. Какие партизаны, герр рейхсляйтер, мы здесь на рояле играем, никто нас не беспокоит. Если так случится, ты должна будешь пронести в резиденцию Кубе мину, — Белозерцева сделала паузу, давая Лизе возможность осознать то, что она только что услышала. — Это очень важное задание, Лиза, — добавила она через мгновение, — возможно, самое важное в твоей жизни и одно из важнейших для меня. Мы должны справиться. Конечно, мы постараемся исполнить акт во время парада, тогда наверняка торжественный ужин и твое выступление не состоятся. Твоя задача будет заключаться в том, чтобы прикрыть Зиберта и дать ему возможность уйти от облавы. Если придется, прикрыть как Вера Тоболевич, понимаешь меня? — Лиза вздрогнула. — Это тоже война, Лиза, — продолжала Белозерцева, — жестокая война. Как на высоте под Обаянем, под Курском, где ты была с Алексеем Александровичем. Только там все наяву, а здесь — под ковром. Но смысл тот же — либо мы — их, либо они — нас. Убить Розенберга и Кубе или хотя бы одного из них — дело высочайшей значимости.

Это политический акт. Убийство чиновника столь высокого ранга внесет панику в ряды немцев, подорвет их уверенность в тылах. Заставит оттянуть силы с фронта, чтобы бороться с партизанами. А это как на руку нашим на фронте, особенно при наступлении на Киев. Русские рвутся в столицу Украины, а в столице Белоруссии убили гитлеровского наместника — каков резонанс! И еще очень неплохо бы приплюсовать ко всему еще и берлинского гостя Розенберга. Думаю, если все удастся, мы внесем во взятие Киева и Минска свой вклад, не на фронте, в тылу врага.

Подготовка к операции заняла много времени. Необходимо было незаметно переправить в город довольно много бойцов и разместить их так, чтобы гестапо ничего не заметило.

Розенберга ждали 20 сентября. Город разукрасили нацистскими флагами и портретами фюрера. На главной площади, залитой лучами солнца, царило оживление. Войска местного гарнизона, в парадной форме, выстроились для торжественного марша. В специально отведенных местах собирались зрители, их впускали только по специальному документу, выписанному комендатурой. Раздобыть такие пропуска для немалого числа партизан, которым просто необходимо было проникнуть на площадь, оказалось очень сложно. Но с этим справились. Снова отличился Антонов, мастер подделки. С настоящего пропуска он выписал столько фальшивок, что всем хватило. Толпа, собравшаяся на площади, была разношерстной: немецкие офицеры с дамами, чиновники многочисленных учреждений, служб и штабов, полицаи. Бесчисленное множество журналистов и кинохроникеров, — они готовились запечатлеть приезд высокого гостя из Берлина в одну из «весьма приятных, недавно присоединенных территорий рейха, где все так любят фюрера».

Пройти на площадь подпольщикам было очень трудно, но еще труднее пронести туда оружие. Потому о нем позаботились заранее. В пылу подготовки один из заместителей бургомистра Минска, ставленник Савельева, придумал переложить на площади брусчатку, ну, мол, старая раскололась, лежит неровно. Надо заменить. Любящие аккуратность немцы поддались. Устроили большой ремонт, в ходе которого несколько подпольщиков под видом рабочих устроили на площади тайники. Все люди Савельева, которые пришли посмотреть на парад 20 сентября 1943 года, точно знали, где расположены тайники, но сигналу их нужно было вскрыть, достать гранаты, готовые к использованию, и забросать ими трибуну.

Лиза получила пропуск на площадь без всяких сложностей, ей выписал его сам гауляйтер Кубе. С этого пропуска, а также используя пропуска Никольского и Зиберта, также приглашенных гауляйтером, Антонов в отряде нарисовал все остальные.

Пауль Зиберт заехал за Лизой домой, салон госпожи Литвинской в тот день был закрыт, пани тоже собиралась смотреть на торжества. Предполагалось, что он откроется только после парада. Чтобы гуляющие офицеры могли купить дамам букеты. Пройдя на площадь, Зиберт и Лиза прохаживались в секторе для гостей, прямо напротив трибуны, и весело разговаривая, наблюдали за своими. Они оба очень волновались, вдруг охрана все-таки распознает поддельные пропуска, но старательно скрывали свои чувства. Партизаны проходили по одиночке, с большими перерывами, это делалось, чтобы фальшивые пропуска чередовались с настоящими и не бросались в глаза охране.

Савельевцев набралось уже человек шесть, и все пока шло гладко. Несколько человек постепенно пробирались к местам, где были спрятаны гранаты. Все действовали крайне осторожно. Ни для кого не составляло секрета, что агенты гестапо шныряют повсюду. Достаточно одного необдуманного шага, одного спонтанного движения или взгляда, и — арест, операция провалится, не начавшись. Постепенно к первым шестерым добавилось еще человек пять партизан. И вдруг — пускать перестали. Возникла сутолока, на площади появилось множество эсэсовцев в черной форме. Они окружили всех, кто находился на площади, и стали обыскивать. Стало ясно, партизан кто-то выдал. Парад не состоялся. Розенберг отменил свой приезд в Минск, Кубе и высшие чиновники рейха в Белоруссии так и не появились на трибуне. А вместо этого возникла перестрелка. У партизан, оказавшихся в западне, не выдержали нервы, они раскрыли тайники и вступили с эсэсовцами в бой. Паника, крики женщин, дым от взрывов. Схватив Лизу за руку, Зиберт бросился в ближайший переулок. Вместе с ними уходил и Никольский. За ними не гнались, так как двое савельевцев, которым было приказано не отходить от Зиберта ни на шаг, с гранатами прикрывали их отход. В тот день из пятнадцати партизан, пришедших на площадь, погибло десять человек, спастись удалось только пятерым, которые сразу же ушли из города. Гестапо начало следствие по факту покушения, а партизаны — по факту предательства.

— Боже мой, — сокрушалась в салоне перепуганная насмерть пани Литвинская, — эти бандиты устроили на площади склад оружия! Мы все просто могли взлететь на воздух! Хорошо, что Ханс, — она имела в виду своего возлюбленного Готтберга, — узнал обо всем заранее. Даже страшно подумать, что случилось бы! Кошмар! — пани пила воду и прикладывала мокрую салфетку ко лбу. — Мы живем на бочке с порохом. Когда взорвется — никто не знает.