Интерлюдия Томаса - Кунц Дин Рей - Страница 36

Мое открытие вносит коррективы в семейную историю семьи Гармони за последние пять лет. Скелет ребенка, возможно мальчика лет восьми. Если члены семьи похоронили Макси в безымянной могиле в каком-то дальнем конце «Уголка гармонии», псевдо-Хискотт в ту же ночь вышел из дома, чтобы забрать труп в свое логово… или мертвого мальчика доставили ему, а Хискотт оставил в памяти своих подданных ложные воспоминания о захоронении. Эта последняя часть и без того ужасной смерти Макси настолько чудовищна, что мой долг — ничего им не говорить. Во всяком случае, пока я жив. Ни Джоли, ни ее близкие ничего не узнают, по крайней мере до тех пор, пока после обретения ими свободы не пройдет много лет, и эта часть их прошлого будет вспоминаться, словно кошмарный сон.

В этом доме секретов я ощущаю себя перемещенным в пространстве и времени, как будто благодаря ДНК инопланетянина в крови Хискотта этот клочок земли скорее существует на родной планете того существа, а не на Земле и словно после утраты Сторми прошло вовсе не два года, а на дворе темное будущее накануне того последнего события, которое объяснит историю Вселенной.

Нижний коридор — тоннель в послежизнь из фильма о впечатлениях тех, кто едва не отправился в мир иной. В нем царит сумрак, и ведет он к загадочному свету, только свет этот не яркий и не приглашающий, а бледный, холодный, неопределенный. Выключатель один на все три потолочных светильника. Во втором и третьем лампочки перегорели.

По мою правую руку открытая дверь ведет на площадку, от которой лестница уходит в непроницаемую темноту. Снизу поднимается жуткая вонь, ведьмин отвар из прогорклого жира, сгнивших овощей и прочей неведомой мне гадости. Что-то движется в этой кромешной тьме, вроде бы копыта стучат и скребут по бетонному полу, и голос издает какие-то странные пронзительные звуки.

Я поворачиваю выключатель на стене, но свет не загорается. Я закрываю дверь. В ней врезной замок, и я запираю ее. Если мне и придется спускаться в подвал, то для этого потребуется фонарь. А кроме того, сначала надо обследовать комнаты первых двух этажей и надеяться, что после этого обхода я останусь в живых.

Я прохожу через столовую, которой давно никто не пользуется, свет падает через тюлевые занавески, висящие между раздвинутыми портьерами, через кабинет, где толстые мотыльки поднимаются с окон и пытаются укрыться от меня в темных углах, будто думают, что тени спасут их от меня, потом возвращаюсь в коридор и иду к прихожей и комнатам в передней части дома.

Я боюсь не меньше прежнего, но страх мой теперь сдерживается здоровым отвращением и уверенностью, что моя миссия даже более важная, чем спасение семьи Гармони от этого проклятья. В широком смысле этого слова я здесь для того, чтобы изгнать дьявола.

Глава 23

Итак, мы здесь, в глубинах Уиверна, все равно что за тысячу миль от Одди, но стараемся помочь ему всем, чем можем. Мы слышим, что он врезается в дом, как нами и планировалось, но после этого теряем с ним контакт, потому что машина, скорее всего, разбита вдребезги. Эд говорит, что джип по-прежнему передает сигнал, и смартфон — тоже. Эд уверен, что Одди жив и здоров. Ладно, Эд суперумный, но это не означает, что он знает все, он же не Бог и все такое. Как вы можете себе представить, я хочу, чтобы он позвонил по этому телефону и узнал, все ли в порядке с Одди, но Эд говорит, нет, еще рано, надо дать Одди время, чтобы он мог сориентироваться, нельзя отвлекать его в такой критический момент.

Одна из наших трех больших проблем, если тремя все и ограничивается, состоит в том, что пожарники могут услышать грохот, с которым Одди вломился в этот дом. Они могут поспешить туда, увидеть то, чего Хискотт не хотел бы им показывать, и тогда многие из них умрут, прежде чем все закончится. Но Эд держит под контролем все разговоры по рациям, телефонам и мобильникам, которые ведутся между «Уголком гармонии» и окружающим миром и в самом «Уголке», и говорит, что никто ничего не заметил. Сирены, ветер, огонь, общая суета в достаточной степени прикрыли Одди.

