Время черной луны - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 46

Мама уже проснулась, сидела на стуле у забранного решеткой окна, медленно покачивалась взад-вперед, что-то тихо напевала.

– Мамочка, – Лия вошла в палату и встала так, чтобы мама могла ее видеть, – доброе утро.

– Утро? – На мамином лице отразилось крайнее удивление. – Уже утро?

– Девятый час, скоро тебе принесут завтрак.

– А почему так темно?

В палате, залитой солнечным светом, конечно, не могло быть темно. Темнота поселилась в маминой душе..

– Мама, это я, – Лия взяла в руки холодную мамину ладонь.

– Доченька, – по безучастному до этого момента лицу промелькнула мимолетная улыбка. – Ты же моя доченька, правда?

– Да, мамочка, я Лия. – Сейчас главное не расплакаться. Сколько раз уже происходило подобное, а она никак не привыкнет, не смирится с тем, что самый родной человек – вот такой беспомощный, как ребенок. – Как ты себя чувствуешь? – Гадкий вопрос, насквозь фальшивый, она же сама прекрасно видит, что с каждым разом маме все хуже и хуже, что узнает она ее, Лию, теперь редко, и даже когда узнает, то почти сразу же забывает.

– Мне хорошо. – Ладонь в Лииных руках чуть дрогнула. – Когда утро, хорошо. Плохо по ночам, когда темно. В темноте страшно спать.

– Мама, хочешь, я попрошу, чтобы в твоей палате оставляли на ночь свет? – Бороться со слезами становилось все труднее.

– Хочу. Только не ночник, ночник не поможет. Пусть горит большой свет – так надежнее.

– Хорошо, мамочка, я поговорю с твоим доктором.

– И пусть они повесят плотные шторы.

– Шторы?

– Чтобы не видеть луну. Знаешь, – мама подалась вперед и заговорила шепотом: – Тут очень злая луна, она черная и все время за мной следит. Как думаешь, шторы помогут?

– Помогут. – Лия погладила маму по коротко стриженным, совершенно седым волосам, улыбнулась сквозь слезы и сказала: – А я тебе шоколад привезла, твой любимый, с миндалем.

– Надо спрятать, – мама торопливо сунула шоколадку в карман халата, – чтобы не отобрали. Они все у меня отбирают. Сначала душу украли, потом сон, сейчас вот… шоколад.

Бесполезно было спрашивать кто «они», потому что «они» – такие же нереальные, как и черная луна, существующая только в мамином больном мозгу.

– Мамочка, ты уже принимала свои лекарства?

– Не хочу! Они меня заставляют, но я не хочу. От таблеток мне совсем плохо, в голове туман и уснуть не получается. Лия, – мама крепко сжала ее руку, – скажи, чтобы они перестали надо мной издеваться. Я не могу больше, я домой хочу…

Лия всхлипнула, украдкой вытерла слезы. Однажды, после точно такого же разговора, она не выдержала и забрала маму из клиники. В тот же вечер у мамы случился ужаснейший приступ, с конвульсиями, с кровавой пеной. Хорошо, что Анатолий Маркович оказался рядом, помог, уколол ей что-то успокаивающее и отвез обратно. Отчим тогда Лию ни в чем не упрекал, просто посмотрел на нее так, что она едва сквозь землю не провалилась от стыда. С тех пор она больше самодеятельностью не занималась. Но как же это тяжело – жить с чувством, что ты обманываешь собственную мать.

– А ты похудела. – Мамина ладонь коснулась Лииной щеки. – Устаешь?

Может, сейчас спросить про снимок, пока мама вот такая: спокойная, почти нормальная?

– Мамочка, я хочу тебе что-то показать.

– Что? – В васильковых глазах зажглась искра интереса.

– Фотографию. – Лия достала из сумочки конверт. – Мамочка, мне очень нужно знать, кто на ней снят.

– Фотография?

– Да, я нашла ее в твоих вещах.

– У меня тут нет своих вещей. Они у меня даже книги отбирают.

– Да, отбирают, – Лия посмотрела на томик стихов Ахматовой, лежащий на подоконнике. – Это из тех вещей, что остались дома.

– Я хочу домой.

– Мама, посмотри, пожалуйста.

– Посмотрю.

