Записки средневековой домохозяйки - Ковалевская Елена - Страница 62

Повесив дубленку на вешалку при входе, я закатала рукава платья, повязала фартук и принялась растапливать печь. Если не сделать этого сейчас, то к вечеру у нас зуб на зуб попадать не будет, а потом дом до ночи не прогреется. Я начала вычищать золу, но задумалась ни о чем и замерла на некоторое время, и если бы последняя пара угольков, еще рдевших в печи, не треснула, наверное, так бы и сидела, уставившись в никуда. Наконец, перемазавшись в саже, я растопила печь, вымыла руки и принялась за тесто. Оно, слава богу, не успело перекиснуть, однако на вторую выгулку его отправлять было уже нельзя. После, когда печь разгорелась и со стороны духовки пошел жар, я поставила выпечку. Потом принялась за ужин. Его из чего-то следовало готовить. Только вот из чего? Кроме фасоли-то, теперь ничего не было…

В очередной раз утерев непрошеные слезы, которые так и стремились пролиться из глаз, я начала соображать, что бы такого сделать.

В дверь постучали. Я вздрогнула и воззрилась на нее, как кролик на удава. Постучали вновь, на этот раз сильнее.

– Это я! Меган, – наконец раздалось с той стороны, и я отмерла.

Быстренько утерев все еще влажные после фасоли руки, я поспешила открыть. Но едва я распахнула дверь и девушка увидела меня, как всплеснула руками и быстро затолкала меня обратно. Только закрыв дверь и прижавшись к ней спиной, она спросила:

– Миледи, что случилось?! На вас лица нет…

Эти слова послужили пуском, после которого на свет вырвались слезы, которые я до того пыталась сдерживать.

Плача навзрыд, не совсем связно я попыталась рассказать, что же случилось, но лишь некоторое время спустя, когда Меган налила мне полный стакан воды и заставила выпить мелкими глотками, я смогла ей все поведать.

– Меги, я все понимаю, я сама виновата, – пыталась высказать я за нее то, что выражали ее глаза. На самом же деле девушка не произнесла даже слова укоризны, лишь сидела рядом и гладила по вздрагивающей спине. – Меги, дорогая моя, я все знаю! Я дура, что не послушала вас с Агной и Питера… Я… Я сама виновата во всем, что случилось! Только я! Но пойми… Вы работаете, а я сижу дома… Как кукла! Да что же это за жизнь такая?! – И вновь всхлипнула.

– Не волнуйтесь, не переживайте, – попыталась успокоить меня девушка. – Поплачьте, и будет. Деньги им все равно впрок не пойдут. А мы… Мы вас научим всему. И как за покупками ходить, чтобы не обсчитали, и как торговаться… Вы ж у нас как дитя малое. За вами пока глаз да глаз нужен. Но вот погодите, пройдет время, и у вас все получится. Правда-правда!

Я кивала, соглашаясь. Прекрасно понимала, что девушка права, но тем не менее продолжала плакать. Чем больше она пыталась меня приободрить, тем сильнее лились слезы из глаз. Но наконец и они иссякли.

В кухне вкусно запахло печевом.

– Вы сидите, – предупредила Меган и, подхватившись, начала доставать из духовки подрумянившиеся караваи и несладкие булки. – Сидите, сидите, – приговаривала она, дуя на обожженные пальцы, но без помощи лопатки продолжая снимать с листов хлеб. – Вы сегодня перенервничали. Вон какая оказия произошла. Но ничего. Завтра отоспитесь, и все забудется…

Она разговаривала со мной, как с маленькой, и не ждала никакой помощи. Но оно было и правильно – из меня помощник сейчас был, как из бутылки молоток.

Быстро темнело. Меган хлопотала на кухне, а я рассеянно наблюдала за ней. Мне уже было не так плохо морально, сколько становилось плохо физически. Мне казалось, что я попала под асфальтовый каток и он переехал меня туда-сюда пару раз. Я прекрасно понимала, что это последствия пережитого стресса, и поэтому всеми силами пыталась остаться внизу, а не пойти в кровать, как того требовал организм. На самом деле я просто боялась оказаться одна. Чего доброго, я могла вновь начать плакать.