Мне не хочется об этом думать, но еще одна наша большая проблема в том, что Хискотт может использовать кого-нибудь из моей семьи, чтобы убить Одди, и Одди придется убить кого-то из моих близких, если на него нападут. В любом случае, если такое случится, я, наверное, умру, а если не умру, что-то умрет во мне, и я уже никогда не буду прежней и не захочу быть.

Если хотите знать, третья проблема, которая сводит нас с ума — или сводит с ума меня, потому что Эд рехнуться не может, — мысли о трех гостях гостиницы для автомобилистов, которых Хискотт за эти годы забрал в свой дом. Этих одиночек никто не искал, и они так и не вышли из дома. Эд думает, что безумный Хискотт мог сделать с ними нечто большее, чем установить контроль за разумом каждого. Он говорит, что после инъекции тех клеток Хискотт стал скорее инопланетянином, чем человеком, и он вполне мог превратить в инопланетян эту троицу. Что-то вроде укуса вампира или что-то менее глупое, чем укус вампира. Эду известно все, что Хикотт и его команда узнали об инопланетянах, поскольку у него есть доступ к этим файлам. Он говорит, что материалы по большей части пугающие. Поэтому, с чем бы ни пришлось столкнуться Одди в этом доме, это не будет близкими контактами третьего рода в изящном изложении Стивена Спилберга.

За последние пять лет я молилась каждый вечер, не пропустила ни одного дня, хотя должна признать, моя мама не огорчилась бы, если бы я перестала молиться годом раньше. Я хочу сказать, молитва об освобождении от Хискотта приводит к ожиданию, что освобождение это близко, а когда она остается без ответа, на душе становится горше и начинаешь думать: а нужно ли это? Я не критикую Бога, если у вас вдруг возникла такая мысль, поскольку никто не знает, почему Бог поступает так или иначе или о чем Он думает, и Бог гораздо умнее любого из нас, даже умнее Эда. Говорят, пути Его неисповедимы, и, безусловно, так оно и есть. Я просто думаю, может быть, молитвы — это человеческая идея, и Господь никогда не просил нас молиться. Да, все правильно, Он хочет, чтобы мы любили Его, и Он хочет, чтобы мы уважали Его, а для этого нам надо жить по правилам и творить хорошие дела. Но Бог — хороший

— так ведь? — а чтобы быть хорошим, надо быть человечным, мы все это знаем, поэтому если Бог лучший из лучших, то он смиреннейший из смиренных. Правильно? И тогда, возможно, Его смущают молитвы, возносимые двадцать четыре часа в сутки, в которых постоянно Его называют великим и всемогущим. И, возможно, Его немного бесит, что мы постоянно просим Его решить наши проблемы, вместо того чтобы решать их самостоятельно, для чего Он нас и создал. В любом случае, чуть ли не бросив молиться, в полной уверенности, что Бог слишком скромный, чтобы днями напролет слушать, как мы хвалим Его и умоляем что-то для нас сделать, я молюсь, как бешеная, за Одди. Наверное, потому, что я совершенно беспомощная.

Глава 24

Когда я добираюсь до конца коридора первого этажа, из-за спины доносится шум: кто-то дергает ручку двери в подвал, пытаясь ее открыть. Дверь из крепкого дерева, замок прочный, петли — из вороненой стали. Чтобы сломать ее, требуются немалые усилия, и шум — отличное предупреждение об опасности. Потом ручку дергать перестают, и воцаряется тишина.

Шесть узких окон по обе стороны парадной двери пропускают в прихожую только тусклый свет, отчасти потому, что на стеклах вытравлены вьюны. Опять же, переднее крыльцо выходит на запад, поэтому лучи утреннего и дневного солнца на него не проникают. На подоконниках толстый слой пыли, мертвые жучки, мертвые мухи, мертвые пауки.

Гостиная по левую руку заставлена мебелью, изготовленной в стиле «честерфилд», с цветочками на обивке, с декоративными подушками, красивыми резными креслами и стульями с подставками для ног, антикварными буфетами и несколькими растениями в кадках, когда-то роскошными, а теперь засохшими папоротниками, и ковер вокруг засыпан опавшими листочками. Везде пыль, паутина, запустение, и воздух ближе к фасаду кажется более сырым, чем в глубине дома.