Ветер полыни - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 64

— Нисколько в тебе не сомневаюсь, дорогой.

— Я вот тут подумал о Цейре Асани.

— Да?

— Не понимаю, чего она хочет. Зачем ей твои уроки?

— Чтобы стать сильнее, разумеется. Сила — это власть.

— Но она ненавидит темных.

— Однако любит себя. Мать хочет прижать Совет и владеть Синим пламенем до скончания веков. Думаю, она считает, что темная «искра» в ее руках не сделает ей ничего плохого. Надеется, что сумеет распорядиться ею не так, как Проклятые. Не станет пихать в глаза всем и всюду. Сохранит для себя. Станет пользоваться потихоньку. Пока не придет ее звездный нар.

— Если она так хочет тьмы, отчего бы ей не пойти к Шести? Помогла бы им захватить Альсгару и Башню. Стала такой, как они.

Ласка фыркнула:

— Она слишком любит власть. И не дура — понимает, что править лучше самой, чем вместе с кем-то. Проклятые вряд ли оставят ее хозяйкой Башни. Цейра верит, что Империя победит Шестерых. Тогда Башне и ее главе ничто не будет угрожать, и Мать, заполучив меня, сможет диктовать свою волю Совету.

— Не понимаю, на что она рассчитывает. Ходящие сразу раскусят ее, как только она начнет касаться тьмы.

— Я тоже не понимала. Пока она не прочла меня. Того, кто умеет читать чужие «искры», Нэсс, никто прочесть не может. Это особенность Дара. Такой был у Осо, кстати говоря. Так что ни одна из Ходящих никогда не почувствует, что Дар Матери уже не так светел, как раньше.

— Пожалуй, я все же немного покараулю. Ты ложишься?

Она поежилась:

— Что-то пока не хочется.

— В чем дело? — мне не понравился ее голос.

— В последние дни мне снится кошмар.

— Какой?

— Почти ничего не помню. Горящая степь, топот копыт и багровое пламя.

— Думаешь, это важно? — я тут же насторожился. Мне тоже совсем недавно снился странный сон про странный огонь.

Она повозилась, устраиваясь у меня на плече поудобнее, затем неуверенно ответила:

— Не знаю. Но на душе неспокойно.

Вдали раздался плач степного волка. Он длился и длился, а истончающаяся луна, точно шхуна капитана Дажа, плыла по небу и была также одинока, как тот, кто пел ей песню…

Разбудил меня жрец. Мерин был запряжен, Шен сидел возле тележного колеса, уплетая мясо с сыром. Лаэн сладко потянулась, а затем нашарила в траве арбалет.

— Все в порядке? — поинтересовался я у нее между делом.

— Спала, как убитая. Ничего не снилось. Забрось мой мешок, пожалуйста.

— Как ваши имена? — спросил жрец, когда повозка выехала на дорогу.

— Парс. Это моя жена — Анн.

— Я Гис, — представился Шен, тут же заработав от меня насмешливый взгляд.

— Меня зовут Лерек. Брат Лерек. Во всяком случае, вы можете называть меня так.

— Стало быть, путешествуете? — задал он вопрос больше чем через полтора нара с момента нашего представления друг другу.

— Угу, — не стал отрицать Ходящий, и в нашем дружном обществе вновь наступила ленивая, по-утреннему сонная тишина.

Лерек не поинтересовался, кто мы такие, откуда и куда направляемся. То ли понимал, что все равно правды не узнает, то ли ему это было совершенно без разницы. Выспавшийся Шен забрался на скамейку к нашему извозчику, положив себе на колени заряженный арбалет. Лаэн, точно кошка, свернулась на соломе клубочком и снова уснула. Похоже, она не так хорошо отдохнула ночью, как сказала. Я достал из-за пояса у-так и стал подбрасывать его одной рукой. Топорик совершал в воздухе два оборота и приземлялся рукоятью мне в ладонь лишь для того, чтобы, спустя уну, вновь взмыть вверх.

Дорога оставалась такой же пустой, как вчера, а погода все такой же теплой, как и в середине лета. Осень совершенно не чувствовалась. Я знал, что она приходит на равнины Руде поздно и достаточно незаметно. Ветра, живущие на севере, редко гуляют над этой частью степей — Катугские горы уверенно держат их высокими ледяными зубьями. Знающие люди рассказывали, что зима здесь мягкая, а первые морозы и снегопад начинаются лишь в начале весны, когда из-за Устричного моря приходят безумные ураганы.

