Диверсанты Второй мировой - Абрамов Евгений Петрович - Страница 18

Октябрь 1941 года — месяц тяжелейших боев и трагических событий. Тот самый октябрь, когда танковые колонны гитлеровцев оказались на подступах к Москве, когда в Ставке Гитлера назначались сроки вступления в советскую столицу и определялся порядок вхождения в нее фашистских войск.

Каждый новый день страна встречала с тревогой. Люди включали радиоточки, бросались к газетам, чтобы прочитать сводки Совинформбюро. С 3 по 6 октября в них сообщалось лишь о «боях с противником» на всем фронте, о том, что попытки самолетов противника прорваться к Москве отбиты. А уже из вечерней сводки за 7 октября народ и армия узнали, что появились Брянское и Вяземское направления. Еще через день газеты сообщили о том, что наша армия оставила Орел. Потом пришла тягостная весть о сдаче Брянска и Вязьмы. Даже малосведущие в военном деле люди догадались: фашисты прорвали линию нашей обороны. А в сводках уж начали упоминаться Калининское и Тихвинское направления. Тягостно было на душе.

У нас, минеров, помимо общих были и свои собственные тревоги и волнения. Мы подготовились к минированию важнейших объектов в самом Харькове. Но действовать здесь было куда труднее, чем в поле! В те дни в городе еще находился ЦК КП(б) Украины, правительство УССР, Военный совет фронта, продолжали эвакуироваться многие предприятия.

К 12 октября мы с генералом Невским разработали «Инструкцию по приведению МЗД в боевое состояние». При разработке ее мне пришлось выдержать бой с весьма осторожным и умудренным большим жизненным опытом генералом Невским. И все-таки родился на свет документ, который обеспечивал, как говорил Невский, «полную безопасность наших войск»

Командующий 38-й армией генерал-майор В. В. Цыганов и начальник гарнизона И. И. Маршалков дали санкцию на заблаговременное минирование мостов. Минирование же других объектов генерал Маршалков предложил мне согласовать с секретарем горкома и председателем горсовета.

Товарищи Епишев и Чураев согласились с нашими предложениями и подсказали новые объекты, которые необходимо заминировать. Н. С. Хрущев, прочитав инструкцию, заметил:

— Надо смелее. Получается, что оговорки в инструкции дают возможность Старинову вообще воздержаться от установки мин на действующих объектах. Но ведь инструкцию затем только и составляли, чтобы своевременно поставить мины. Так я понимаю?

— Так, — ответили мы с Невским в один голос.

— Тогда напишите, где и какие вы считаете возможным установить мины немедленно.

Невский своей рукой сделал приписку о разрешении установить мины замедленного действия с предохранителями и со сроками замедления от 15 суток и больше на ряде объектов. Это давало возможность сразу же приступить к работе, но возлагало на нас очень большую ответственность. Командирам саперных батальонов было дано соответствующее указание, а в железнодорожные бригады и в распоряжение начальника инженерных войск 40-й армии были посланы наши инструкторы.

— Только учтите, полковник, — сказал Никита Сергеевич, — за безопасность наших войск и населения вы головой отвечаете.

На железнодорожных и автомобильных участках мы устанавливали мины двух видов. Одни — с большими зарядами, взрывающиеся в назначенное время, — на станциях, мостах и путепроводах. Другие — противотранспортные, с зарядами от 5 до 50 кг — на железнодорожном полотне и на шоссе. Эти мины взрывались только при движении поезда и автомашин и были рассчитаны на уничтожение боевой и транспортной техники. На аэродромах и в городе ставили мины замедленного действия, взрывающиеся после истечения определенного времени или по нашему радиосигналу. Там же мы устанавливали и неизвлекаемые мины, взрывающиеся при попытке извлечь их, переместить и т. п.

Установка радиомин в городе и его ближайших окрестностях началась 13 октября. Их монтировали в здании штаба военного округа, на Холодногорском и Усовском путепроводах. Эта операция проводилась скрытно. Днем мы делали вид, что оборудуем дзоты, а ночью в мешках, бутылях и в патронных ящиках завозили взрывчатые вещества и укладывали их глубоко в землю, устанавливали сложные радиоаппараты, взрыватели и замыкатели, которые должны были поднять огромные заряды по нашему сигналу.