У мамы красивые руки: по-аристократически изящные, с длинными пальцами и тонкими запястьями. Если не обращать внимания на синяки от ремней… Когда приступ, без ремней никак нельзя, это для ее же блага. Руки красивые, но по-детски неловкие – снимок падает на колени изображением вверх. Мама смотрит на него долгим взглядом, хмурится, что-то вспоминает, а потом начинает кричать…

Крик истошный, вибрирующий на такой высокой ноте, что закладывает уши. А в глазах – чистейший, выкристаллизованный ужас. Этот ужас заразен, от него хочется зажать уши руками, а еще лучше – бежать без оглядки.

Когда в палате появился врач в сопровождении двух санитаров, мама уже билась в конвульсиях на полу, а Лия только и могла, что удерживать ее за плечи, предохраняя голову от ударов.

– Держите ее! – Врач на ходу набирал в шприц лекарство, а Лию тем временем оттерли в сторону санитары. – Руку держите! – Игла вонзилась в вену, и буквально тут же судороги прекратились.

– Вот и все. – Один из санитаров, тот, что удерживал мамины руки, с жалостью посмотрел на Лию: – Испугались? Она последнее время часто такая буйная.

– Все в порядке. – Лия вытерла рукавом мокрое от слез лицо. И ничего не в порядке! Приступ случился из-за нее, из-за того, что она принесла в палату эту чертову фотографию. Она, Лия, во всем виновата.

После укола мамино лицо сделалось безмятежным и умиротворенным, о недавнем приступе говорили лишь испарина на лбу да растрепавшиеся волосы.

– Вы бы ехали домой. – На плечо легла теплая ладонь. – Все равно вы ей больше ничем не поможете. – Врач сунул пустой шприц в карман халата.

– Да, сейчас… Наверное, ее надо на кровать перенести?

– Перенесем, не переживайте.

– А скоро она придет в себя? Можно я подожду?

– Нет смысла, – врач покачал головой, – препарат очень сильный, теперь ваша мама проспит до вечера. Видите, она уже спит.

– Да, спит… Я пойду, мама?

Точно в ответ на ее не то просьбу, не то вопрос васильковые глаза распахнулись и посмотрели на Лию ясным, незамутненным взглядом.

– Беги, дочка, – голос был слабым, чтобы расслышать, Лие пришлось встать на колени перед лежащей на полу мамой. – Он страшный человек. Он ищет тебя…

– Кто, мамочка?

– Я была против, но они меня не послушали, они превратили мою маленькую девочку в чудовище… – Легкий вздох, взмах ресниц, и мамины глаза закрылись.

– Мама!

– Все, она отключилась. – Кто-то мягко, но настойчиво поставил Лию на ноги и развернул лицом к двери.

– Что она говорила? – Лия поймала врача за рукав халата. – Вы понимаете?

– Ничего такого, чему стоило бы придавать повышенное значение. Это всего лишь галлюцинаторный бред. Лия, вам действительно лучше уйти.

– Да, уже ухожу…

– Секундочку! Вы забыли. – Один из санитаров протянул ей снимок. – Это же ваше?

Лия сглотнула подступивший к горлу ком, сунула снимок в сумочку. Доктор считает мамины слова бредом, а бред ли это на самом деле?

Она чудовище?

Да, похоже, что так…

Машину пришлось бросить в одном из дворов, потому что на джипе к пустырю не подъедешь. Монгол включил сигнализацию, поскреб отросшую щетину.

Спрашивается, какой черт занес его на этот пустырь? Сидел бы сейчас с Зубарем в ресторане, обмывал заключенную вчера сделку. Так нет же! Ему захотелось своими глазами увидеть феномен «выжженной земли».

Ладно, в том, что захотелось, ничего удивительного нет, но ведь можно было съездить в старый парк, где все цивилизованно и есть стоянки для машин, а он ломанулся на эту заросшую кустами свалку. Монгол брезгливо поморщился, отфутболил валяющуюся под ногами банку из-под пива и тут же сам себе объяснил, чем пустырь лучше парка.

Во-первых, в парке пожар случился относительно давно, наверное, любопытные уже все там затоптали. А может, и коммунальные службы постарались, перекопали землю, травкой новой засадили. Это ж не дело, когда почти в самом центре города имеется уродливая выгоревшая плешь. Во-вторых, в парке никто не пострадал, смятение подростковых душ не в счет, а вот на пустыре произошло как минимум одно убийство. И Огневушку, опять же, отсюда в морг доставили. Вот и любопытно посмотреть, что тут за аномальная зона такая.