Мы наслаждались летом в начале осени и отдыхали после долгих блужданий по степи. Телега оказалась настоящим даром Мелота.

Миновал полдень. Лаэн проснулась. Шен попросил остановить и скрылся в высокой придорожной траве. Жрец, не оборачиваясь, произнес:

— Интересные вы все-таки люди.

— Почему?

— Не болтливые.

— Да и о тебе, приятель, этого нельзя сказать.

Он громогласно рассмеялся и изрек:

— Я направляюсь в Лоска. Могу довести до нее. Дальше уж, извиняйте — сами.

— Нас это вполне устраивает, — сказал я.

— Вот и славно.

— Далеко же ты едешь, — проговорила Лаэн, расчесывая волосы.

— И не поехал бы, да нужда заставила. Альса больше нет. Знаете? Город предан огню и мечу. Хочу добраться до Корунна через западный перевал. Лоска к нему ближе всего. А зачем еду, это уж, простите, мое дело.

— Мы давно не слышали никаких новостей, — сказал выбравшийся на дорогу Шен. — Что-нибудь известно про Альсгару?

— Цела Альсгара. Держится, как говорят. Готов проспорить свою душу, что до весны ее не возьмут. Городок кой-кому оказался не по зубам.

Целитель тут же повеселел, затем смутился и осторожно поинтересовался:

— А это точно?

— Ну… за что купил, за то и продаю, — несколько обиженно ответил Лерек. — Набаторские солдаты говорили именно так.

— Где ты их встретил? — небрежно спросил я.

— Много южнее. Больше недели назад. В одной деревушке. Их там было, как саранчи на поле моего папаши, да пребудет он в Счастливых садах.

— И что? Они тебе ничего не сделали? — Шен забрался в телегу.

Наш возница посмотрел на Целителя с удивлением:

— А зачем я им нужен? Или считаешь, что они хватают всех подряд? Это не так. В большинстве своем, вояки обращают внимание только на тех, кто оказывает им сопротивление. Крестьян так и вообще не касаются. Набаторскому королю вряд ли нужна пустая страна. Налогов с нее тогда не соберешь.

— Не трогают? — Шен прищурился. — А тракты отчего такие пустые?

— А ты, умник, долго ли путешествуешь, коли не знаешь ничего? — не выдержал жрец. — Сейчас по дорогам только такие дураки, как я, да простит меня Мелот, разъезжают. Умные люди в лихие времена по домам сидят и судьбу не искушают. Слишком много темной магии по стране расползлось. Теперь не знаешь, где наткнешься на зло.

— Магия? — сразу же навострила ушки Лаэн. — О чем ты?

Лерек сплюнул под колеса телеги:

— Да было тут… Недели с полторы назад. Я как раз с Альсовской дороги на этот тракт выбрался, и под вечер дернуло меня к одной деревеньке подкатить. Я, дурак, по глупости своей не подумал, отчего свет у них ни в одном окошке не горит… Сунулся, да вовремя почуял запах мертвечины. Сообразил. Ха! И мерин мой — не промах. Как рванули мы оттуда, насилу ушли. С тех пор стараюсь в поселки не лезть. Объезжаю за лигу. Да и, признаться честно, не так много деревень в центре равнин Руде. Большей частью все пустые земли.

— Так что? Мертвецы там были, что ли? — уточнил Шен.

— А кто, по-твоему, еще мог быть? Святые сподвижники Мелота? Говорю же. Воняло там, как на оскверненном кладбище, спаси нас всех Мелот. Ну, я и дунул. А они изо всех щелей повыскакивали, точно тараканы какие — и за мной. Да далеко не побежали, словно на стену невидимую наткнулись. Держало их что-то.

Знакомая ситуация. Как в Даббской плеши. Да и Гис о таких проклятых местах рассказывал.

— А что еще слышно? Как идет война? — не успокаивался Целитель.

— Я откуда знаю? — проворчал Лерек. — Слухами земля полнится, но сколь они истинны — еще вопрос. Говорят, все земли, восточнее этих — в руках набаторцев. Лишь Гаш-шаку, да Лестница Висельника держится.

— А запад?

— Когда я был южнее, говорили, наш. А когда на юге равнин оказалось полным-полно набаторцев, получилось, что наш, да не совсем. Новости доходят не быстро и большей частью они не первой свежести. Гильдия гонцов, конечно, старается, но сейчас война… в дороге всякое случается. Все что я знаю — земля от Радужной долины и до Клыка Грома под властью императора. Так что я туда. Да и вы, как погляжу, тоже…