В дверь снова постучали. Я вздрогнула, словно меня током ударило. Но это всего-навсего оказалась Агна, а за ее спиной стоял Питер. Видимо, они встретились по дороге. Меган ничего с порога говорить им не стала, лишь предупредила, чтобы ко мне не кидались, а потом отвела поодиночке наверх и рассказала все.

Питер ничего мне выговаривать, конечно же, не стал, но по его напряженным плечам я поняла, что он осуждает мой поступок. Агна лишь горохом скатилась вниз после беседы с Меган и, подскочив ко мне, просто обняла.

Я начала было плакать, но, поймав неожиданно теплый взгляд Питера, лишь всхлипнула, подавив слезы.

– Все нормально, – непослушными губами проговорила я. – Впредь умнее буду и стану слушать, что мне говорят…

– Миледи, я вовсе не… – начал оправдываться парень, но в дверь в очередной раз постучали.

– Да что ж это такое?! – не выдержав, всплеснула руками Меган и пошла открывать.

– Не надо, – тут же робко попросила я. – А вдруг… вдруг там они?.. – И тут же, смутившись и поняв, что сказала глупость, высвободилась из объятий Агны и махнула рукой замершей перед дверью девушке: – Не слушай меня, открывай. Они же не знают, где я живу…

На что Меган лишь пожала плечами и, откинув засов, отворила дверь.

Когда я увидела, кто, щурясь от света, шагнул из темноты к нам на порог, мои нервы не выдержали последнего за этот день испытания и сдали. Я поняла, что самым неожиданным образом проваливаюсь в обморок.

– Мой ангел, думаю, нам придется расстаться.

Женщина в просторном пеньюаре, сидящая у его ног на пуфике, в панике вскинула глаза:

– Почему??? Ты собрался жениться? И…

Но он лишь отрицательно качнул головой и мягко произнес:

– Вовсе нет. Но так будет лучше. И для тебя, и для меня, – и, наклонившись, прижал палец к ее губам: – Ш-ш-ш… Мой ангел, тише…

Конечно же, он собирался заводить семью, но потом. Как все аристократы, он намеревался однажды жениться на хорошенькой дебютантке, выбрав ее из нескольких претенденток. Она была бы знатного, довольно древнего рода, мила, воспитанна и образованна. Она рожала бы ему детей… Но это все было бы потом!

Он распланировал себе жизнь и четко следовал этому плану. Сейчас на первом месте была карьера, еще пяток лет как минимум он собирался заниматься делами, потом перевелся бы на гражданскую, а может, во дворцовую службу. Стал бы ходить в клубы для джентльменов, и только уже тогда… А тут… Жена кузена спутала все карты.

Да! Она именно жена! Чужая жена!..

Себастьян терпеть не мог, когда молодые повесы волочились за замужними дамами. Сам он никогда не приветствовал адюльтеры. Дебютантки и девицы на выданье всегда были неприкосновенны, а чужие жены… Если другие себе позволяли подобное, то он никогда. И дело было не в его репутации, не в том, что секретный агент его величества обязан блюсти честь, и не в том, чтобы не замарать фамилию. Вовсе нет, ему просто претило сбивать чужих жен с пути истинного. Однако жить монахом он, естественно, не желал. Для этого у него была Анжел, его нежная Анжел, которой он снял этот особняк на приличной улице – на Париссон-сквер. И к ней он, не скрываясь, как и полагалось мужчине его положения – то есть холостому, не связанному брачными узами, – ехал в любой момент, когда бы ни вздумалось.

Для Анжел в положении содержанки не было ничего неприличного. Многие холостые аристократы так делали, и это не считалось из ряда вон выходящим. Гораздо непристойнее было ухлестывать за чужой женой.

А Анжел… Анжел была мила, нежна, образованна, а главное, понятлива. Она никогда ничего не просила, хотя он готов был выполнить любое ее желание (конечно, в разумных пределах). Он дарил ей украшения, платья, возил на прогулки и даже в театр, смело показывая публике, правда, если там не присутствовал отец – некоторые правила все же приходилось соблюдать. С другой стороны, девушке ничего не оставалось, кроме как быть содержанкой…

Он поморщился… И хоть не он виноват в том, как сложилась ее судьба, что ей, такой нежной, с волной белокурых волос до талии, такой хрупкой – оба ее запястья он мог обхватить одной ладонью – и оказавшейся в итоге такой страстной… Порой он чувствовал себя виноватым, что все сложилось именно так.