Хозяйка мельницы (СИ) - Демина Евгения Александровна - Страница 15

Темнолика отыскала кость, приладила её к колену, а к ней ступню, и встала. Стучаться не пришлось: сестра сама из-за двери выглянула:

— А я-то думаю, что так гремит? Зачем пожаловала?

— Ты знаешь зачем, сестрица. И видно, сдашься подобру, если сама открыла.

— Не сдамся. Попробуй войди.

Хотела Темнолика взойти, но кость утиная подвела — короче потерянной оказалась.

— Хромаешь ты, сестрица…

— Это ты всё подстроила! Верни мне мою ногу!

— Не я!

Не умеют боги лгать. Светолика и не лгала.

Хильдико юркнула к двери и подсунула Хозяйке косточку. Не почуяла Тёмная сестра человека, потому что девушка поела с Хозяйкиного стола. Ещё бы больше съела — совсем бы омертвела. Но меру знала.

Светолика вынула из-за пояса голень:

— Отдам, если поклянёшься мою мельницу не трогать.

— Не дождёшься! Всё равно заполучу! Ко всем ты добрая, а для меня доли жалко!

— Потому что ты болотница поганая. У тебя всё гниёт в руках!

— Ах так! — хочет Темнолика птицей обернуться, но не может: чужая кость не оборачивается. Ничего, жернова возьмёт — новую себе смелет. Но у двери стоит сестра.

Кинулась на неё — Никийя невидимкой ускользнула. Стоит уж у ней за спиной, косточкой машет: догони, мол.

Металась Тёмная туда, сюда — и невдомёк, что бегают от неё две девицы, а не одна. Думает: ладно, пускай порезвится сестрица, а она пока в мельницу проберётся. Только к крыльцу — там её бер встречает. Чёрный, огромный, как туча, шерсть серебром и золотом переливается, загривком в притолоку упёрся.

Поборолась бы с Велесом, но не сейчас. Отшатнулась от зверя — прямо к девушкам в сеть.

Билась-билась — не порвёт пояса с оберегами. Угрожала, молила, кричала… замерла, когда девушек вместе увидела. Но ненадолго.

— Что, сами не справитесь? Перед людьми унижаетесь?

— Да люди посильней тебя будут. Клянись, Кереметь, своим именем, что к мельнице моей на полёт стрелы не приблизишься. Да торопись, светает скоро.

— Поклянусь. Когда птицы по-человечьи заговорят, а звери летать научатся.

Нахмурилась Светолика. Вздохнула Хильдико. Вдруг не даст клятву? Снова вернётся?

Бурлит под колесом вода, светлеет за рекой небо…

Ахнула Хозяйка. Встрепенулись все. Она смотрела через реку. Там, над деревьями, по дуге пролетел волк, растопырив лапы. За ним нёсся ястреб, и оба ругались: один по-славянски, другой по-свейски.

Велес поперхнулся молоком.

Хильдико зажала рот ладонью.

Темнолика-Кереметь заскрежетала зубами. Делать нечего, словами не бросаются. Так и уползла в своё болото. А кость Светолика туда же забросила, в самую топь.

Вернулись к Хильдико пояса и одежда. Дарила Хозяйка рубашку — не приняла. Дарила соболей, обручья — не взяла.

— Тогда скажи, что хочешь.

— Чтоб у древлянского князя коням приплод хороший был, а нашему хутору зимой не голодать.

— Будет, девушка, выполним. Только ответь: что за звери чудесные нам показались?

— Звери? Ястреб — мой брат, волк — жених.

Светолика перевела гостью через мост и села под сосну прясть. Велес положил голову ей на колени и задумчиво дёргал когтями струны на кленовых гуслях.

Замерло на миг колесо — и пошло посолонь. И пока колесо вертится, жернова гудят, зерно мелется — стоит белый свет.

— Как думаешь, Святча, быть мне князем?

— Ты что, Владка минуть хочешь?

— Куда ему теперь?

— Но у него и раньше было — проходило же.

— И сколько раз ещё будет?

— Но он зверей и птиц понимает, со всем живым говорит, как и батька. Значит, он князь, а не ты.

— А с людьми кто будет разговаривать?

— А мы на что? Поможем.

— Я к нему толмачом не нанимался.

Сняли Светозара с дерева, намыли, рану поясом прижали — и положили с саблей в головах, с луком и колчаном за спиной и флягой под рукой. Отец над ним ничего не сказал, только плакал. От Владка тоже слова не добились. Отшибло.

Хорошо Светану. Родится волчонком, оближет матушка горячим языком, напоит сладким молоком, пригреет с братьями и сёстрами на мягком брюхе… А Владку что делать? Как он Хильдегарде покажется? Пройдёт немота — не пройдёт?

