Ведьмины байки - Громыко Ольга Николаевна - Страница 20

Ничуть не огорченная отсутствием упырей и иже с ними, я куда с большим интересом изучала стоящие передо мной кушанья. Цельные окорока, жареная птица и рыба, всевозможные колбасы, салаты прямо в кадушках, фаршированная щука с глазами-клюквинками, горы фруктов и реки медовухи одновременно радовали и ужасали глаз. Посреди стола гордо восседал на яблоках гусь в перьях – то ли заново утыканный ими после жарки, то ли несъедобное чучело для красоты. Надо всем этим изобилием возмущенно вились пчелы, норовя присесть на краешек миски с медом или кувшина с медовухой. Особенное негодование крылатых тружениц вызывал свадебный пирог на меду. Они кружили над ним, как над погребальным курганом. Пирующие привычно отмахивались от пчел в воздухе, стряхивали с поднесенных ко рту ложек и выплескивали из кружек. Я же сидела как на иголках, то и дело шарахаясь от въедливого гудения над ухом.

Как и положено, медовуха оказалась горькой, молодые, дорвавшись, соединились в таком страстном поцелуе, что гости в конце концов сбились со счета и налили себе по второй. Выпивать и закусывать приходилось в ускоренном темпе, ибо через каждую пару минут пирующие вздрагивали от пронзительного голоса свахи:

– А ну-ка, отложим ложки да встанем на ножки! Отец молодой – не гляди, что седой! – нальет вина, выпьет до дна да расскажет, чем невеста красна!

Несчастный Олуп, кряхтя, вылезал из-за лавки и, смущаясь, с кубком в руке начинал расхваливать дочь и желать всяческого и полного счастья. Не успевали гости одобрительно крякнуть и потянуться ложкой к закуси, как сваха взвизгивала еще радостней:

– А вот теща свежеиспеченная, зятем озолоченная! Расскажи как на духу – рада ли жениху?!

Естественно, теща была рада. Печальная участь не миновала ни свекра со свекровью, ни родственников, ни друзей. Когда очередь дошла до меня, я мрачно, не вставая, смерила сваху взглядом и неприязненно буркнула:

– Поздравляю.

Больше меня не трогали.

Вечерело. Над лугами пополз голубоватый осенний туман, но веселье и не думало утихать, хотя понимать собеседников становилось все труднее. Дружки жениха, зажав в зубах ножи, а кому не хватило – ложки и обглоданные кости, с жаром исполняли танец гоблинов, то есть с приглушенными воплями скакали вокруг стола под надрывное дребезжание гуслей и визг дудок. Застенчивый дедок тонким голосом выкрикивал похабные частушки, стол в такт вздрагивал от дружных ударов кулаками.

– А я тоже колдовать умею! – хвастался изрядно захмелевший дайн. – С малолетства ложки взглядом двигал, потом девкам на сенокосе подолы будто ветром поднимать наловчился. Только это – секрет, ни-ни! – Дайн таинственно зашипел на приложенный к губам палец. – В храме… ик!.. узнают – отлучат, ибо сие одержимость бесовская, служителя божьего недостойная. О, закусь!

Блюдо с гусем медленно поползло в нашу сторону. Я похолодела. Маги и священнослужители традиционно недолюбливают друг друга, но к Дуппу я успела проникнуться искренней симпатией и попыталась воспрепятствовать продвижению «закуси». Увы, у каждого мага есть несколько излюбленных, самых удающихся заклинаний, перебить которые непросто даже втрое сильнейшему противнику. Блюдо кругами заскакало по скатерти, гусь подпрыгивал на яблоках. Гости в ужасе косились на веселую птицу, на всякий случай отодвигаясь от стола.

– Ой, поле широ-о-окое! – неожиданно завопил Дупп, забрасывая руку мне на плечо и раскачиваясь из стороны в сторону. – Да раздо-о-ольное!

Я потеряла концентрацию, блюдо перевернулось, гусь лихо взмыл над головами молодых, описал изящную дугу и воткнулся клювом в свадебный пирог.

– Госпоже ведьме больше не наливать! – громоподобно прошептал Олуп девке с кувшином.

Я раздраженно сбросила руку дайна и, чтобы скрыть смущение, положила в миску немного салата, безо всякого аппетита ковыряясь в нем ложкой.

– Во па-а-але пшеничка стоя-а-ала! – тем временем продолжал Дупп, осовело таращась на бесхозную ниву у леса и сам себе дирижируя куриной костью. – Ой да ка-а-аласистая стоя-а-ала!

