Предательство - Макинтош Фиона - Страница 8

— Если Тор согласится — и вы, разумеется, — я хотел бы видеть его в Тале, в качестве моего ученика.

— Во Дворец? — ахнула Аилса. — Это ещё зачем?

— Во имя Света! Что ты несёшь, старик? — воскликнул Джион Гинт. Он редко впадал в гнев, но сейчас не мог сдерживаться — Ты спятил? Это всё равно, что сразу отдать его Готу! Может быть, сразу написать у него на лбу «Заклейми меня».

— Ты не услышал меня, Гинт. Я только что сказал: твой сын как и я способен пользоваться своим даром так, что этого никто, кроме меня, не заметит. Нигде он не будет в большей безопасности, чем во Дворце, где я лично позабочусь о его неприкосновенности. Никто и пальцем его не тронет, потому что не осмелится. Я научу его лечить людей. Он станет моим преемником. У него будет богатство, почёт — а главное, защита от варваров, которые бесчинствуют в этих землях. Кто знает, может именно Тор вместе со мной изменит…

Меркуд осёкся. Опасаясь упустить шанс — возможно, единственный, — он слишком увлёкся. Но ясно одно: этот Тор и есть Тот Самый. И его нельзя потерять.

«Едем со мной, мальчик», — в своей голове Тор должен был услышать тихий полушёпот. Лекарь боялся смотреть на юношу, но когда всё-таки посмотрел, в странных голубых глазах Тора снова горел свет. И Меркуд понял, что победил.

— Вы хотите, чтобы мы позволили забрать нашего сына… нашего единственного ребёнка? — Аилса Гинт уже плакала.

— Я прошу вас вверить его моим заботам. Понимаю, что это прозвучит высокопарно, но… вы отдаёте его народу Таллинора.

— У тебя когда-нибудь были дети? — голос Джиона Гинта дрожал. — Ты знаешь, что значит лишиться сына?

Казалось, мир на мгновенье замер. Стих даже шум грозы снаружи.

— Знаю, — Меркуд говорил еле слышно. — У меня было два сына. Первый, прелестный мальчик, умер почти сразу, едва появившись на свет. Второй был даром небес, он радовал и успокаивал сердца. Я никого не любил сильнее, чем его… Но случилось страшное несчастье, и я потерял его тоже. Это было давно. С тех пор я одинок и полон горечи. Многие юноши приходили ко мне, просили обучить меня мастерству, надеялись стать моими преемниками, когда наступит время. Я отказал всем.

Он смолк, и в комнате стало тихо.

— Что подмешано в твоё вино, Джион Гинт? Мои старые уста давно хранят эту тайну, но никогда не выдавали её.

— По правде сказать, решать должен Торкин, почтенный Меркуд. Я не стану его неволить, не стану даже просить, чтобы он отправился с тобой. Боги мне свидетели, его глаза и руки очень нужны здесь. Но для него это блестящая возможность… возможность, какой отец для своего сына и желать не смеет.

Три пары глаз обратились на Тора, который тихо сидел на своём стуле. Юноша с трудом сглотнул, искоса разглядывая вещи, которые находились в комнате — такие привычные.

— Я хочу ехать.

Да, это победа. Меркуд ликовал. Но когда он снова обратился к родителям Тора, совсем упавшим духом, его лицо было строгим, почти скорбным. Не стоит показывать свою радость тем, кто не может её разделить.

— Могу я поговорить с вашим сыном с глазу на глаз? Матушка Аилса взяла поднос с колен Меркуда и отправилась в кухню. Следом, бормоча извинения, вышел Джион.

Меркуд снова повернулся к молодому человеку, чей дар был сильнее, чем у кого-либо из ныне живущих. А если юноша владеет тайной Триединства…

— Ты уверен, что хочешь этого? Тор нахмурился.

— Да, почтенный Меркуд. Думаю, что да.

— Тор, ты должен быть полностью уверен. Это решение нельзя принимать походя, потому что обратного пути не будет. Если ты думаешь, значит, ты ещё не решил.

Меркуд не сводил с юноши немигающего взгляда. В любом случае, он не откажется от мальчика. Но это должен быть осмысленный выбор. Привыкнуть к жизни во Дворце будет нелегко.

Тор выпрямился, вытянул руку ладонью вверх, его лицо стало сосредоточенным. Меркуд был озадачен, но ничего не сказал и стал наблюдать. Вскоре воздух над ладонью юноши словно сгустился, образовав мерцающее облачко. Оно становилось всё плотнее, пока не превратилось в три небольшие полупрозрачные сферы, которые испускали яркий, удивительно чистый свет. Меркуд затаил дыхание. Ошибки быть не могло — Торкин показывал ему Камни Ордольта.

