Цветок камалейника - Громыко Ольга Николаевна - Страница 37

Охотника, рискнувшего согласиться, ожидало лишение лицензии, а то и перечеркнутая татуировка: йеры тоже любили мазать хлебушек сливовым повидлом. Но стрелки, даже самые простые, на морунов почему-то действовали. Не смертельно, конечно, — ЭрТар вообще не представлял, как можно убить эту пакость без Взывания, — но лишали ее проворства. Чем грех было не воспользоваться, заманивая моруна в яму.

Честно признаться, опыт у горца был немалый.

— Извини, дарагой, — с почти искренним огорчением сказал ЭрТар, потянувшись за картошинкой. — Вот веришь — очень хочу тебе помочь, но закон, сам понимаешь… Садись лучше выпей с нами!

Джай рано обрадовался — фраза была ключевой и открывала торги. Лавки дружно заскрипели: посетители, убедившись, что охотники не станут ябедничать на них храмовникам (что грозило селищу еще большими карами), желали лично поучаствовать в переговорах. Обережник не успел опомниться, как «охотникам» наобещали два его месячных заработка, пачку стрелок (которые местный кузнец «случайно» захватил с собой в едальню) и ночлег в теплом сарае, лишь бы завтра с утречка они «немножко прогулялись по лесу в хорошей компании». Украдкой корчить горцу грозные рожи и пинать его под столом было одинаково бесполезно. Жрец, давно уже отчаявшийся понять идиотские поступки спутников, отстраненно прихлебывал скваш.

— А новорожденные дети в селище есть? — как бы между прочим поинтересовался ЭрТар. — Надо бы на время облав… прогулки спрятать их хорошенько, а то мору… всякие хищники первым делом на их плач бегут, а в Пригорках-то почти никого не останется!

— Да не, — отмахнулся дедок, — тут у всех детишки подрощенные, по два-три годка. Моруном припугнем — до вечера нишкнут!

Тваребожец окончательно потерял интерес к разговору и, скрестив руки на груди, откинулся на стену за лавкой, углубившись в свои невеселые мысли. Кошак бродил между столами, изображая большую голодную кису с огромными умоляющими глазами. Голодной подавали жалостливые, большой — все остальные.

— Хорошо, мы подумаем, — наконец сказал ЭрТар и начал вылезать из-за стола. Рукобития, скрепляющего уговор, от него никто и не ожидал — как-никак дельце не шибко честное.

— Вот, теперь у нас есть и постель и стрелки, — гордо объявил горец, когда компания вышла за порог. — Жаль, бусин вперед не отсыпали… Кому спасибо сказать надо, э?

— Ага, а еще у нас есть морун, — ядовито поддакнул Джай.

— Хэй, тебя же никто не заставляет за ним бегать! Вэчэр скваш выпил — глупый стал, утром голова ясный, зачэм с йер ссориться, э?! А стрэлка на хороший память взял, чтобы обида ни на кого нэ был!

— Хорош кривляться, — устало отмахнулся обережник. — Ты понял, где тот сарай?

— В конце улицы направо, за воротами с намалеванными петушками. Э, шмар меня разыщи, забыл! — ЭрТар резко остановился, с досадой хлопнул себя по лбу и кинулся обратно. Ждать он не просил, и обережник со жрецом медленно поплелись в указанном направлении.

— Ну мы ведь и не думали, что в первом же селении повезет, — неловко попытался утешить седого Джай.

Тваребожец не ответил.

— Ты хоть поспать нам дашь?

— Спите, — огрызнулся жрец, — приставать не буду.

— Да иди ты! — обиделся обережник. — Нас только разбуди, когда пойдешь, понял?

Ждать ответа, тем более положительного, было бесполезно.

…Когда горец догнал спутников, лицо у него было счастливое донельзя, а из едальни доносился шум драки.

— Не-а, г-г-господин Приближенный. — Управник Горшечной Полянки часто кланялся, заикался и нещадно потел. Теща и жена столбами застыли в углах тесной комнатки, двое сопляков крысятами зыркали на Архайна с печки. — Никого у нас за последний семерик не рождалось… Прошлый-то год не шибко урожайный выдался, мало кто сумел на дитенковую ирну отжалеть… вот Куметы разве что, но у них пацан, еще в конце весны… а так никого.

