Стоя в тени - Маккена Шеннон - Страница 8

— О, как я страдаю! Я просто погибаю! — по-венгерски простонал Габор, закатив глаза к небу.

Новак раздраженно вздохнул: порой Габор становился просто невыносим. А после перенесенной в связи с арестом и заключением психической травмы он заболел манией отмщения и постоянно источал злобу. Требовалось немедленно его задобрить. И лучшей знахарки, чем Тамара, для этого было не найти, она знала, как надо лечить беспокойных молодых мужчин, после ее терапии они становились как шелковые.

— Позволь Тамаре облегчить твои страдания, мой друг, — вкрадчиво промолвил Новак. — Она у нас мастерица на все руки.

Габор осклабился, Тамара же и бровью не повела, только стиснула зубы. Но именно этого Новаку и требовалось — увидеть едва заметную тень страха на ее прекрасном лице.

В его чреслах немедленно вспыхнуло вожделение.

— Останься, Найджел, — сказал он с паточной улыбкой. — Тамаре нравится, когда на нее смотрят во время плотских утех. Не так ли, дорогая? Ее приучил к этому Виктор, пока она гостила в его апартаментах.

— Вам виднее, шеф! — ответила она с ослепительной улыбкой.

Лицо Найджела стало бледным как мел, однако отклонить сделанное ему предложение он не посмел. Новаку стало чуточку жаль это бесполое существо, способное только убивать. Этот невзрачный человечек средних лет был безжалостным и хладнокровным киллером, которого Новак использовал, когда требовалось убрать кого-то без пыли и шума.

Габор приблизился к Тамаре и сорвал с нее платье. От его рывка бретельки лопнули, и красавица предстала взорам троих мужчин абсолютно обнаженной. Соски ее грудей мгновенно отвердели от дуновения прохладного ветерка, по коже побежали мурашки. Она была слегка встревожена таким неординарным началом ухаживания буйного молодого венгра, в жилах которого бурлила кровь его диких предков, свирепых кочевников гуннов.

На скулах Найджела заиграли желваки, но отвернуться он не решился. Габор же тем временем молча снимал штаны, все сильнее мрачнея.

Новак откинулся в шезлонге, взял чашу с вином в руку и кивком подал знак Тамаре и Габору начинать спектакль.

Ему вдруг пришла в голову идея подарить Тамаре абсолютную свободу, когда она завершит возложенную на нее миссию. Она вполне заслуживала такой чести, а риска в ее устранении практически не было. Родственники давно перестали ее разыскивать, обнаружить ее труп полиции не удастся. Пожалуй, убийство — оптимальный способ красиво с ней расстаться.

Между тем Габор вошел в раж и обходился с Тамарой совсем неделикатно. Попивая вино, Новак подумал, что его нужно попридержать, чтобы он ее не покалечил. Однако, поразмыслив, он решил не прерывать представление и позволить ему развиваться естественным образом.

Вскоре крики, вопли, стоны и вздохи, перемежающиеся с тяжелыми ударами, потонули в многоголосом хоре ангелов, вновь посетивших Новака. Они знали, что путь к возвышению лежит через наказание, и поспешили насладиться редким зрелищем. В скором времени к ним присоединится и Тамара. Но пока она была еще не готова к свободному полету и страдала, истекая дамским нектаром, соленым потом и кровью. Сил у Габора оставалось еще много, как и красного вина в кубке Новака.

Ночь была еще молода.

Мамин автомобиль стоял на дорожке перед ее домом, однако свет в окнах не горел. Это показалось Эрин подозрительным, и в груди у нее похолодело.

Нащупав в сумочке связку ключей, она умышленно позвенела ими, отперла дверь и щелкнула выключателем. Но свет, к ее пущему удивлению, в прихожей не зажегся. Эрин напрягла глаза и увидела, что лампочки нет. Странно, подумала она, озираясь по сторонам, раньше мама никогда не забывала ввернуть новую лампочку вместо перегоревшей.

Шторы на окнах в гостиной были плотно задернуты, в полной темноте Эрин нащупала выключатель и повернула его. И вновь свет не зажегся. Не было его и в столовой. Если бы в квартале отключили электричество, было бы темно и в доме Филморов. Но у соседей свет горел.

— Мама, ты дома? — крикнула Эрин.

