Люди молчаливого подвига - Василевский Александр Михайлович - Страница 4

Как-то ночью небольшой отряд милиции совершил дерзкий налет на баронский замок — оплот контрреволюции, но был вынужден отступить — казаки. Видимо, нападения ожидали и встретили милицию губительным огнем. Это было новым уроком для Петера Кюзиса. О враге надо знать как можно больше, но враг о тебе должен знать как можно меньше…

Если семинарист Петер Кюзис был по успеваемости одним из лучших учеников, то дружинник, милиционер, боевик Петер Кюзис был душой своего отряда. Смолоду отличала его способность учиться на ошибках, анализировать оплаченный кровью опыт. А опыт этот он черпал из самого активного участия в народной борьбе против самодержавия.

На всю жизнь врезался в память Петера Кюзиса тот январский день 1906 года. 12 января в его родной Яунпилс ворвался карательный отряд. Командовал отрядом известный палач ротмистр Незнамов. Полилась народная кровь. Повальные обыски, аресты, экзекуции… По черным спискам, составленным «почетными приставами» — баронами и охранкой, каратели выжигали целые хутора.

Ускоренным курсом проходил Петер Кюзис науку классовой ненависти. Ему самому едва удалось ускакать в лес. Спаслись и некоторые дружинники-милиционеры. Они стали партизанами, или, как их называли в Латвии, «лесными братьями». Действовали отряды под руководством социал-демократов.

В заснеженном суровом лесу пришлось пройти Петеру Кюзису курс стойкости, выносливости, выдержки. Рано вдохнул он горький запах партизанского костра, узнал холод и голод. После очередного налета на помещичью усадьбу или жандармский участок зарывались в снег, путали следы, ночевали в сенных сараях, в баньке лесного хутора. «Лесные братья»… Да, партизанская жизнь в лесу учила братству, взаимной выручке… Петер Кюзис твердо усвоил, что партизан, разведчик может побеждать лишь при широкой народной поддержке, при помощи братьев по классу. На стороне революции стояла передовая часть народа: рабочие Риги, бедняки и середняки. Но у революции было и множество врагов, были предатели, шпики, провокаторы.

Зимой в лесу без помощи извне на подножном корму не проживешь. Значит, надо искать верных помощников, вверять свою жизнь в чужие руки. А для этого необходимо научиться разбираться в людях, в человеческой природе, психологии. Предают не только из классовой ненависти, есть и такие понятия, как «страх» и «корысть». Вот и разбирайся, пятнадцатилетний партизан, кто друг, а кто враг, кто храбр, а кто трусоват, кто честен, а кто может предать тебя в трудную минуту. Верный компас тут — классовое чутье. И этот компас вручили Петеру умные и многоопытные наставники, члены той партии, с которой он с ранних лет навсегда связал свою жизнь.

Отряд «лесных братьев» нес потери, испытывал жестокие страдания от мороза-костолома. Решили пробраться домой, укрыться под родной крышей. По слухам, уланы-каратели ротмистра Незнамова, чинившие зверскую расправу в хижинах, попритихли, пьют и гуляют, празднуя победу.

Семье старого батрака Яна Кюзиса повезло — до него и до его дома еще не добрались каратели. Но старика одолевали тяжелые думы о сыновьях. Что с Яном, скрывающимся в Риге, в глубоком подполье? Что с Петером в лесу в этот трескучий мороз? Хорошо хоть, что мать держится стойко, не бьется в истерике, не опускает руки. В доме Кюзисов не должно быть слез.

Поздним вечером за оконцем, освещенным изнутри огоньком лучины, заскрипел снег, кто-то тихо постучал в дверь.

Старый Ян переглянулся с женой. Та медленно поднялась со скамейки, прижала руки к груди и прошептала еле слышно:

— Это Петерис!

Сердце матери не ошиблось. Вместе с облаком пара в натопленную избу вошел Петер. Он повзрослел, вытянулся, суровое лицо почернело. За плечом — винтовка. Молча обнял он мать и отца. Только теперь дала мать волю слезам. Сестры — Паулина и Кристина — прятали за улыбками слезы.

…Драгуны ворвались в полночь. Их явно подослал предатель — выследил, донес. Солдаты — от них разило перегаром — перерыли весь дом в поисках оружия, но винтовку с патронами не нашли: Петер надежно упрятал трехлинейку в печь.

