Тропой смелых(изд.1950) - Коряков Олег Фомич - Страница 6

— Это почему карандаш не брать? — обиделся Вова, который, при всей своей медлительности, сразу сообразил, что дело касается его чести.

И все-таки решили карандаш не брать: начхоз — должность ответственная. Вернувшись домой, разыскали в сарае старое ведро — урну для голосования. Набрали камешков. Две пуговицы нашлись в карманах, остальные хотели отпороть от Вовиных брюк, но при подробном исследовании штанов Толстопуза оказалось, что они держатся всего на одной пуговице. Тогда пуговицы заменили сучками. Каждый получил по камешку и сучку. Тот, кто считал, что начхозом нужно стать Мише, должен был положить под ведро сучок, кто был за Диму — камешек.

Настал торжественный момент подсчета голосов. Каждому не терпелось заглянуть под ведро, и все сгрудились около него. Лёня, взявший на себя роль судьи, отстранил приятелей и поднял ведро. На земле лежали два сучка, камешек и… огрызок карандаша.

— Толстопуз! — Лёня грозно двинулся к Вове. — Ты чего добиваешься?

— Стать начхозом, — чистосердечно признался тот.

Пришлось, предварительно очистив Вовины карманы, повторить голосование. Вышло: три сучка и камешек.

Так Миша стал начхозом.

Друзья договорились, что Лёня предупредит Витю и сегодня же вечером все они начнут наступление на родителей. Хоть и Павел одобрил, и начхоз есть, и на туристской станции сказали, что поход — это хорошо, а вдруг родители не разрешат — рухнут все самые распрекрасные планы.

— И почему только так бывает на свете, что дети должны обязательно-обязательно слушаться родителей? — философствовал Вова. — Вот если бы наоборот! Верно, ребята?..

Вечером Лёня испытал свои дипломатические способности.

Он всегда после ухода матери на работу прибирал в квартире, но сегодня постарался сделать это особенно тщательно: протер всю мебель, вымыл пол, до блеска начистил кухонную посуду, вырезал из голубой бумаги узорную дорожку и постлал ее на полку в кухне. Расчет оказался верным: это очень обрадовало вернувшуюся мать и подняло ее настроение. Лёня так и порывался немедленно приступить к делу, но сдерживал себя. Помогая матери разогреть обед и накрыть на стол, он болтал о разных пустяках, стараясь не показать виду, что его занимает совсем другая, куда более важная мысль.

После обеда, вымыв посуду, Клавдия Петровна прилегла с книгой на кушетку. Лёня начал издали, обходным маневром. Подсев к матери, он, чтобы отвлечь ее от книги, слегка тронул ее пышноволосую белокурую голову и с самым невинным и глубокомысленным видом задал вопрос:

— Мам, ведь воспитание воли — это очень важное дело, да?

— Да, сынок, — ответила мать, не отрываясь от книги.

— А скажи: если человек что-нибудь решил и добивается исполнения, он хорошо, правильно делает?

— Конечно, правильно. Только если он доброе, нужное дело задумал.

— А тот, кто ему мешает, тот поступает плохо, да?

— Вероятно. А что это тебя так заинтересовало?

— Нет, подожди, вот еще ответь. Исследовать природу» узнавать свой край — это ведь хорошо?

За этой серией вопросов Клавдия Петровна почувствовала что-то каверзное. Она отложила книгу, приподнялась.

— Ты скажи-ка, зачем все эти вопросы?

— Нет, ты ответь. Ну, ответь, мам.

— Да, это хорошее дело.

Период «артиллерийской подготовки» кончился. Окружение «противника» было завершено, пути к его отступлению отрезаны. Лёня пошел в атаку, поддержав себя пулеметной очередью:

— Тогда ты должна меня отпустить. Мы решили пойти пешком до Джакарской пещеры. Это не очень далеко. Мы в прошлом году ходили с кружком туристов за пятьдесят километров. Ведь ты знаешь. И на туристской станции сказали, что это очень хорошо и нужно. И Павел сказал. Мы уже все договорились — Миша, Димус, я и Вовка. Даже Вовка! Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — покачала головой мать и принялась расспрашивать.

Она задала Лёне, наверное, не меньше сотни вопросов, долго рассматривала карту, снова расспрашивала. Лёня уже начал терять надежду на благополучный исход атаки, когда Клавдия Петровна неожиданно сказала:

— Хорошо. Я разрешу тебе итти в этот поход.

