Соленые радости - Власов Юрий Петрович - Страница 50

– Подвинься. Нет, нет, халат я не сниму – это не нужно, нам не нужно. Я знаю, я все это знаю; когда больно, надо быть с кем-то очень родным. Боль засыпает, если ее стерегут. Ты забудь обо всем, закрой глаза, милый. Ни о чем не спрашивай. Я ведь сова. Сове все можно. Совы умеют стеречь боли. Спи, боль…

Я чувствую ее тепло. И усталость с каждым ударом сердца теряет зло. Ингрид гладит мою ладонь. Я протягиваю руку и ищу ее плечи.

– Не смей, я не женщина! Слышишь, я не женщина! Спи!..

– Ночь успокоения, – сонно бормочу я.

Она обнимает меня и шепчет слова, какие шепчут матери своим детям. Я расслабленно придремываю. Ее пальцы отсасывают все жары лихорадки. Сквозь дрему слышу непонятные слова. Она бережно баюкает меня своими словами, теплом своего тела. Я отпускаю вожжи сна.

И снова резкий удар возвращает меня в действительность. Мозг привычно проверяет мою готовность к борьбе доводами «экстрима».

– Ты славная, Ингрид.

– А ты, оказывается, умеешь льстить. Льстят те, кто выздоравливает. Браво, милый…

– Ты сиделка?

– Лежи смирно.

– Ты сиделка? Она прижимает ладонь к моим губам.

Сон придавливает. Я даже не успеваю лечь удобнее. Это настоящий сон. У него пудовые покрывала. Что за блаженный покой!

Я улыбаюсь. Приятно узнать старого приятеля. Этот сон укладывает меня, подставляет свои плечи. Крепкий и чистый мир здорового сна.

«Ну, трогай», – шепчу я, проваливаясь в забытье…

Большой сон трогает свой экипаж. Настоящий, добротный ход у этого сна.

Просыпаюсь внезапно.

Я вижу: Ингрид рядом. И она не спит.

– Зачем ты открыл глаза?

– Я долго спал, Ингрид?

– Два часа.

– Ты боялась пошевелиться? Я измучил тебя? – Ты спал, а у тебя шевелились губы.

Мы молчим. И я снова засыпаю.

Глава IV

После зимних тренировок у меня стала болеть спина. К августу я уже с трудом ходил. Боль была такая, что через каждые сто метров загоняла меня на корточки. Я делал вид, что зашнуровываю ботинок, а сам налегал грудью на колено. При этом позвоночник растягивался и боль слабела.

Поречьев доказывал, что «спина вот-вот отпустит», и уговорил поехать в Ригу. Там мы решили тренироваться последние шесть недель перед чемпионатом мира, а команда собралась в Сочи.

В Риге мне стало совсем плохо. Поэтому я очень строго планировал тренировку. В считанные подходы я должен был успеть дать хоть какую-то нагрузку главным группам мышц. Спина вела счет каждому подходу, пока, наконец, не наступал такой, после которого я уже не мог тренироваться. Болезнь постепенно сокращала число этих подходов. И я уже опускался на корточки через двадцать-тридцать метров и совсем не мог стоять.

Именитый хирург сказал после осмотра, что я обязательно попаду к нему. Он исключал самоизлечение.

Когда боль на тренировках совсем начинала мешать, а мне нужно было работать, я обязательно повисал на кольцах или турнике. Тренер обхватывал меня вокруг пояса и тоже повисал. И боль рассасывалась. Ноги становились легкими, и я мог тут же продолжать тренировку. И вот на это лечение я рассчитывал. Потом, когда я повредил мениск и стал работать на параллельных брусьях, чтобы не потерять силу, я совсем залечил спину. Но для этого понадобилось почти восемь месяцев. А тогда болезнь лишила меня нормальной тренировки. Я приходил в зал, разминался с пустым грифом и работал в станке для жима лежа. На другие упражнения я был неспособен.

Четыре недели я разминался с пустым грифом. А потом внезапно почувствовал силу. С каждым днем этот напор силы делался ощутимее.

И дни, посветлев, жадно вставали за окном гостиницы. Линялое голубоватое небо. И солнце, которое я не видел из окна, потому что оно рано утром пряталось за углом. Номер накрывала тень карниза. Но я видел жар солнца на стенах домов – они белели. И солнечная желтизна подсвечивала обильную листву. Весь июль шли дожди и листва была тучная, зрелая. И тени глубоко западали в кроны деревьев.

И этот прилив силы притупил боль. Я смог бродить по городу. Я бродил между каналами, в парках, в древних узких улочках.

