Сто Тысяч Королевств - Джемисин Нора Кейта - Страница 23

— Потому что эта книга — моя.

Отец мертв уже более десяти лет — несчастный случай на охоте, как это по-мужски, умереть вот так… Но мне все равно больно вспоминать об этом. Я отложила щетку и мрачно уставилась на запутавшиеся в щетине темные волосы. Амнийские волосы, темные и кудрявые. И глаза у меня — амнийские. Иногда я думала: а ведь, наверное, отец считал меня уродиной. Многие даррцы так считали, кстати. А если он и вправду считал меня некрасивой, то из-за чего: из-за моих амнийских черт? Или из-за того, что их так мало? Что я не похожа на свою чистокровную амнийскую матушку?

Сиэй долго смотрел на меня.

— Извини, не хотел тебя обидеть.

И он поднялся и поставил книгу на место.

Что-то во мне расслабилось и перестало беспокоиться. Мне даже снова пришлось взяться за расческу, чтобы скрыть это.

— Странно, что тебе не все равно, — заметила я. — Смертные — они же то и дело умирают. Тебе, верно, надоели вежливые недомолвки вокруг темы смерти…

Сиэй улыбнулся:

— Моя мать тоже умерла.

Предательница, которая никого не предала. Странно, я как-то не думала, что она может кому-то приходиться матерью.

— А кроме того, ты пыталась убить Нахадота, чтобы меня защитить. К тебе я обязан быть более внимателен, чем к остальным.

И он невесомо перенесся на трюмо и бесцеремонно плюхнулся посреди моих кремов и лосьонов. Банки раскатились в стороны. Видимо, на них повышенное внимание не распространялось.

— Ну так чего же ты хочешь?

Он довольно ухмыльнулся:

— Ну как же! Ты ведь мне обрадовалась! А потом увидела, что я читаю, и расстроилась. Но сначала обрадовалась!

— А… Да.

— Ну так и что?

— Да я тут…

А что я тут? Какая глупость, в самом деле… У меня что, настоящих проблем нет? Так какое мне дело до давно умерших людей?

Сиэй выпрямился и скрестил ноги. Видимо, он намеревался ждать, пока я не соберусь с мыслями. Я вздохнула:

— Ну, я, на самом деле, подумала тут… А что ты знаешь о… о… о моей матери?

— О твоей матери? Не о Декарте? Не о Симине? Не о Реладе? И даже не о моей чудной семейке?

Он склонил голову к плечу, и зрачки его увеличились — вдвое, причем за время одного вдоха. Я изумленно распахнула глаза — такого мне видеть еще не приходилось.

— Как интересно… так почему же?

Я попыталась отыскать слова, чтобы объяснить:

— Ну… я сегодня видела Релада…

— Замечательная парочка, правда? Они с Симиной, я хочу сказать. Я такого тебе могу порассказать об их стычках, что…

— А я не хочу знать о них, — отрезала я.

Вообще-то, не стоило открыто показывать, что встреча с Реладом настолько меня встревожила. Я ожидала, что увижу ровню Симине, а встретилась — с кем? С обозленным на жизнь пьяницей. Неужели я стану таким же, как Релад, огрызком человека? Надо бежать, бежать из Неба…

Сиэй молчал — возможно, читая в моем лице, как в открытой книге. Так что меня нисколько не удивила холодная расчетливость в глубине его глаз. Наконец он с ленцой — и совсем недобро — улыбнулся.

— Ну ладно, — протянул он. — Расскажу, что смогу. А что ты мне дашь взамен?

— А что ты хочешь?

Улыбка изгладилась с его лица, и оно приобрело жутко серьезное выражение.

— Я уже сказал тебе. Я хочу с тобой спать.

Я вытаращилась — эт-то что еще такое?! Он быстро замотал головой:

— Да не в том смысле! Не как мужчина с женщиной! — Его аж перекосило от отвращения. — Я же ребенок! Ре-бе-нок! Ты что, не видишь?

— Никакой ты не ребенок.

— По божественным меркам я еще дитя. Нахадот родился прежде времени. Я, по сравнению с ним, да что я, — мы, все остальные его дети, просто сосунки!

И он завозился среди банок с кремом, подтянул колени к груди и обхватил их руками. Так он выглядел самым настоящим ребенком. Маленьким и уязвимым. Врешь, меня не проведешь такими трюками.

— Зачем тебе это?

Он тихонько вздохнул:

— Ты мне нравишься, Йейнэ. Просто нравишься, и все. А что, на все должна быть причина?