— Да?! — Лёня подпрыгнул, бешено закружился и с размаху обнял мать.

— Ой, раздавишь! — улыбнулась она. — Правда, сначала я поговорю с вашим пионервожатым. Садись-ка. Давай посоветуемся, как вам лучше организовать поход.

Они уселись за стол. Лёня разложил план пещеры, дневник деда и книгу «Записки УОЛЕ». В это время в дверь постучали. Пришел Витя Черноскутов. Как всегда, он спросил разрешения войти и вежливо поздоровался.

— А я к тебе собирался. Мы в экспедицию отправляемся. Пойдешь с нами? Пешком!

— В какую экспедицию?

Лёня рассказал.

— Ты, помнишь, говорил: каникулы летние будут — пойдем в лес. Вот давай пойдем. — И Лёня испытующе посмотрел на Витю.

Тот не смутился.

— Это очень интересно, — сказал он. — Главное — загадочно. Я поговорю с мамой. Думаю, она отпустит.

— Садись с нами. Сейчас будем всё обсуждать…

Но только они начали разговор, как у форточки раздался хорошо знакомый глухой металлический звон. Проволокограмма!

На листке стоял восклицательный знак. Больше ничего. Лёня озабоченно нахмурил брови.

Знак «!» означал немедленный сбор по чрезвычайному происшествию.

— Мама, нам нужно уйти. Ты не сердись. Что-то очень важное.

Клавдия Петровна только покачала головой.

Лёня с Витей вихрем вылетели во двор…

На полминуты позднее такую же шифровку получил по проволокографу Дима. Он в это время разговаривал со своей теткой, пытаясь зажечь в сердце старой женщины романтический огонек:

— Ну как же вы, тётя, не поймете! Представьте: лес, костер горит, кругом тишина такая… Ведь красота! А вы говорите: ч-чепуха. А рядом еще ручеек или река плещется…

— Вот-вот. Река. Чтобы утонуть-то.

Димина тётка, высокая сухопарая женщина лет пятидесяти пяти, с крупным носом и тонкими, сухими, всегда поджатыми губами, была чуть медлительна и раздумчива. Говорила она не торопясь, как будто старалась растягивать слова. У нее не было своих детей. Осиротевшего Диму она взяла к себе пятилетним мальчиком и заботливо пестовала его, тщательно охраняя от всех возможных и невозможных неприятностей. У тётки была добрая, но холодная душа, привыкшая во всем повиноваться только разуму. Все желания и события она делила лишь на черное и белое. Ее сердце, видимо, не умело понимать горячие, страстные порывы. В затее мальчуганов тетя Фиса не увидела ничего, кроме опасностей, которые, как ей казалось, подстерегали путешественников на каждом шагу, ничего, кроме возможностей промочить ноги и простудиться, утонуть в любой реке или попасть в лапы медведя. Больше всего тетю Фису напугала пещера.

— Да ты что, Димочка, шутишь, что ли? — искренне досадовала она, всплескивая руками. — В пещере-то тьма ведь. Не знаешь разве? Под землей же она. И ходы всякие — туда, сюда, а выхода нет. Не найдешь выхода. Каково мне думать, что ты там остался на веки вечные! Боже мой! Нет, нет, и не проси, все равно не пущу.

Дима бился долго. Наконец в голову ему пришла замечательная мысль. Он сказал:

— А знаете, тетя, ведь я могу насобирать много разных трав лекарственных.

— Трав? — недоверчиво переспросила тетя.

И Дима сразу понял, что она почти готова сдаться: целительные растения были ее слабостью.

— Конечно, тетя! — с жаром воскликнул он. — Я ведь в этом разбираюсь, а если еще вы подучите, я вам целую аптеку принесу из лесу!

— Подучить — это можно. — Тетка довольно улыбнулась и ласково посмотрела на племянника. — Вот мы вечерком с тобой сядем, много чего интересного скажу. Про зверобой, к примеру, ты слышал?

Дима хорошо знал эту траву, но сделал большие глаза, изобразив полнейшее внимание и нетерпение услышать рассказ о чудесном растении.

— Не слышал? Это же очень удивительная трава. Как рукой хворь снимает. И вот что я тебе о ней скажу… — Тут тетка вдруг замолчала и поджала губы: мысль о пещере вновь поразила ее сознание. Она решительно покачала головой: — Нет уж, Дима, ты меня травами не умасливай, не отпущу! — и двинулась на кухню.