А погодя новая сила почти стерла боль. Я осторожно пошел по весам. Я забавлялся, издевался над всеми весами. Я еще опасался возвращения боли и работал особенно точно. Я стремился, чтобы тяжесть исключительно точно раскладывалась в суставах…

Я выиграл чемпионат. Я установил рекорды в жиме, рывке и толчке. Сумма троеборья получилась тоже рекордной.

Я работал спокойно. Только последние ночи спал чутко и мало, но не чувствовал себя разбитым. Я даже испугался своего спокойствия. И впервые нацедил литровый термос кофейной гущи. Мне казалось, что я буду сонным на помосте. Я пил этот кофе, но спокойствие не потерял. В этот раз я видел все вокруг себя. Во всяком случае до момента прикосновения к грифу во всем отдавал отчет. Я прислушивался к разговору в раздевалке, на параде разглядывал зал. Мне хотелось быть красивым. Я слегка развел плечи и напряг прямые мышцы живота. Их не было видно за полурукавкой, но они сжали живот, и плечи от этого стали массивнее. Ярусы кресел поднимались высоко над сценой. И я, закинув голову, разглядывал самые дальние из них. Я переминался с ноги на ногу, и под кожей играли массивные четырехглавые мышцы бедра – они запластовывали бедро спереди. Плечи накрывали мои самые любимые мышцы – дельтовидные. Их передний пучок очень активно работает в срыве – он выступал из мышцы тугим поясом, а под Ним, расширяясь, уходили вглубь основные мышцы. Я мог по памяти вылепить переход дельтовидной мышцы в большую грудную. Эти мышцы были настолько развиты, что мечевидный отросток где-то утопал между ними. И я видел свои запястья. Разгибатели пальцев были очень натренированы. От этого запястье казалось узким, а ладонь маленькой. И когда я шагал с парада в свою раздевалку, мне нравилось, как люди смолкали, заметив меня. В коридоре горели лампы дневного света. Мои загорелые мышцы казались черными. Я ловил изумленные взгляды и гордился: эту силу выковал я. Я взял и вынес мечту о ней из далекого детства. И я не прятал их. Я разворачивал и показывал всем.

И все ожидание, и разминки перед каждым подходом я был спокоен.

Движения на помосте были очень точными. И мышцы сбросили излишнюю твердость. Они расслабленно принимали усилие, взвешивали «железо» и, выступив из общей массы спокойных мышц, раскалялись напряжением. И я видел, как они вычерчивают идеальное движение. И я никогда так не чувствовал штангу. Тонкий гриф отзывался колебаниями на усилия мышц. Это была невидимая для публики вибрация грифа, но я отчетливо воспринимал ее. Она возникала в доли секунды. И я успевал, чуть задержав движение, совместить очередное напряжение мышц с поступательным гребнем вибрации. Штанга сразу сбрасывала тяжесть. Мышцы подхватывали «железо». И я слышал, как, выиграв в усилии, отключаются мышцы.

Я продвигал штангу в мышцах. Я терял мышцы, сбрасывал мышцы и туже, туже натягивал главные мышцы.

Я опережал усталость. Я все время видел светловатую алую кровь, чуть-чуть обрамленную чернотой. И движение штанги было звонким, стремительным. И все время ко мне прорывался свет и отдельные выкрики. Я успевал их отмечать сознанием.

Я был движением. Я не имел осязаемых форм. Штанга скользила, цепляясь за новые мышцы, и это движение было плавным, ритмичным. И в нем все было понятно.

И даже когда я брал рекорды, я ни разу не въехал в жгучую темень чрезмерного усилия. Я все делал так же, но только точнее. Я был скрупулезно точен. Я расставлял ступни под грифом. Расставлял, пританцовывая, очень долго. Я уже вминался в будущее усилие, опробовал положение будущего усилия и, когда узнал его, оставил его в себе. Я положил руки на гриф. И стал пробовать различные хваты, меру стартового «седа». И снова замер, когда попал в то единственное схождение суставов и мышц. Я убрал все приближения к идеальной работе, я исключил неточности, даже самые ничтожные. И когда я это сделал, я удивился себе. Я расслабил мышцы так полно, как никогда до сих пор. Я с удивлением следил за собой. Мышцы были выведены, но не скованы. И все засасывали кровь, уступая будущему усилию все новые и новые волокна. И команды следовали стройной чередой. Сознание высветляло эти команды. Мозг посылал их в мышцы, и они взводили мышцы, будили мышцы, находили мышцы. Я был очень легок, когда мышцы вывешивали «железо»…