Улитка в тарелке - Лавряшина Юлия - Страница 8

Неда мягко напомнила:

— Но так ни к чему и не можем прийти.

— А надо?

— Надо. Мы ведь не собой рискуем, пойми же ты! Это очень опасно, Дрим.

Он громко усмехнулся:

— Разве не собой? А чем рискуют они? Чем? Не тебе же, в самом деле, объяснять!

— Объяснять не нужно. — Неда протестующе скрипнула стулом. — Только речь ведь не об этом.

Мира прижалась к стене, потому что Дрим встал, и было слышно, как он прошелся по комнате.

— Да-да! Безоблачное существование, не омраченное размышлениями… Согласись, мы просто боимся вопросов! Ясно же, что они спросят: кто это с нами сделал? Не вы? Но как вы позволили это?

«О чем они говорят? — вздохнула Мира. — У взрослых иногда ничего не поймешь…»

Ее так тянуло вмешаться в разговор, что она переминалась с ноги на ногу, и, наконец, как и должно было произойти, что-то хрустнуло. Мире показалось, это выпало из нее самой — так явственно оборвалось что-то внутри. Она перестала дышать, и ночь сразу надвинулась такой разноголосицей звуков, что у Миры заложило уши.

Когда горячий шум отхлынул, оставив только жар на щеках, она поняла, что, кроме нее, никто и не расслышал этого громогласного хруста. Все это время, оказывается, Неда говорила, откровенно волнуясь, чего Мира за ней не помнила:

— … все мы — да! Все человечество, если на то пошло! Это — громко, но это так. Но что ты предлагаешь? Мы не избавимся от чувства вины, если откроем им правду. Нет! Но им станет невыносимо. Ты этого хочешь?

— Нет! — выкрикнул Дрим.

Неда опомнилась:

— Тише. Окно открыто.

— Конечно! Тише! Нельзя же, чтобы истина вырвалась за пределы этого дома!

«У него сейчас злой голос, — подумала Мира. — Никогда не слышала такого…»

Неда произнесла как-то глухо, будто слегка прикрыла рот ладонью:

— Это как раз тот случай, когда приходится жертвовать истиной ради счастья. Хотя бы и временного. Это ведь с самого начала было для нас правилом номер один.

— Да, — только и сказал он.

— Так что же, Дрим? Что же делать?

«Ой, она плачет?!» — испугалась Мира. Ей до дрожи хотелось заглянуть в окно, только на этом бы все и кончилось, и ничего она больше не услышала бы. Хотя из того, что уже прозвучало, Мира почти ничего не поняла. Существовала какая-то тайна, это ясно, только в чем она?

Несколько раз повторив про себя, Мира попыталась запомнить: «Жертвовать истиной ради счастья». Чтобы как-нибудь при случае так небрежно спросить у Дрима: «Послушай, а что значит жертвовать истиной ради счастья?» Интересно, какое у него при этом сделается лицо?

Вместо испуга в горле заскребся смешок. С ним справиться было ничуть не легче, и Мире пришлось ногтями ущипнуть себя за руку. Завтра на руке проступит синяк, но это же завтра… Смешок затих, затаился, и сразу стало стыдно: Неда же плачет.

Однажды Мира уже видела, как плачут взрослые. Тогда Руледа стояла у противоположной стены этого же домика и, закрыв глаза, плакала совсем беззвучно. Ее длинные волосы свисали вдоль лица на грудь, Мире они показались обессилевшими, как и опущенные руки. Чувствовалось, что Руледа ни на что сейчас не способна, только вот так стоять, навалившись на стену, и плакать, даже не всхлипывая.

Но в тот день Мире не было ни стыдно, ни жалко Руледу. Они не любили друг друга, и это все замечали. Даже Лисия, которой после инфаркта на все стало наплевать, как-то заметила: «Она тебя сожрать готова из-за Дрима…» Мира удивилась: «А что, мне с ним поговорить даже нельзя? Что тут такого?» Осторожно пожав плечами (она все теперь делала очень осторожно), Лисия сказала: «Ей-то хочется, чтоб он только с ней разговаривал». Заметив, что та опять потеряла ко всему интерес, Мира ответила уже про себя: «Но ведь всегда разговаривать только с одним человеком, это же такая скукотища!»

В эту ночь Мире стало досадно оттого, что Дрим занят спором с Недой, лишь потому, что ей самой не терпелось выложить все вопросы, которые бродили внутри, цепляясь друг за друга и мешая спать. А так — пожалуйста… Хотя… Конечно, лучше бы Дрим разговаривал с ней одной…

— Мы не можем нарушить главные принципы нашей программы, — тихо произнес он.

Мира не поняла: «Это он спрашивает или ей говорит? Что такое — принципы? Может, так и спросить у него: „А какие такие главные принципы программы?“»

— Нет, не можем, — твердо ответила Неда, и стало ясно, что слова Дрима все же были вопросом. — Мы даже представить не можем, чем это для нас обернется!

— А если ничем? Если мы зря боимся? Говорят, там меняются времена…

— Не настолько. Государство по-прежнему существует. Это мы точно знаем.

Голос Дрима опять стал тише:

— Когда я подписывал контракт, я не представлял, что это будет так… бесчеловечно.

— Вздор!

Мира даже вздрогнула. Она впервые слышала, чтобы Неда кричала. На Дрима! Девочку так и скрутило от бессилия: «О чем же они говорят?! Как бы догадаться?»

— Вздор, — повторила Неда уже спокойней. — Ничего бесчеловечного в этом нет.

Шаги Дрима снова заполнили комнату:

— Нет? Мы лишили их жизни. Лишили целого мира, а ты говоришь: нет. Мы огородили их стеной, как каких-то чудовищ, и внушили им, что этот клочок земли и есть — весь мир! А другого им не видать… Зачем он им, в самом деле?

«Что? — в груди у Миры остро кольнуло, но не эта боль сейчас была главной. — Что он…»

Обрывки мыслей спутались, и не было возможности соединить их. Пока Мира поняла только одно: за Стеной что-то есть, только не пропасть, а им столько лет врали, что…

— Они ведь могли успеть увидеть Парфенон, пирамиды, Лувр, Исаакиевский собор, море, пустыню, всю Землю! Вот какой должна была стать эта чертова программа! Успеть дать им как можно больше. Вместо этого мы заперли их в этом заповеднике… И не говори мне, что это сделано ради них! Это все только ради тех, кто по ту сторону Стены. Чтоб они и не подозревали, что такое случилось. Чтоб им жилось так же бездумно, как нам с тобой когда-то…

— Эти дети вполне счастливы, — терпеливо проговорила Неда. — Что ты придумываешь? Разве ты сам не видишь?

— Я вижу, что они мало чем похожи на живых детей! Мы превратили их в каких-то кибернетических роботов.

— Но им это нравится! Человек не может страдать о том, о чем он даже не подозревает. Это невозможно.

На какую-то секунду возникла тишина, даже шаги Дрима затихли. Мира опять затаила дыхание, стараясь не замечать, что в груди болит все сильнее.

— В этом ты права, — наконец, согласился он.

Голос его прозвучал так, будто Дрим рукой выдавливал его из горла. Еще немного помолчав, он добавил:

— Но не страдать — еще не значит быть счастливым.

— Ты тоже прав, — отозвалась Неда. — Только, думаешь, они стали бы счастливее, если бы впридачу к нашему миру мы подарили бы им и правду об их положении? Никакие впечатления не вытеснили бы ужаса и отчаяния, которые жили бы в них постоянно.