— Тор, — хрипло произнёс старик. — Откуда это у тебя?

Ответ прозвучал словно издалека:

— Кажется, они приснились мне прошлой ночью.

Он зашевелил пальцами, заставляя сферы мягко вращаться одновременно двигаясь по кругу и переливаясь всеми цветами радуги. И вдруг резко сжал кулак, и всё исчезло.

— Вы знаете, что это такое? — голос мальчика снова стал прежним, глаза смотрели спокойно и с любопытством.

Да, сказал себе Меркуд, всё верно.

— Нет, — снова солгал он. — Я не знаю. Что-то очень красивое, бесспорно. А у тебя есть какие-то соображения?

Но на этот раз его надежде было не суждено оправдаться.

— Никаких. Я знаю одно: и тот сон, и то, что вы приехали, и то, что я сейчас чувствую — все это знаки. Я должен с вами ехать.

Он уже решил, что возьмёт с собой Элиссу, но пока не хотел говорить об этом со стариком.

Меркуд глубоко вздохнул. Сонм сказал ему правду. Есть ещё на этой земле тот, ради кого её стоит спасти. Поиск — первая часть испытания, которое длилось много бесплодных столетий, — закончен.

Теперь самое сложное, сказал себе Тор. Он нашёл родителей в маленькой комнате, где они сидели очень тихо. Возможно, впервые в жизни юноша отметил, как бедно она обставлена. Никакого намёка на изысканность. Просто комната, где честные труженики-люди отдыхают после работы и наслаждаются своими маленькими радостями. Единственная роскошь — перина на кровати: мама любит спать на мягком. Тяжёлая, почти грубая мебель. Ничего лишнего.

Вот только кожаная папка, лежащая на столе, вызывала иные чувства. В ней хранились рисунки, которые Тор сделал в Детстве. Время от времени все семейство, смеясь, просматривало их. Особенно родителей забавляли те рисунки, где Тор рисовал их семью. На рисунках их всегда было четверо: Тор утверждал, что у него есть старший брат, большой и грозный. Иногда он даже с ним разговаривал. Но брата у него никогда не было. Гинты видели в этих фантазиях желание иметь брата, но ничего изменить не могли. Местный лекарь объяснил, что у них никогда не будет детей.

Тор не знал, что сказать, и виновато пожал плечами.

— Всё в порядке, Торкин, это правильное решение, — проговорил Джион Гинт, успокаивая не столько сына, сколько самого себя.

Аилса снова разрыдалась. Тор пересёк комнату, которая вдруг оказалась такой маленькой, и нежно обнял маму. Она всегда знала, как поступить, всегда крепко стояла на ногах… а теперь плакала. Это было невыносимо. Потом отцовские руки, ещё сильные и крепкие, обняли их обоих, словно заключив в круг собственного отчаяния.

Тор потерял счёт времени. Сколько они сидели, когда выплакали все слезы? Потом говорили о какой-то ерунде — уже через минуту Тор даже не мог вспомнить, о чём именно. Слова закончились, стало тихо, потом молчание стало невыносимым. Тогда Джион взял Тора за одну руку, его жена за другую.

— Мы с мамой должны кое-что тебе рассказать, — Гинт-старшнй откашлялся. — Это нелегко, Тор. Мы пятнадцать лет храним эту тайну. Я надеялся, что нам никогда не придётся ею поделиться… тем более с тобой… но теперь, когда ты уезжаешь, наш долг…

У Тора зачесалось между лопатками. Он ещё не знал, что скажет отец, но уже чувствовал: это будет что-то скверное.

— Ничего не говори, отец. Я не хочу ничего слышать… Пожалуйста. Я… Неважно, что… Это ничего не меняет.

Он посмотрел на отца, но увидел на его лице лишь смирение и глубокую печаль.

— Ты должен это знать, Торкин, — Джион Гинт привлёк сына к себе. — Ты носишь нашу фамилию, мой мальчик, но не я тебя зачал, и не наша мама тебя родила.

Перед глазами Тора разверзлась пропасть. Нет, не пропасть — огромный водоворот тьмы, уходящий во тьму. Тор падал туда вместе со всем миром, а навстречу, из чернильных глубин, мчались три радужные сферы. В этом движении было что-то угрожающее. Наверно, он закричал, как ребёнок, который верит, что крик волшебным образом заставит родителей вернуться, где бы они ни были. Тем не менее, от собственного вопля Тор очнулся. И понял, что отец трясёт его за плечи.