КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Бэррон Джон - Страница 99

Военный самолет подбросил Гэмблтона до Праги, отсюда машина КГБ доставила его через Братиславу в Вену, где те же двое гебистов вернули ему документы и, сердечно пожелав счастливого пути, подвезли к отелю. Там он забрал из камеры хранения свой чемодан и первым же поездом выехал в Белград.

Однако не успел он зарегистрироваться в белградской гостинице «Славия», как его окружили четверо в штатском: «Мы хотели бы задать вам несколько вопросов. Пройдемте…» Его привели в какое-то унылое помещение, почти пустое, если не считать стола и деревянных стульев, и подвергли ожесточенному допросу, повторяя раз за разом одно и то же: зачем вы приехали в Югославию? Что вы здесь делаете? Кого вы знаете в Югославии? Чем вы занимались в Израиле? Какую должность вы занимаете в НАТО?

Гэмблтон всячески внушал себе: надо во что бы то ни стало уберечь Лильяну, ее имя ни в коем случае нельзя упоминать. Все остальное проще. Он разыгрывал оскорбленную невинность: да, он работал в штаб-квартире НАТО, но ушел оттуда 14 лет назад. Это легко проверить по справочникам «Кто есть кто». В Израиле он собирал материалы об осаде Родоса в 1480 году — было в истории такое важное событие, сделавшее возможным широкое распространение христианства в пятнадцатом столетии. А в Югославии он рассчитывал получить консультацию у одного ученого, известного своими авторитетными трудами по истории того периода…

Что это за ученый? Гэмблтон назвал фамилию профессора, который, как ему стало известно из научной прессы, умер несколько месяцев назад. После этого Гэмблтону оставалось только требовать, чтобы о его задержании было поставлено в известность канадское посольство, и угрожать, что он расскажет корреспондентам европейских газет, как обращаются в Югославии с иностранцами.

Эти молодчики из службы безопасности все еще подозревали в Гэмблтоне шпиона какого-нибудь капиталистического государства, может быть Израиля, но серьезных оснований задерживать его, строго говоря, не было, и часа через три его отпустили, наказав немедленно покинуть территорию Югославии. Так он и уехал, не повидав Лильяну и не зная, встретится ли с нею когда-нибудь еще.

Однако в Квебеке его ожидало письмо из Белграда. Лильяна изливала в нем свою досаду на то, что он не приехал в Белград, как обещал. Оказывается, она пыталась навести о нем справки в венском отеле, но безуспешно, У нее остается надежда, что они будут переписываться.

Действительно, переписка завязалась. Вскоре он стал получать по три-четыре письма в неделю. Весной 1976 года Лильяна упомянула в письме, что ее брат рассчитывает летом снова появиться в штате Нью-Йорк, чтобы опять поработать в том же ресторане. Гэмблтон начал уговаривать обоих погостить у него в Квебеке.

Они прилетели на югославском самолете, совершавшем чартерный рейс Белград-Монреаль. Гэмблтон встретил их в аэропорту и отвез в Оттаву на своей новенькой «Тойоте». Оказалось, что брату Лильяны предстоит приступить к работе только в конце июня. Гэмблтон предложил обоим пока что прокатиться в Новую Англию. Эта поездка по зеленым холмам Вермонта, чистеньким рыбацким деревушкам, по просторным прибрежным равнинам осталась в памяти у всех троих как долгое романтическое приключение.

Лильяна собиралась прожить в квартире, которую снимет ее брат под Нью-Йорком, до середины июля, когда было запланировано ее возвращение домой. Но Гэмблтон выдвинул новую идею. Он собирается побывать в Вашингтоне в дни празднования двухсотлетия независимости Соединенных Штатов, Неужели Лильяна готова пропустить эти праздничные зрелища? Такого случая больше не выдастся! Лильяна умоляюще взглянула на брата. «Ну что ж, — сказал тот, — я за тебя решать не могу. Если хочешь поехать, я не против».

Они нашли свободный номер в скромной вашингтонской гостинице, окна которой выходили в парк. Целыми днями они бродили вдвоем по музеям, паркам, театрам, стояли в благоговейном молчании перед могилой Неизвестного солдата на Арлингтонском национальном кладбище. Они пили вино и слушали игру народных оркестров под открытым небом.