Ответа не последовало. Охваченная тревогой, Эрин стала медленно подкрадываться к чулану, в котором хранились лампочки. К счастью, они оказались на месте. Эрин схватила сразу три, вернулась в потемках в комнату, ввинтила там одну из них и включила свет.

Представшая ей картина вогнала Эрин в оторопь. Низкий столик на колесиках, на котором обычно стоял телевизор, был отодвинут от стены, кабель — вырван из гнезда, коробка валялась на полу. Неужели здесь побывали грабители? Но если так, почему из дома ничего не пропало?

Охваченная страхом, Эрин крикнула:

— Мама! Отзовись же наконец! Что случилось с телевизором?

Ответом ей было гробовое молчание.

Душа Эрин ушла в пятки. Поборов ужас, она прокралась на цыпочках в столовую и ввернула лампу в светильник над обеденным столом. Комната на первый взгляд выглядела нормально. Тогда Эрин прошла на кухню и ввинтила лампочку в потолочную люстру.

В кухне все было перевернуто вверх дном, в пустом холодильнике стоял полупустой пакет с прокисшим молоком. Разумеется, в иных обстоятельствах Эрин, не колеблясь, вымыла бы грязную посуду и купила бы какие-то продукты. Но теперь денег у нее оставалось в обрез. Расстроенная и обескураженная, она вышла в прихожую и с отчаянием уставилась на кипу конвертов с уведомлениями, образовавшуюся на полу под прорезью для писем в двери.

Терпение Эрин истощилось, она повернулась и направилась в мамину спальню. Распахнув дверь, она увидела, что мать сидит на кровати и щурится от яркого света, хлынувшего из прихожей.

— Это ты, дочка? — с дрожью в голосе спросила Барбара.

Лишь тогда Эрин почувствовала, что в спальне давно не проветривали. Поборов тошноту, она сказала:

— Мама, можно включить свет?

Барбара Риггз не ответила, только взглянула на нее как-то странно покрасневшими и мутными глазами. Обычно аккуратно застланная кровать была в полном беспорядке, из-под скомканной простыни выглядывал угол матраца, а на телевизор был накинут махровый банный халат. От всего этого Эрин стало не по себе, и она спросила:

— Как ты себя чувствуешь, мама? Голова не болит?

— Нет, деточка, — тихо сказала Барбара, хотя темные круги у нее под глазами напоминали синяки. — Я просто прилегла отдохнуть, намаялась за день. — Она отвернулась, пряча взгляд.

— А почему на телевизоре лежит твой халат? — спросила Эрин.

Барбара втянула голову в плечи, словно испуганная черепаха, и пробормотала:

— Мне надоело, что он постоянно пялится на меня. Эрин смекнула, что дела плохи, но все-таки спросила:

— Пялится? Как это понимать?

Барбара с видимым усилием встала с кровати и со вздохом ответила:

— Это пустяки, дочка. Пойдем лучше выпьем чаю.

Эрин скользнула взглядом по семейным фотографиям, развешанным в рамочках на стене, и заморгала, сдерживая слезы. На снимке, сделанном в день их свадьбы, родители выглядели красивыми, молодыми и счастливыми. Как, однако, сурово обошлась с ними судьба. Как жесток этот мир! У Эрин запершило в горле, по щеке скользнула слеза.

— Молоко скисло, мама, — сказала она. — А ты ведь не любишь пить чай без молока.

— Ничего, деточка, чай без молока — это не самое страшное, что мне довелось вытерпеть, — глухо ответила мать. — Главное, что ты меня не забываешь, мой ангел! И что бы только я без тебя делала!

— Позволь мне перестелить твою кровать, мама, — сказала Эрин. — И повесить в гардероб твой халат.

Она потянулась к телевизору, но Барбара воскликнула:

— Не надо, Эрин! Не трогай его. По нему показывают ужасные фильмы. Я больше не хочу их видеть…

— Какие фильмы, мама? — настороженно поинтересовалась Эрин, почувствовав недоброе. — Плохие?

— Ужасные, деточка! О твоем отце и тех распутных женщинах, с которыми он развлекался.

Барбара грузно опустилась на кровать и обхватила голову руками.

Эрин села с ней рядом и прошептала:

— Теперь я все понимаю. Это действительно кошмар.