Служба - Воронов Владимир - Страница 5

А вообще-то церковно-приходской школе чекисты должны памятник поставить: такого количества высокопоставленных сотрудников ВЧК-ОГПУ-НКВД не дало ни одно иное образовательное заведение. Хотя, конечно, встречается и высшее образование, ветеринарный институт, например, но это уже редкость — не профессия ветеринара, конечно, а наличие вуза в послужном списке. Однако преобладание выпускников церковно-приходских школ и ветеринаров вовсе не перекрывало путь к карьере и другим, например музыкантам. Возьмем, скажем, такого чекиста, как Семен Дукельский: во время гражданской трудился в особых отделах, потом в Одесской ЧК, Екатеринославском отделе ГПУ, замом полпреда ОГПУ по Белоруссии, был начальником УНКВД Воронежской области, возглавлял Комитет по кинематографии (!) и даже наркомат Морского флота СССР! Как вы думаете, с каким образованием лучше всего делать такую карьеру? С музыкальным! — Помимо трехклассного елисаветградского еврейского казенного училища сей деятель учился в двух музыкальных школах — просто в музшколе и оперно-музыкальной! Теперь поняли, откуда это — «А я оперу пишу»? Чекист-музыкант, сумевший совладать даже с флотом — это же сюжет целого романа. И наглядное свидетельство того, что чекистскому ремеслу даже музыкальное образование не помеха.

Авторы справочника подсчитали: к осени 1938 года процент руководящих работников НКВД, имеющих лишь начальное образование (или вообще никакого), был максимальным — 42,67. Количество чекистов-начальников со средним или незаконченным средним в 1930-е гг. колеблется в пределах 36–44,5 процентов, а вот кадры с высшим или незаконченным высшим образованием начинают играть роль в органах лишь с 1939 года — их тогда набирается почти 38 процентов, тогда как в предшествующие годы не поднималось выше планки 10–15 процентов. Цифры очень любопытные: потихоньку вырисовывается коллективный портрет бойцов невидимого фронта. И трудно не согласиться с выводом Никиты Петрова и Константина Скоркина: «Ясно, чьими руками Сталин осуществлял массовый террор, — ставка делалась на полуграмотных исполнителей».

Стоит ли еще добавлять, что, как правило, первоначальные профзанятия боссов НКВД особым разнообразием тоже не блещут: наборщик, ремонтный рабочий, относчик посуды, баночник, приказчик, рассыльный, фармацевт, «мальчик в магазине», репетитор, пимокат, нагревальщик заклепок, батрак, конторщик, даже пианисты есть (тот же Дукельский). Прослежена и динамика изменения социального состава руководящих кадров НКВД: к концу 1930-х гг. резко подскочил процент выходцев из села — с 17 до 45 процентов, в то время как уровень тех, кто в анкетной графе писал «из рабочих», не столь резко колебался в пределах 25–34 процента. Тоже, между прочим, показательно: люди «от сохи» особо почитались в органах — за свою бездумную исполнительность.

Национальный состав руководящего звена НКВД тоже показателен. Правда тут уж на авторов легко могут посыпаться обвинения в антисемитизме: столь велика была доля «лиц еврейской национальности» в органах госбезопасности — 39 процентов в 1936 году. Однако к 1941-му «дисбаланс» ликвидировали, доведя эту цифру до пяти процентов — несложно догадаться, какими методами была достигнута национальная однородность. Впрочем, той же косой изрядно проредили и другие национальные грядки: вычистили, например, латышей, немцев, поляков…

По биографиям попавших в справочник персоналий четко вычленяются и пиковые моменты Большого террора: наибольшее количество кадровых перемещений в органах и арестов приходится на август 1937-го, декабрь 1938-го и январь 1939-го. Датировка массовых награждений орденами тоже весьма любопытна: в 1937-м самый обильный орденский дождь проливается на чекистские груди в июле-августе (особенно 11 и 22 июля) и 19 декабря, следующий наградной урожай пожинают уже 26 апреля 1940-го. Однако, например, тот же Лаврентий Павлович Берия в период между 1935 и 1942 гг. не получает ни одного ордена!

