Тропой смелых(изд.1950) - Коряков Олег Фомич - Страница 42

Все немного похудели за эти дни и все загорели. Брови Лёни стали совсем белесыми, а его вздернутый нос, обожженный солнцем, облупился. Веснушки на Мишином лице стали менее видны: цвет кожи почти сравнялся с их цветом. Скулы на Витином лице выпирали больше обычного. Дима, посмотревшись в зеркальце, спросил:

— Вот тут, у губ, появились складки, да?

Ему очень хотелось этого, потому что, думал он, складки у рта придадут лицу выражение суровой энергии.

Вова смотреться в зеркало отказался.

— Что я, девчонка, что ли! — заявил он.

Но когда все принялись есть, Дубов-младший тайком от других взял зеркало и уставился в него. Над ним засмеялись. Он кротко пояснил:

— Прыщик вскочил, вот тут, — и неопределенно повел пальцем возле совершенно чистого лица.

Варево было очень вкусным, а Степан Васильевич сказал, что его помощник и шофер скоро должны вернуться из деревни с ведром молока. Это известие было принято с шумным одобрением.

Геолог все посматривал на Лёню, потом спросил:

— Тикин, твоего дедушку с отцовской стороны звали не Леонид Захарович?

Лёня задержал ложку, направленную было ко рту, быстро глянул на геолога и ответил:

— Да. А вы откуда знаете?

— Да вот знаю, — улыбнулся Степан Васильевич. — Очень хорошо был мне знаком этот замечательный человек. Я ведь у него учился. Еще в школе. Он меня и на специальность мою навел — на геологию. И в пещере этой в первый раз я был с ним. В тысяча девятьсот двадцать первом году. А на следующий год он умер. — И геолог замолчал, задумавшись о чем-то.

— Вот здо?рово! — сказал Дима, восхищенно поглядывая то на Степана Васильевича, то на Лёню. — А план… Лёнь, покажи-ка план.

Геолог с интересом взял измятый, пожелтевший лист. Суровое лицо его просветлело.

— Да, да, — промолвил он. — Эту копию Леонид Захарович снял с плана…

— …в «Записках УОЛЕ», да?

— В «Записках УОЛЕ». Совершенно верно. Ходил тогда с нами в пещеру мужичок один — Игнатьич, из соседней деревни.

— Сломин его фамилия, такой высокий?

— Да вы, оказывается, всё знаете! — удивился геолог. — Сломин, горщик по профессии…

— Это наш знакомый, — гордо сказал Вова.

— Чудеса! А грот вы нашли как? По этой вот надписи?

— По надписи. И еще у нас есть дневник дедушки. Только там страница оборвана.

Степан Васильевич листал дневник и с какой-то светлой грустью легонько покачивал головой, приговаривая вполголоса: «Да, да… да».

— А вы молодцы! — сказал он наконец, оторвавшись от записей своего учителя. — Настоящие молодцы! Поглядел бы Леонид Захарович на таких внучат — радостно бы стало старику. А знаете что? Вот я буду отчет об экспедиционной работе писать — и в нем, конечно, об этом месторождении меди. Я там напишу так: «Открыл его в 1921 году один из уральских учителей, Леонид Захарович Тикин. Четверть века спустя его открытие повторила группа пионеров в составе…» — и перечислю ваши имена и фамилии.

— Нет, Степан Васильевич, это несправедливо, — сказал Лёня. — Дедушка открыл и вы, а мы-то что? Мы только посмотрели.

— Факт! — поддержали звеньевого остальные. — Он правильно говорит.

Вова же уточнил:

— А я еще не пионер.

Похвала мужественного, бывалого человека окрылила ребят, и, может быть, поэтому Миша, не стесняясь, спросил у геолога:

— Степан Васильевич, скажите, а зачем на руке у вас татуировка — стрелы?

Этот вопрос волновал всех, и все замерли, ожидая ответа.

— А ты откуда знаешь?

Миша напомнил о встрече на берегу реки.

— Вон что! А я тебя не узнал. Тогда темненько было. Татуировка эта… как вам сказать… это, выражаясь Вовиными словами, которые он, наверно, где-то вычитал, детское увлечение. Был я в ваших годах — любил играть в разбойников, мечтал стать пиратом. Однажды даже стащил у соседей лодку и отправился в ней путешествовать вокруг света, но на утро следующего дня меня поймали и высекли… Вот в те годы один дружок и оставил, по моей просьбе, этот след — татуировку. Сначала я этим знаком очень гордился, потом стыдился его, а сейчас… сейчас ничего не поделаешь.

И тут ребята подробно рассказали Степану Васильевичу о том, как следили за ним, о записках со стрелами, о своих приключениях — обо всем.

— Да, — сказал геолог, выслушав рассказ ребят, — вы подальше моего полетите. Из вас получатся, наверное, отличные исследователи-путешественники и храбрые солдаты.

— Ну, уж вы скажете! — Лёня довольно улыбнулся, однако махнул рукой: — Какие мы исследователи! Сколько камней интересных видели, а ни одного толком не узнали. Оловянную руду нашли — и не знаем где. Это я виноват.

— Очень мало мы знаем, — проникновенно сказал Миша. — Вот ведь тайны разгадать, о которых вы говорили, — ого, как много надо знать!

— Вот это хорошо, это мне нравится!.. Вы сознаете, что знаний вам недостает, — значит, вы их приобретете. Если будете такими же упорными, как в походе. Ведь у вас, курносые, все еще впереди, все впереди!..

— Ну нет, Степан Васильевич, — возразил Вова: — они ведь уже в седьмой класс перешли. А вот я… У меня все впереди. Вот когда… — Тут он неожиданно замолчал, заметив что-то очень интересное и важное. — Хо! Молоко несут! — И, подпрыгнув, Вова бодрым галопом двинулся навстречу товарищам геолога, которые возвращались из деревни с ведром молока.

Солнце, поднявшись над лесом, начинало свой жаркий трудовой день. В легком мареве застыли далекие горы. Чуть парила яркая, посвежевшая зелень. Мягко шелестела листва берез. Над мшистыми глыбами известняка, сторожившими вход в пещеру, раскинулось небо — такое необъятное, такое высокое, голубое и чистое, что хотелось смеяться и петь.

И друзья запели «Свою походную». Зазвенела по лесу победная, бодрая песня дружных и смелых, и Витя подпевал, и Павел с гордостью смотрел на ребят, а геолог слушал, улыбался, и в глазах его были радость, и ласка, задор, и, кажется, зависть.