Проводили мёртвых, укрыли раненых. Ещё до рассвета пошли к селенью — врасплох застать.

Высок частокол, высоки резные сваи терема, остры кости на жердях, но выше — гнев, острее — обида. Сломали ворота, растерзали дозорных, полезли в окна.

Не успели радимичи сварить дёготь, зато масло вскипятили и воду. Но ярость сильнее жжёт.

Бросали оружие воины, рвали друг друга руками, зубами. Пробиться бы в покои Драгомира, нагадить на постель ему за девку, шею свернуть, хребет выдернуть.

Самая дальняя его почивальня. Прячутся женщины там — и Любашка с ними. Закрылись на засов, стены глухие. Разве с крыши? Но и там стерегут.

Прорвался Владко в гридницу, без щита, с одной саблей. Не нужен ему щит, не защищаться он пришёл, и поединка долгого не будет.

Подскочил к Драгомиру, замахнулся. Одного не заметил — с другой стороны занёс свой меч Аскольд.

Уступать воины не приучены, да и некогда — враг убежит, пока кланяешься. Летят навстречу клинки: прямой, с желобком, и изогнутый — полумесяцем…

Присел Драгомир. Встретились лезвия. Искры радужные друг о друга высекли. Клянут друг друга варяг и древлянин.

А крошки огненные по полу рассыпались — и занялся Огонь Сварожич. Пляшет по гриднице, в окна выглядывает. Прыгают воины, девушки спальню открыли: нет в ней окон, некуда деться, прыгают прямо захватчикам в руки. Драгоша с Любашкой тоже нет. Небось, первыми сиганули. Хоть бы убились.

Оказались Владислав с Аскольдом в самом пекле. Не испугался конунг: вылетит ястребом, разве перья опалит. А с этим что делать? Шерсть дыбом, глаза как плошки. Пропадёт ведь…

Схватил он княжича за холку и за пояс — и вышвырнул в окно. Лёгонький он, Волкодлак, хоть и жилистый. Приземлился бы мягко, ну уж сообразит наверно.

Аскольд вылетел следом.

Воины, кто не разбился, доканчивали радимичей. Выводили девок, скот, покряхтывали от ожогов, совались в амбары, пока оставалось что брать.

Огонь сожрал всё, кинулся на весь. Простолюдины зверями не были и пламени не боялись. Дал бы Тор им дождя — потушить. К ним в избы лезть не будут: столько просто не довезут.

Драгомира с Любомирой так и не нашли.

Владко тоже куда-то пропал.

Пока те, кто поздоровее, крутили девицам руки и волокли в кусты, а те, кто послабее, стерегли добычу, Аскольд рыскал по лесу.

Наткнулся на князя. Тот со вчерашнего ещё сильнее поседел, состарился лет на десяток. Но в глазах ходили весёлые огоньки, словно пожар туда переселился.

— Аскольд, спасибо тебе! Сына моего спас. И язык ему вернул. Заговорил мой Владушка! Как приземлился, много говорил. На речку побежал — порты стирать. Ты ему лучше счас не попадайся.

Князь обнимал и целовал варяга, в слезах благодарил, Аскольд и не пытался отвязаться. На счастье, треснули над ними ветки, отвлекли. Камнем рухнула под ноги птица. Мужчины наклонились: на корточках сидела Хильдико и шарила в траве.

— Сестра! Ты что тут делаешь?!

— По вам соскучилась, не видишь?.. Слушай, я бусы порвала. Помоги собрать…

— Бусы? Какие бусы?

Ростислав усмехнулся:

— У Владка спроси.

Вернулись воины с добычей и с рабами. Ещё недели две гостил Аскольд с варягами, в Свитьод вернулся и женился на Торварде Эриксдатир. Долго сватал Владислав Хильдико, но таки высватал, сыграли свадьбу. А потом Рогнеда уехала с Баюсом.

А в лесах присожских видели косулю с копытами, задом наперёд вывернутыми. Ходит за ней медведь одноглазый, сам не трогает и от волков защищает.

А Ростислав после войны недолго княжил. Года через два умер: сердце ослабло от горя. Водит дружину в полюдье Владко Волкодлак. Только Булгарин недоволен — хочет власти. Большие раздоры затеет, поляжет родова в усобице, ослабнут искоростенцы, достанутся и аварам, и хозарам, и Ольге-псковитянке… Но про то другая песня, не сейчас её вспоминать. Устала моя арфа, пересохло в горле… Пожалуй, сестру навещу: тесьму мне на рукав пообещала. И брата: всё сидит в своём лесу, света белого не видит. Да и в Вальгалле скучно стало. Хилые пошли воины, и сраженья — не те.