Но подобной скромностью запросов обладали далеко не все: многие лишились генеральских званий в конце 1940-начале 1950-х именно из-за собственной «нескромности». Одни за «злоупотребления во время проведения денежной реформы», другие — «за злоупотребление служебным положением», еще кто-то переборщил с трофеями, кто-то пострадал за то, что «привлекал оркестр из заключенных играть на торжественных собраниях сотрудников» (!), другие просто проворовались, учиняли махинации с облигациями займов…

Вот такой и получается собирательный портрет обладателей горячих сердец, холодных голов и чистых рук — тех самых рук, усилиями которыми миллионы людей обращены в лагерную пыль.

4. Загадка доктора Зорге

В пантеоне отечественной разведки имя Рихарда Зорге сияет над всеми прочими, в свое время его официально даже провозгласили величайшим разведчиком всех времен, народов и племен — как же, предупредил Сталина, что Германия нападет на СССР 22 июня 1941-го. Вождь, увы, не поверил. Зато поверил, когда тот сообщил, что Япония не ударит в спину СССР, что, мол, и позволило спешно перебросить войска с Дальнего Востока под Москву — спаситель!

Изумительно красочная легенда. Правда, о подвигах Зорге собственно в Кремле узнали лишь в начале 1960-х — из фильма француза Ива Чампи «Кто вы, доктор Зорге?». До того ни руководители государства, ни высшие чины армии и спецслужб знать не знали, кто на самом деле спас страну в 1941-м!

Странно и другое: если тов. Зорге действительно герой, блистательно сделавший свое дело, отчего по сей день у нас не печатают самый объемный документальный источник — многотомное «Дело Зорге», изданное в Токио еще аж в 1962-м? Японский, понятное дело, тяжел и непосилен, посему книгу перевели исключительно для нескольких товарищей, оснастив положенными грифами секретности, каковые не сняты и ныне. Черт с этим японским, уж английский-то проще — отчего не издать не менее содержательный, увлекательный и строго документальный труд Уиллоби, вышедший еще в 1952-м «Зорге: советский ас шпионажа»,[2] или тома состоявшихся в 1951-м сенатских слушаний в США, посвященных делу Зорге?[3] Лишь несколько лет назад рискнули тиснуть куцые «Тюремные записки Рихарда Зорге» в журнал «Новая и новейшая история»,[4] который широкая публика, естественно, не читает. В общем, товарищи в погонах и штатском, восславляя бессмертный подвиг Зорге, всеми своими рогами и копытами насмерть стоят на страже архивов и от идеи новых публикаций о разведчике кипятком восторженно не писают. Складывается впечатление, что дело совсем не так чисто, точнее, совсем не чисто.

Самое же любопытное, что главные певцы Зорге — товарищи в плащах лубянско-ясеневского покроя, хотя работал товарищ совершенно на иное ведомство — военную разведку. Собственно же военные разведчики говорят о Зорге и его успехах не то, чтобы без энтузиазма, но неохотно. А иные асы диверсионно-шпионского дела, как, например, покойный Судоплатов, отдавая должное мужеству агента, к результатам его работы относились скептически. Впору вновь задавать вопрос: «Кто вы, доктор Зорге?»

Не будем копаться в деталях биографии героя: о его детских годах, службе в кайзеровской армии, фронте, ранениях, увлечении марксизмом со всем, что из этого вытекало — Тельман, Коминтерн, Берзин — об этом не отписался только ленивый. Поговорим о тех мифологемах, благодаря которым он, собственно, обрел известность и место в пантеоне.

Именно на утверждении, что Рамзай — один из псевдонимов Рихарда Зорге — сообщил в Москву точную дату начала войны и построен главный постулат: величайший советский разведчик. Разберемся.

Итак, Рамзай сообщил о 22 июня, а товарищ Сталин ему не поверил, результат известен. А с чего вообще взяли, что сообщал? Да так со времен Хрущева дружно пишут писатели в штатском, обильно цитируя слитые им бумажки, не забывая добавить: «Какой глупый и недальновидный был товарищ Сталин, такому человеку не поверил!»