Йер уже готов был плюнуть на управника (прямо на лысоватое темечко) и выйти из вонючей избы, однако заметил красноречивый взгляд его тещи: ну, признавайся же, дурак!

— Точно никого?

— Ну… — Мужик не сводил глаз с плети, которой Архайн легонько похлопывал себя по бедру. — Этта… говорят тут люди…

Йер сцепил зубы. Таких идиотов даже бить бесполезно — вообще дар речи отшибет. Придется ждать, пока сам промекается.

— Того… дурочка у нас за запрудой живет. Ну полная дурочка… бывает, напротив дерева встанет и битый час ему чего-то талдычит, а с людьми двух слов связать не может. Дурочка, короче.

— Сестра твоя, что ли?

— Э? — не понял управник. Теща злорадно поджала губы. — Да не… так… свояченица. Дальняя. Так вот! Она тоже с весны брюхатая ходит. Не то уговорила кого, не то снасильничали ее, а эта дура на радостях сразу к йеру побежала…

— И? — Архайн заинтригованно подался вперед. Мужик, наконец, разговорился, аж глаза заблестели — сплетничать всегда приятно, даже перед жутковатым Приближенным.

— В селище-то она редко показывается, больше по лесу шастает, но бабы говорят, — мужик опасливо покосился на тещу, — будто видели ее на днях — уже без пуза. Вот я и думаю…

— Где эта запруда? — резко перебил йер, вставая. Управник и его домочадцы с благоговейным ужасом глазели, как плеть оживает и сама собой обвивается вокруг руки высокого гостя.

— Проводи! — Мужик суетливо махнул рукой старшему ребенку, оказавшемуся девочкой. Она задом сползла с печи и, вжав голову в плечи, засеменила рядом с йером. Оставшийся малыш испуганно захныкал, на него тут же зашикали в три голоса.

Ожидавшие за порогом обережники поспешно расступились. Сметливый Хруск молча махнул подчиненным рукой, приказывая перестроиться в боевой порядок и следовать за Приближенным.

Похоже, сегодня удача была на их стороне.

Глава 12

Если горец выпил за ужином только выспоренное вино, а жрец ограничился двумя кружками скваша, то Джай, стыдно признаться, на халяву выдул целый кувшин. Бегло осмотрев сарай (к нему прилагалась злая собака, на лай которой из дома вышла заспанная женщина с фонарем, вручила его гостям и удалилась обратно, ничего не сказав, не спросив и, похоже, вообще не проснувшись), обережник нетерпеливо выскочил во двор, завернул за угол и занялся тем, за что сам в Орите штрафовал на пять бусин.

Особой разницы между сквашем на входе и на выходе Джай не заметил. Пожалуй, проводы были даже приятнее встречи.

— Эй, ты!

Обережник вздрогнул. Для разворота момент был не самый удачный, а просто оглянуться через плечо стоило застигнутому врасплох парню немалых усилий.

За спиной стоял холоп из едальни. Взятые наперевес вилы скалились тремя стальными зубцами.

— Что, ворюги, решили улизнуть под шумок? — самодовольно ухмыльнулся он. — А ужин кто отрабатывать будет?!

Затягивая пояс, Джай быстренько прикинул варианты. Проще всего было послать холопа куда подальше и завалиться спать. Если бы парни действительно согласились участвовать в облаве, это сошло бы им с рук: выспаться перед охотой куда важнее какого-то навоза, который и завтра можно выгрести. Но ссориться с и без того разочарованными селищанами не хотелось.

Обережник неохотно протянул руку за вилами.

— И чтобы все до последней соломинки выскреб! — пригрозил холоп, не выпуская черенок.

— Языком вылижу, — мрачно пообещал Джай и, метко пнув мужика в щиколотку, выдернул у него вилы. Оритское отребье тоже любило угрожать обережи дубинками, не догадываясь, что в руках дураков это оружие против них самих. — Твоим. Вали отсюда, раб!

Невольничьих браслетов на холопе не было, но обережник угадал: мужик злобно сплюнул и похромал прочь. Вольный бы такого оскорбления не стерпел, полез в драку. Но вольный и не хамил бы — когда знаешь, что ябедничать на обидчика некому, язык чешется гораздо меньше.