По городу непрерывным потоком днем и ночью шли автомашины, люди, обозы и боевая техника, на железнодорожных путях формировались и проходили поезда С запада слышался гул приближающейся артиллерийской канонады. В такой обстановке работали минеры. Они беспокоились не только за свою жизнь, в их руках были жизни тысяч советских людей.

Особенно опасны были неизвлекаемые мины. Их поручали устанавливать только тем минерам, которые хорошо знали технику, были уверены в ней и в себе, тем, для кого эта операция стала будничной, привычной. На месте установки мины я оставлял не одного, а несколько человек, хотя не все они были заняты. Дело в том, что минер, оставшись с миной один на один, чувствует себя хуже, чем когда рядом с ним продолжают работать в опасной зоне его товарищи. Кроме того, когда минируют несколько человек, надежнее соблюдается технология.

Чтобы ввести в заблуждение противника, мы устанавливали макеты мин с сюрпризами, рыли глубокие колодцы около объектов, где ставились не МЗД, а небольшие мины-сюрпризы на небольшой глубине и т. д.

Не имея возможности рассказать о своей проделанной огромной работе по устройству минных заграждений на путях движения противника в полосе Юго-Западного фронта, особенно в районе Харькова, — этого крупного узла шоссейных и железных дорог, мне бы хотелось в качестве примера остановиться на том, как происходило минирование одного из наиболее сложных объектов в Харькове — дома № 17 по улице Дзержинского.

Еще 3 октября, утверждая план работы оперативно-инженерной группы, Хрущев приказал поставить радиомину в доме № 17 по улице Дзержинского, да так, чтобы об этом никто не знал. На следующий день я поехал на улицу Дзержинского и увидел, что дом охраняется.

Этот дом — особняк, выстроенный в начале тридцатых годов для секретаря ЦК КП(б)У Станислава Викентьевича Косиора, был впоследствии передан детскому саду, и теперь, после эвакуации детского сада, его занимал сам Хрущев. Поскольку в доме жили и работали, я ограничился осмотром особняка с улицы и прикинул, сколько взрывчатки потребуется для полного его разрушения.

Если не ошибаюсь, 10 октября генерал Невский напомнил о приказе заминировать дом № 17 по улице Дзержинского, а 12 октября приказали поставить в особняке радиомину, и приказ категорический поступил уже от самого Н. С. Хрущева, проживавшего в этом особняке. Мало того, он наметил и место для установки в доме управляемой на расстоянии мины. Я пытался предостеречь от поспешного минирования: радиомины — новинка, город бомбят, от близкого взрыва, даже от сильного сотрясения может случиться непоправимое…

— Вы в свою технику верите? — перебил Хрущев.

— Верю.

— Выполняйте приказ![46]

Доступ в дом № 17 для проведения необходимых работ получили шесть человек: военинженер 2-го ранга Ястребов, воентехник 2-го ранга Леонов, сержанты Лядов, Лебедев, Сергеев и я.

Дом находился в центре города, стоял в глубине сада, среди могучих дубов и лип. Деревья с пышной листвой могли надежно укрыть саперов от постороннего взгляда, даже если бы наблюдатель устроился где-то выше каменного забора и высоких чугунных ворот. В здании не было предметов роскоши, но все отличалось удобством, рациональностью и говорило о хорошем вкусе человека, который построил этот дом.

Вечером 12 октября мы вошли в эти ворота. Дом стоял на высоком кирпичном фундаменте, вдоль бельэтажа тянулся балкон. В нижней части здания — подсобные помещения и маленькая, чрезвычайно нам приглянувшаяся котельная.

— Здесь? — спросил меня Ястребов.

— Да, — ответил я.

«Ограда, деревья надежно укрывают дом, — подумал я. — Его можно заминировать в полной тайне. Но пребывание в доме военнослужащих может навлечь подозрение». Напрашивалось такое решение: переодеть минеров в гражданскую одежду. Взвесив все обстоятельства, я отказался от этого варианта и решил после переезда Никиты Сергеевича поселиться в этом доме вместе с группой минеров. «Если в особняке будут жить военнослужащие, то кто может подумать, что они спят на минах?»