Пшеничке от его кошачьего фальцета полагалось полечь на корню. К счастью, очередной кубок медовухи уложил самого дайна – Дупп битой тушкой сполз с лавки и с блаженной улыбкой растянулся под столом, вместо подушки обеими руками обхватив мой сапог.

Свадьба окончилась далеко за полночь. Объевшиеся и опившиеся гости постепенно разбредались по домам, обещая вернуться на рассвете. Не без труда стряхнув дайна с сапога, я вместе с немногочисленными уцелевшими гостями отправилась провожать молодых на сеновал. Жених честно попытался перенести невесту через порог – обхватил ее за пояс, расставил ноги и поднатужился, постепенно заливаясь краской. Она жеманно захихикала, но от земли не оторвалась. Я пришла бедняге на помощь, и приподнятая магией Паратя величаво проплыла в дом.

Дверь захлопнулась, гости еще немного пошумели у крыльца, выкрикивая советы молодому, потом выпили на посошок и разошлись. Не все – на столе сладко сопела сваха, из-под скатерти до половины торчали сапоги дайна, а чуть поодаль улизнувшая из конюшни Смолка неспешно лакомилась свадебным пирогом, дележ которого перенесли на завтрашнее утро. Я мысленно застонала —кобыла успела обгрызть многострадальный каравай по кругу и облизать крем с макушки. Завидев меня, грозную, Смолка малодушно поджала хвост и ускакала в темноту. Искать черную кобылу по потемкам не имело смысла, и я, махнув рукой на каравай (он принял прежний вид, но кушать его я бы все-таки не советовала), решила наведаться в гости к пчелкам.

Сад был небольшой, яблонь двадцать. Под каждой стоял улей – выдолбленная колода в соломенной шляпке. Там-сям темнели кусты крыжовника. С трех сторон щерился кольями плетеный забор, четвертая открывалась длинным полем, щедро унавоженным к зиме. Я с опаской побродила между ульями, но все было тихо. Пчелы мирно почивали, выставив стражу у летков. Самые обычные, рыжие и мохнатые пчелы. Разочарованная, я уже собиралась уходить, но решила немного подышать свежим воздухом – после застолья меня слегка водило из стороны в сторону, и я боялась окончательно разомлеть в духоте натопленной избы.

Усевшись на траве возле задней стенки улья, я подобрала сочную паданку, потерла о рукав куртки и с удовольствием ею захрупала. Ночь выдалась ясная, безветренная. Я умиротворенно любовалась яркими звездами и с тем же благодушием засмотрелась на медведя, сноровисто перелезающего через забор. Медведя?! Опомнившись, я подавилась яблоком, беззвучно разевая рот и хлопая себя по груди.

Ничего не подозревающий зверь спрыгнул на землю, осмотрелся и на задних лапах потопал к ульям. Высокий и тощий, он держался по-человечески прямо, негромко насвистывая себе под нос. Онемев, я глядела, как он поочередно обходит колоды, прикладывает к ним ухо, осторожно постукивает по стенке когтистой лапой, приподнимает, опускает и переходит к следующей, то и дело поддергивая шкуру на поясе, как спадающие штаны. Меня он не заметил, а вот улей, за которым я пряталась, приглянулся ему больше других. Довольно рыкнув, медведь облапил колоду, с натугой приподнял и прижал к мохнатой груди.

Поддавшись внезапному и, скорее всего, хмельному порыву, я вскочила и ухватилась за улей с другой стороны. Медведь пошатнулся от неожиданности, но лап не разжал.

– Пусти! – глухо взревел он сквозь плотно стиснутые клыки с вываленным языком. Я чуть не выронила улей, но быстро опомнилась и вцепилась пуще прежнего.

– Лапы прочь от частной собственности, пчелокрад!

– Жадина! – рявкнул медведь, упираясь задними лапами. – На кой он тебе сдался? Выбери любой другой!

– Я не воровка! – возмутилась я, наугад пиная ногой под улей. Медведь пошатнулся, но устоял.

– Ври больше!

Но тут пчелам надоело бесцельно трястись в колоде, и они решили внести посильную лепту в дележ улья. Подбадривая себя громким жужжанием, они высыпали из летка с безрассудной отвагой защитников осажденной крепости.

Неожиданная атака застала нас врасплох. В темноте пчелы и впрямь ничего не видели. Они кусались на ощупь.