— Где оружие? — рычали каратели. — У, волчонок, бандитское отродье!..

Они избивали подростка, повалив, пинали сапогами, а он, стиснув зубы, молчал, думал о неизвестном предателе, и все внутри у него горело от обиды, злости и жажды мщения.

И этот горький урок пригодился в жизни Кюзису.

Едва дав Петеру одеться, драгуны связали его, бросили в сани, увезли в морозную темную ночь. Взвизгнув, заскрипели массивные ворота баронского замка. Повели его, само собой, не в гости к барону — швырнули в подвал, на ледяной каменный пол. Этот подвал был первой тюрьмой юного революционера. В темных углах под низкими сводами копошились, стонали какие-то люди. Здесь томились арестованные карателями бунтовщики — бывшие милиционеры, агитаторы, члены Распорядительного комитета.

Не успел Петер забыться тяжелым сном, как с лязгом громыхнула, разбудив его, железная дверь, и кто-то проорал:

— Петер Кюзис! Выходи!

Еще не рассвело. В радужном венце мерзла полная луна над зубчатой черной стеной замка.

Петер думал, что его ведут на допрос. А это был суд. Вернее, расправа.

— В милиции состоял? — устало зевая, спросил усатый драгунский офицер с серебряными аксельбантами.

Вся волость знала, что он был милиционером. Отрицать это было бессмысленно. С врагом надо хитрить. Да, состоял. Но ни слова не сказал Петер Кюзис об участии в засадах на казаков, о бое с отрядом Незнамова, о «лесных братьях». Офицер бесновался, стучал по столу.

Кюзис разводил руками:

— Мне сказали: охраняй, я и охранял. А в других делах не участвовал…

И это тоже было уроком на будущее. Уроком тактики в обращении с врагом.

Как только рассвело, в мощенный брусчаткой двор баронского замка вывели семнадцать арестованных. Их выстроили вдоль высокой каменной стены с бойницами. Напротив встало отделение драгун. Щелкнули затворы винтовок. У Петера словно оборвалось в груди сердце: расстрел!

И расстрел действительно состоялся: на глазах пятнадцати арестованных повстанцев расстреляли двоих товарищей. Смерть они приняли мужественно. Их знала и почитала вся волость. Их называли большевиками.

Петер думал, что вслед за ними попарно расстреляют и остальных осужденных, и он готов был так же смело встретить смерть, как встретили ее большевики. Но остальных подвергли телесному наказанию — каждому бунтовщику всыпали по пятьдесят шомполов. Пороли так, как встарь пороли крепостных баронских холопов.

Шомпола со свистом рассекали воздух. Казалось, шомпола раскалены докрасна, так обжигали они голую спину. Петер сцепил зубы, досчитал до тридцати и потерял сознание. Избитого, окровавленного, полуголого, бросили его в снег.

Очнулся он в домике незнакомого батрака, лежал в короткой, тесной кровати на животе и не мог повернуться. Дикая боль резала, обжигала спину. Он снова сцепил зубы. Подошла какая-то немолодая женщина, с участием и лаской взглянула на него, нежными руками, словно сестра милосердия, стала мазать израненную спину каким-то холодным жиром. Все это надо запомнить: и звериную жестокость палачей, и бесконечную доброту этой женщины.

С трудом разлепил он запекшиеся губы:

— А что с товарищами?

— Слуги и батраки унесли всех по своим домам, — ответила женщина. — Боже мой! Что эти гады сделали с тобой, сыночек! Лежи тихо, я тебе и зельечко из трав сготовлю…

Недели две провалялся Петер в чужой халупе, где ухаживали за ним как за родным сыном. Многое передумал он за эти две недели. Нет, никогда он не сложит оружия, будет бороться до конца.

Этой клятве он остался верен до последних дней жизни.

2. Снова с «лесными братьями»

Вскоре после выздоровления Петер вернулся к «лесным братьям». Было это ранней весной, перед распутицей. Он привез в отряд директиву партии о расширении партизанской войны, об укреплении связей с РСДРП. В страхе трепетали перед «лесными призраками» урядники и жандармы. Бароны и пасторы переводили за границу свои капиталы, уезжали сами. Вновь и вновь просили карательные войска из Риги и Петербурга.