— Честно говоря, общаясь с тобой, я начинаю понимать, что да, должна быть.

Он скривился:

— Так вот, ее нет. Я же говорил тебе — я делаю, что хочу. Развлекаюсь, балуюсь — как ребенок, понимаешь? Нет никакой логики в моих поступках! Что бы ты там себе ни думала. Вот.

И он положил подбородок на колено и отвернулся с обиженным видом. Выглядело очень похоже на настоящий обиженный вид, кстати.

Я вздохнула и задумалась: а если согласиться, что из этого выйдет? Не попаду ли я в какую-нибудь расставленную Энефадэ ловушку? Или, того хуже, в западню, расставленную Арамери? Но потом до меня вдруг дошло: а ведь это неважно…

— Наверное, я должна чувствовать себя польщенной, — вздохнув, сказала я.

Сиэй просиял и сиганул на кровать. Откинул одеяло и приглашающе постучал по пустующей половине огромного ложа:

— А можно, я расчешу тебе волосы?

Я не сумела сдержать смех:

— Что за странная просьба?

— Ох, это все из-за бессмертия. Быть бессмертным — очень, очень скучно! Ты удивишься, насколько привлекательными могут показаться маленькие радости жизни, если живешь тысячи и тысячи лет на этом свете!

Я подошла к кровати, села и отдала ему расческу. Он чуть ли не замурлыкал от удовольствия, когда ухватился за нее. Но я не разжала пальцы.

Он ухмыльнулся:

— Ага. Похоже, с меня сейчас стребуют что-то в обмен на просьбу. Правильно?

— Нет. Но когда заключаешь сделку с божественным пронырой, нужно вести себя осмотрительнее. Например, потребовать, чтобы он выполнил свой уговор первым.

Он рассмеялся так, что отпустил расческу. Хохоча, он хлопал себя по коленям:

— Да с тобой не соскучишься! Из Арамери ты самая лучшая!

Это что же, он меня Арамери считает? Но…

— Даже лучше, чем моя мать? — спросила я.

Он резко посерьезнел, а потом подобрался поближе и оперся о мою спину.

— Ну… скажем, мне она скорее нравилась, чем не нравилась. Она не злоупотребляла властью, не гоняла туда-сюда приказами. Ну, если только было очень надо. А так — нет, не трогала. Вообще, умные Арамери так и поступают. Хотя, опять же, посмотреть на ту же Симину… Но в общем и в целом, умные люди считают излишним вступать в излишне тесные контакты с собственным оружием.

Не сказать, чтобы подобная характеристика матушкиного поведения пришлась мне по душе.

— А может, она из принципа так поступала? Смотри, сколько Арамери злоупотребляют своей властью! Это же отвратительно!

Он посмотрел на меня с насмешливой улыбкой. Потом снова улегся, как ни в чем не бывало.

— Ну, может, и в этом была причина.

— Но ты так не считаешь?

— Ты хочешь узнать правду, Йейнэ? Или хочешь, чтобы тебя утешили? Нет, я не думаю, что она оставляла нас в покое из-за каких-то там моральных соображений и принципов. Я думаю, Киннет было просто-напросто не до нас. У нее других забот хватало. По глазам было видно. Твоя мать была… целеустремленной женщиной.

Я нахмурилась, вспоминая. Да, эту решимость в ее глазах я помнила. Мрачное такое, несдающееся упорство. И кое-что еще — в особенности если мать думала, что никто не видит. Алчность, например. И раскаяние.

Я пыталась представить себе, что она думает, когда смотрит на меня вот так — мрачно и словно что-то замышляя. Наверное, что-то вроде: «Я сделаю тебя оружием моей мести! Я отплачу им за все!» А ведь она даже лучше, чем я, знала, что мои шансы отомстить стремятся к нулю. Или такое: «Ну вот и мне представилась возможность создать мир — пусть это не целый мир, а мир лишь одного ребенка, но все же!» А теперь я пожила в Небе и посмотрела на Арамери, и новое понимание открылось мне. Возможно, мама думала: ты вырастешь — человеком. Обычным человеком, в здравом уме и твердой памяти. Не капризным безумцем.

Но если она выглядела так же здесь, в Небе, задолго до моего рождения, выходит, решимость в ее глазах не имела ко мне никакого отношения.

— Ее права ведь никто не оспаривал? — спросила я. — Мне кажется, кроме нее, никого и не провозглашали наследником…