Записки средневековой домохозяйки - Ковалевская Елена - Страница 75

Я вновь потерялась в этой суете и пришла в себя, лишь когда одна из дам усадила меня на стул к окну и принялась сооружать на голове прическу невероятной сложности. Только спустя час, что показался мне вечностью, меня освободили, чтобы передать в руки гению портняжного искусства.

А он сотворил платье в нехарактерном для этого времени года сочетании золотисто-рыжего цвета осенней листвы и зелени бутылочного стекла. Тонкий шелк и плотная тафта, газ и густое золотистое шитье по нему, полное отсутствие кружева. Все это красиво, невесомо и одновременно осязаемо… Однако я была абсолютно не уверена, что это мне пойдет. Решив не разочаровывать мистера Патерэна, я поохала, поахала, в душе уже махнув рукой на предстоящую примерку – все равно буду похожа на мышь, завернутую в яркую оберточную бумагу.

Меня шустренько утянули в корсет так, что я даже дышать начала через раз, напялили кучу юбок, а потом так же оперативно, не зацепив прически, упаковали в принесенное платье. И я наконец-то посмотрелась в зеркало.

Ну… В принципе ничего, не мышь, конечно… Но… Моль в пачке… Вот точное сравнение. Сложная прическа на голове, закрытые золотым шитьем плечи, смотрящиеся несоразмерно большими, узкая талия, пышная юбка… Возможно, здесь так принято и считается красивым…

Я уже собиралась смолчать и даже вымученно улыбнулась, когда мистер Патерэн издал негодующий вопль, похожий больше на боевой клич мартовского кота, когда те гоняют соперников по крыше, чем, собственно, лишь подтвердил мои сомнения.

– О боже! Нет! Что вы наделали! Что, я вас спрашиваю! Да обрушатся небеса на ваши глупые головы! Вы же видите, что это не тот типаж! Видите?! – И, схватив стул, стоящий у стены, с грозным видом потащил в мою сторону.

Установив стул рядом, он взгромоздился на него и, с трудом балансируя на довольно высоких каблуках, запустил обе руки мне в прическу, пребольно дергая за волосы. Гребни и заколки полетели во все стороны, часовой труд парикмахерши был уничтожен в мгновение ока.

Оставив меня растрепанной, он с важным видом слез со стула и отошел на десяток шагов, чтобы внимательно рассмотреть получившееся.

– Не тот типаж! – недовольно махнул он рукой после небольшой паузы. – Не пойму, что не так! – И крепко задумался, застыв в эффектной позе роденовского мыслителя. Иногда он шептал: – Лицо уроженок Алисона… Хотя нет, скулы у тех помягче… Хотя, опять-таки, и подбородок у тех поквадратней… Нет… Не то… Эдендорф?.. Нет… Все не то… Иной мир… Иной типаж…

Я же только грустно вздохнула, неловко обозначила пожатие плечами – в корсете не повольничаешь, потом неловко склонилась и, подобрав один из гребней, пошла к зеркалу. Нужно было что-то делать, как-то исправлять. Я уже поняла, что никакого феерического явления королевской чете не получится, осталось лишь создать более или менее приличный вид.

Однако увиденное в зеркале неожиданно меня приятно удивило. Распущенные волосы, не стянутые больше в нечто прилизанное, компенсировали обильное шитье на плечах. Золото и зелень благодаря остаткам загара и, как оказалось, выгоревшим за лето волосам были к лицу.

«А если?!» – подумалось мне, ведь особо терять уже было нечего… И я принялась за дело сама. Прежде всего, избавившись от самой пышной нижней юбки и совершенно ненужного корсажа, натянула на плечи полупрозрачное золотое шитье, чтобы оно легло на них легкой вуалью. Охлопала рукава, убрав излишнюю пышность, и ослабила манжеты, чтобы они закрыли руку длиной в две трети, а не крепились над локтем. Волосы расчесала, а пышную копну подхватила и завела назад, закрепив парой больших гребней. Вот теперь это смотрелось вполне нормально, хоть и не так, как хотелось бы, но… Но на безрыбье, как говорится, и рак рыба.

Однако, увидев мои старания, мистер Патерэн мячиком подскочил с пуфика, на котором размышлял, и, издав восторженный вопль, согнал всех в комнату.