Четвертого июля, когда стотысячная праздничная толпа ликовала на вашингтонских бульварах и над мемориалом Линкольна рассыпались в небе огненные букеты фейерверка, Лильяна и ее спутник решили, что они станут мужем и женой. Но Лильяне предстояло еще вернуться в Белград — и потому, что там оставались родители, и потому, что ей следовало закончить университет, прежде чем уезжать из Югославии на постоянное жительство в чужую страну. Гэмблтону пришлось признать, что ее доводы разумны, и они договорились отложить свадьбу до получения ею диплома.

Будущее лето они так или иначе опять проведут вместе поживут в Канаде, съездят в Мексику, а до того станут писать друг другу каждый день. По крайней мере, так было твердо решено, когда Лильяна улетала из Монреаля, увозя с собой его подарок — бриллиантовый перстень.

То ли оттого, что он был слишком занят Лильяной, то ли вследствие неприятного осадка, оставшегося от посещения Москвы, Гэмблтон несколько месяцев подряд игнорировал поступающие оттуда запросы и пропустил две встречи, назначенные ему в Оттаве. В конце августа из Москвы последовало категоричное по тону распоряжение: забрать «материалы» из тайника, расположенного возле заброшенной дороги, неподалеку от Оттавы. «Материалы» оказались паркеровской авторучкой, в которую была вложена пленка с перечислением тайников вокруг Монреаля и мест будущих встреч со связными в Оттаве и ее окрестностях. Каждый из тайников и каждый пункт предстоящих свиданий обозначался каким-нибудь мужским или женским именем. ‘Еще одно распоряжение Москвы предписывало Гэмблтону срочно заглянуть в один из монреальских тайников. Там оказались шифровальный блокнот и приемник «Грундиг-Сателлит», приспособленный в лабораториях КГБ для работы с мигалкой. Вскоре после этого Гэмблтон получил письмо и, проявив тайнопись, прочел расписание сеансов радиоприема и подробные указания, как ему получить мигалку.

В соответствии с этой инструкцией январским днем 1977 года он заехал на платную автостоянку в указанном ему районе Монреаля и поставил машину в назначенном секторе. Вскоре рядом остановилась другая машина, из кабины вылез низкорослый толстяк, открыл багажник и вытащил оттуда автомобильный аккумулятор. «Привет, как дела?» — добродушно окликнул его Гэмблтон. Толстяк выронил аккумулятор и бросился прочь со всей прытью, какую могли выдержать его коротенькие ножки. Гэмблтон забрал аккумулятор в свою машину и, вскрыв его дома, увидел новенькую мигалку.

Первый же сеанс приема прошел успешно: в назначенный расписанием день и час приемник был настроен на заданную волну, и мигалка замерцала своими окошками — точно, как в Москве. Расшифрованный текст содержал вопросы: сможет ли Гэмблтон побывать ближайшим летом в Саудовской Аравии, Турции, Египте и Израиле? Когда Гэмблтон рассчитывает появиться в Вене? Что предпринято им для проникновения в Гудзоновский институт и подыскания работы в Соединенных Штатах?

Зная, что это лето он проведет с Лильяной, Гэмблтон ответил, что его обязывают принять участие в научном конгрессе, который состоится в Мехико-сити. Это лишает его возможности побывать предстоящим летом в Европе и на Ближнем Востоке. Зато на лето следующего, 1978 года, у него как раз приходится академический отпуск. Тогда он и посетит любую из стран, интересующих КГБ. Насчет Гудзоновского института и работы в Соединенных Штатах Гэмблтон счел за лучшее просто отмолчаться.

В апреле мигалка выдала ему поручение, которое он расценил как курьезное и в то же время рискованное: «Пользуясь методами, использованными вами в Израиле, не могли бы вы определить, насколько далеко продвинулась Южно-Африканская Республика по пути создания ядерного оружия?» Странно! Москве известно ведь, что в этом году он не сможет появиться в Восточном полушарии. Или гебисты ожидают, что он определит степень готовности ЮАР к ядерной войне, сидя в Квебеке? И это задание дают ему люди, в распоряжении которых — тучи шпионов, фотографии, сделанные со спутников, масса информации, поступающей по легальным и нелегальным каналам! Неужели всего этого недостаточно, чтобы раскрыть атомные секреты ЮАР?