Свет жизни - белый (СИ) - "Eva Rouse" - Страница 20

— А ты молодец, — восхищенно протянул Мид.

С каждым днем он видел Григория с разных сторон. Сначала узнал его, как заботливого и внимательного человека, не избегающего ответственности, затем, как интересного собеседника, открытого и смешливого. Синицын оказался неплохим спортсменом, верным другом (мог и не помогать на том теннисном турнире), к тому же Грег на хорошем счету у начальства, ответственный работник, а теперь выяснилось, что и деловая хватка у него имеется.

Григорий улыбнулся и, заметив здоровый интерес Мида, решил рассказать о своих делах. Мужчине льстило восхищение его смекалкой, так открыто читавшееся на лице Альба.

— А брокер должен купить акции этих компаний, — Грег быстро показал список. – Они все только выходят на рынок, и о них мало кто знает, но, думаю, будущее у них есть. Вложу по несколько тысяч, посмотрю, как будет меняться курс в течение месяца. Когда он достаточно вырастет, заберу первоначально вложенную сумму, а все что сверх нее оставлю. Тогда не буду волноваться о возможных потерях, к тому же акции продолжат расти, я уверен.

— Значит, работаешь ты менеджером по персоналу, твой бизнес – недвижимость, и не пренебрегаешь инвестированием. Я потрясен. Мне иногда кажется, что большинство рассчитывает на государство и пенсию... И это в наше-то время, — вздохнул Мид и махнул официанту. – Принесите, пожалуйста, чашку кофе и тирамису.

— Подождите, — вмешался Синицын. – Мы в пиццерии, а ты собрался есть сладкое? Так же не интересно. Как насчет чего-нибудь с большим количеством сыра, м?

Альба подумал и, решив, что Грег прав, заказал огромную пиццу.

Синицын надумал вернуться к разговору, хотя о делах говорить не очень-то и хотелось. Но он понимал, как мало Мид с Григорием знают друг о друге, пусть и постоянно видятся. Но за два месяца общения Альба все равно казался далеким... Нет, не так. Он казался дальше, чем хотелось бы, и это нужно исправить.

— Но ты меня переоцениваешь. Завтра утром позвоню бухгалтеру, пусть думает, как снизить налог с дохода. По большей части, я нанимаю людей умнее себя, за что им и плачу, сам я не так силен в различных тонкостях, знаю в общих чертах.

— Вспомнилось, что чем больше я о чем-то узнаю, тем меньше знаю, так как становлюсь специалистом в узкой сфере. Если произойдет сокращение, то придется искать другую нишу. Я не склонен к риску. Сбережения, доставшиеся от родителей, направил в основном во взаимные фонды, провожу только спокойные сделки, — развил мысль Мид.

— Я знаю, ты потерял родителей в пятнадцать... Как справился с этим?

— Трудно сказать. У меня чувство, что я и не справился... – Альба откусил кусок пиццы.

Синицын терпеливо ждал ответа.

— Мы много времени проводили вместе, — начал Мид. – Знаешь, они были моим Солнцем, вокруг которого я вращался по привычной орбите. С их смертью исчезло и чувство общности, жить я продолжил, но теперь могу лишь дрейфовать. Ничто не удерживает, не к чему притянутся... Тебе такое знакомо? — Альба посмотрел в глаза Синицына, отчего-то он знал – тот поймет. Не может не понять.

Но в какой-то степени Мид лукавил, пусть и неосознанно. С каждым днем в нем происходили перемены, коллеги удивлялись его жизнерадостности и открытости. Михаилу больше не приходилось тормошить Альба, парень сам охотно шел на контакт. Но вот Мид этого не замечал, не хотел видеть, как в действительности его мир начинает движение, а на душе становится спокойнее, как когда-то с родителями. И причина всему этому – Григорий.

— Мои родители живы, но мы не близки. Если ты откололся вынужденно, то я осознанно. Много всего произошло, и в итоге я в девятнадцать приехал в Москву. Все вещи помещались в спортивную сумку, а в рюкзаке лежал ноутбук и документы – больше ничего не было. Пришлось много работать, повезло поступить на бюджетное отделение, так что о плате за учебу хоть не думал. А жил я у своей одноклассницы, она приехала сюда годом раньше меня. Я как-нибудь познакомлю тебя с Наташей. Она сильная личность, но шума от нее бывает много. Еще любит доставать, — расплылся в улыбке Синицын.

— Кажется, последнее по душе твоему внутреннему мазохисту.

— Ну, она сама заботливость. Только плавать учит, пинком отправляя за борт. Зато уроки запоминаешь раз и навсегда.

— Значит, с родителями ты не ладишь... Почему?

— Они так и не смогли принять мою ориентацию. Я из небольшого городка, кто-то что-то увидел и пошли слухи... Это не было похоже на рябь по воде, скорее, на волну цунами. За несколько дней знали все знакомые... И таким любить меня родители уже не смогли. Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что им тоже пришлось трудно. В одночасье все, во что они верили или на что надеялись, рухнуло, да еще и сообщение пришло от посторонних людей... Но скажи я сам, вряд ли бы родители поняли. Для них подобное – мерзость, а я никак не мог этого понять. Для меня чувства, всегда чувства без пола, возраста, догм и общественной морали. Я влюбляюсь в человека, а не в данные. Иногда думаю, что это как с детьми, если не сказать ребенку, что в темноте живет некто плохой, то станет ли он ее бояться? Если малыш увидит двух целующихся мужчин, то скривится ли он от увиденного? Или заподозрит неладное, только, когда его одернут и попросят отвернутся? Может, не трогай его, первым бы на что он обратил внимание, стали бы улыбки и счастье в глазах целующихся... Но это все так спорно... В какой-то книге есть такая сцена, там малолетний сын видит родителей, занимающих любовью, и начинает плакать. Но не от шока, а из-за маминых стонов, а ребенок думает от боли, что папа ее обижает, — улыбнулся Григорий. – Наверное, каждый решает сам, как истолковать его слезы, и поэтому закрывает глаза собственному ребенку. Может, к этому примешиваются и собственные стереотипы. Я не знаю как лучше для остальных, но я знаю как лучше для меня. Минимум, догадываюсь. Я могу притвориться тем, кем не являюсь, но не обману себя. Поэтому я и пошел своим путем, даже если это и кажется несколько эгоистичным с моей стороны.

— Ты не эгоист, — Мид спокойно смотрел в синие глаза. – Не больший, чем твои родители. Поставили свою размеренную жизнь выше счастья сына. Ты поступил смело, я горжусь тобой.

— Черт, ты говоришь так, будто я совершил нечто героическое, — смутился Синицын.

— Так и есть, — улыбнулся Мид. – Мы ведь не актеры. Каждый наш ход необратим. Не будет дублей, не будет возможности переиграть сцену, каждое наше решение имеет последствия в первую очередь для нас самих. Хорошее или плохое, нам с этим жить, со всеми словами, что мы произнесли и решениями, которые приняли. Это так очевидно, но страшно, стоит лишь задуматься.

Они помолчали. Каждый думал о своем, поглощая аппетитно пахнущую пиццу, и прокручивал в голове самые яркие моменты. Синицын все больше убеждался, как ему повезло с Мидом. Сложно найти кого-то с кем можно помолчать, но сложнее – с кем поговорить. Да еще и открыться. Григорий с благодарностью посмотрел в ореховые глаза, и, встретив в них понимание, тепло улыбнулся.

Краем глаза Григорий заметил, рука Альба лежала совсем рядом с его.

— Мид, дай мне свою руку, — Синицын повернул кисть ладонью вверх. – Ну же.