Захлебываясь от переполнявших его чувств, он начал:

– Вот! Смотрите! Смотрите!!! Так! Именно так! Какое чувство натуры, какое!.. Да, именно так!.. – И, подскочив ко мне, принялся что-то поправлять. Однако при этом продолжал выкрикивать довольно бессмысленные фразы: – А вот сюда?! И вот тут! А если?.. Ну что же вы все стоите?! Живо! Живо!

Все тут же завертелось в мгновение ока. Его подчиненные, как-то понимая неопределенные восклицания, принялись прямо на мне перешивать платье. Меня, предварительно обув в новехонькие, несколько тесноватые туфельки нежно-оранжевого цвета и изукрашенные яшмовыми пуговицами в бронзовой оправе, водрузили на невысокую деревянную скамеечку и начали на ходу подрезать, подгибать и что-то приметывать.

В итоге через полчаса сумасшедшего переделывания платья меня вновь вытряхнули из него и утащили дошивать в гостиную, а я осталась скучать в своей комнате в нижнем белье.

Наряд закончили через пару часов. Я успела даже перекусить, прежде чем меня вновь принялись упаковывать в него. Теперь платье смотрелось на мне совершенно иначе: зеленая, цвета бутылочного стекла, тафта, переливавшаяся на ярком свету золотистыми искрами, служила верхом – словно футляром, из-под которого выглядывала золотисто-оранжевая основа, так же переливающаяся перламутром в свете дня. Золотистое шитье по плечам еще больше усиливало это сходство. Оно, резными краями касаясь основания шеи, делало платье похожим на цветок, сердцевиной которого была я.

Мистер Патерэн все же был мастером, даже гением своего дела. Из моих скромных попыток придать себе хоть какое-то изящество он в итоге сотворил шедевр.

Осталось лишь собрать волосы в прическу и… Но выяснилось, что времени до приема осталось чрезвычайно мало, и создать на моей голове что-либо приличное не представлялось возможным. И тогда мистер Патерэн распорядился небрежно подколоть волнистые локоны гребнями, украшенными янтарем, а несколько прядок у лица завили упругими спиральками. Последним штрихом стали большие длинные серьги с желтым янтарем и ожерелье из таких же отполированных плоских солнечных камней.

– Леди Осень! – провозгласил мистер Патерэн, когда все было завершено.

Все дружно зааплодировали. И было непонятно, кому рукоплещут, мне или гению моды.

Я посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Выглядела я необычайно хорошо, даже лицо, покрытое трудовым, или, как его еще называют, рабским, загаром от работы в саду, хоть и побелевшее за холодное время года, словно светилось изнутри, и смуглость придавала мне определенный шарм. Правда…

– Меган, подай сумку, – скомандовала я, и девушка, метнувшись к шкафу, принесла мне оную.

Я запустила руку в косметичку, чтобы нанести заключительные штрихи, потому как мне не хватало именно макияжа.

Конечно, за год коричневая тушь и гигиеническая помада испортились, ведь в усадьбе мне не для кого было краситься, да и забыла я как-то про них, а вот маленькая коробочка с тенями и коричневый карандаш для глаз должны быть в нормальном состоянии.

По жизни я предпочитала не делать макияж. За компьютером от постоянного напряжения начинали слезиться глаза, и порой я, задумавшись, могла потереть их. А в последние два года краситься стало вовсе незачем, однако минимальный набор косметики я носила в сумочке.

В общем, я рискнула еще немного поколдовать над собой и под внимательными взорами присутствующих приступила. Мистер Патерэн подошел едва ли не вплотную и встал за спиной, подглядывая через зеркало, что же я делаю.

Смущенно улыбнувшись, я аккуратно подвела уголки глаз и поправила карандашом брови, а кисточкой нанесла бежевые, с перламутровым отливом тени на веки. С краю, в уголках, чуть растушевала коричневые и зеленоватые краски, с сожалением отметив, что при постоянном использовании надолго теней мне не хватит. А потом поверх еще раз подновила подводку в самом уголке. Вроде бы на лице ничего не изменилось, однако мистер Патерэн, едва я закончила, аккуратно взял меня за подбородок и повернул к окну.

– Браво! Чудо… Чудесно! Нет… нет… Божественно! Вдохновенно! Глаза… какими выразительными стали глаза… О да! – И теперь уже он начал хлопать.