И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене - Коллектив авторов - Страница 16

Батюшка много внимания уделял вопросам воспитания и часто давал мне различные советы. Я всегда сама гуляла с Аликом, отдавая этому почти всё своё свободное время. Батюшка придавал таким прогулкам большое значение: «Не надо много говорить с ним. Если он будет задавать вопросы, надо ответить, но если он тихо играет, лучше читайте Иисусову молитву, а если это будет трудно, то «Господи, помилуй». Тогда душа его будет укрепляться». В качестве примера воспитательницы батюшка приводил няню Пушкина Арину Родионовну. Занятая своим вязанием, она не оставляла молитвы, и он чувствовал это даже тогда, когда был уже взрослым и в разлуке с ней.

Когда Л. выстроила дачу, батюшка говорил мне: «Я там не был, но мысленно я всю дачу обхожу». Ему хотелось, чтобы вокруг дачи был высокий забор для того, чтобы Алик мог свободно гулять по саду один.

Однажды Л. попросила батюшку разрешения сводить сына в церковь, чтобы показать ему благолепие храма. Батюшка благословил, но Алик чувствовал там себя нехорошо. «Поедем лучше к дедушке или в Лосинку», — просил он. Батюшка сказал: «Если он чувствует это и разбирается, то и не надо водить его теперь в церковь».

Алик причащался совершенно спокойно, но к пяти годам он почему‑то начал сильно волноваться перед причастием.

Тогда батюшка решил, что настало время систематически знакомить его с содержанием Священного Писания, так как он уже в состоянии отнестись ко всему сознательно. Ни я, ни Л. не решались взять этого на себя, и батюшка поручил это дело М. — одному из самых близких нам людей, которая прекрасно справилась со своей задачей.

Батюшка не разрешал водить Алика в театр или в кино до десятилетнего возраста. «Если вы хотите доставить ему удовольствие, лучше купите игрушку», — говорил он.

Второй сын Л. — Павлик родился в декабре 1938 года, но крестить его удалось только в апреле. Нам очень хотелось, чтобы, как и нас троих, его крестил сам батюшка. Но получилось иначе. Не помню точно, как это было: кто‑то пришёл сказать нам, что в этот день ехать к батюшке нельзя (потом оказалось, что это была ошибка). Не решаясь откладывать, мы поехали в Болшево и крестил Павлика о. Иеракс. Крестным отцом (заочно) был батюшка, а крестной матерью — я. После крещения одна знакомая поздравила меня и сказала: «Вот и у вас крестник есть, вы его любите?» Я растерялась от этого неожиданного вопроса и ответила: «Не знаю».

Потом меня так мучил этот ответ, что я рассказала о нём батюшке на ближайшей исповеди. «Вы ответили совершенно правильно, — сказал он. — Вы действительно не знаете ещё, что такое крестник и что это за чувство». Потом он стал говорить со мной о детях: Алике и Павлике, о моём отношении к ним. Говоря, он точно заглядывал в будущее. «Они все глубже будут вам на душу ложиться, — говорил он. — А у них в душе должен остаться ваш внутренний облик, как картина, которую видим однажды в художественной галерее». Я поняла: он говорил о том, что будет после моей смерти.

Как‑то я привезла батюшке свои стихотворения в прозе под названием: «Десять песен о маленьком мальчике».

Возвращая их через некоторое время, батюшка сказал: «Мне так понравились ваши десять песен, что я написал одиннадцатую». Очень хотелось узнать, какую песню написал батюшка, но я не решалась спросить его об этом, и это так и осталось для меня тайной.

ДЕСЯТЬ ПЕСЕН МАЛЕНЬКОМУ АЛИКУ,

22 марта 1935 

I

Ты в плену, маленький мальчик. Они думают, что крепко держат тебя, но ты ещё свободен, свободен и чист. Ты уже смотришь на мир, но без удивления и любопытства. Ты не знаешь человеческого языка и улыбаешься ангелом, маленький человек! Твои крошечные ручки и ножки, как крылышки майского жука. Они хотят сделать тебя человеком, и ты отдаёшься весь, как цветок. Ты не знаешь «я» и «не я» — в этом‑то и состоит твоё блаженство. Когда ты научишься противопоставлять себя миру и будешь знать своё имя — ты утратишь свою свободу и для тебя начнётся борьба, которая не прекращается всю жизнь. Какое тепло окружает тебя, твою головку, твоё маленькое тельце! Это тепло младенчества.

Да сохранит тебя Младенец Христос!

II

Маленький мальчик оглядывается по сторонам, обводит глазками комнату. В его глазах не отражено ещё ни одно человеческое чувство; он ещё не различает сквозь утренний туман наш человеческий мир, который мы соткали сами, как паутину, который подменил нам вселенную…

Далеко в весеннем мире сияют звезды. Ты ничего не знаешь о звёздах, но ты сам так недавно оттуда, из глубины мироздания, и сам горишь ещё неотраженным светом, маленький Орион!

III

Отчего ты так чисто, дитя? Словно ангелы Божии соткали для тебя ложе из множества лепестков белой лилии. Ты поворачиваешь головку и протягиваешь ручки. Ты хочешь утвердить себя в этом мире. Ты дома, маленький мальчик, как эти цветы, деревья и птички. Будь счастлив! Мы, взрослые, здесь на чужбине, нам страшно. Мы вкусили от древа познания добра и зла, мы пошли против Бога, мы отдали своё счастье.

И твоя улыбка, малютка, не есть ли знак милосердия Божиего, знак прощения? Не ты ли снова и снова приносишь его нам?

IV

Отчего я люблю тебя так, маленький мальчик? Может быть оттого, что ты один понимаешь меня. Взрослые люди бывают совсем чужими.

V

Ты напоминаешь мне море, маленький мальчик! Когда ты спокоен и смотришь вокруг своим младенческим взглядом, ты напоминаешь мне море в ясное утро, когда оно ровно дышит, отражая лазурную бесконечность неба. Когда по твоему личику проходит тень неудовольствия или боли, она тает так быстро, как пена на гребнях утренних волн.

И когда ты спишь, дитя, я невольно думаю: так отдыхала земля на седьмой день творения…

Ты напоминаешь мне море…

VI

Вот они здесь все со своими чувствами, самосознанием и болью. Ты далеко от них, маленький мальчик, ты не стал ещё частью их мира, ты сам — целый мир. Ты спишь золотым сном, малютка, ты видишь забытые нами грёзы, в которых нет обрывков желаний, тревог и мук, которыми наполнены наши сновидения. Даже страха не знаешь ты.

И когда ты спишь, в тебе и вокруг тебя трудится целый легион невидимых сил. В твоём маленьком теле, в твоей крови, в капиллярах твоих сосудов, совершается великая работа созидания жизни. А когда на тебя падает солнечный луч, ты весь остаёшься в луче! Ты даже улыбаешься во сне.

Кто научил тебя этой улыбке?

VII

Все поэты искали разгадку весны, а ты воплотил её в себе, маленькая ласточка, серебристый ландыш, пробудившийся на утренней заре. Твой взор устремлён вдаль, но я не знаю, что видишь ты.

Лишь на секунду ты останавливаешь свой взгляд на мне, и я называю тебя по имени.

И мне кажется, что если бы явился архангел с белыми лилиями, в нём было бы меньше нежности.

VIII

Лунный луч упал в твою колыбель, и замкнулся золотой круг. В этом круге ты!

Между мирами нет границ, но ты примирил их все, как голубь, принёсший пальмовую ветвь.