Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 9

Прабабка выбирает… И вскоре родился на свет будущий император Павел…

Прочитав это, пришел в ужас и я: «Значит, мы не Романовы?..»

Небольшой портрет Великой прабабки, вернувшийся из подвала, стоял рядом с портретом моего несчастного прадеда… Или того, кто считался им…

Портрет был сделан знаменитой Виже-Лебрен, любимой художницей Марии-Антуанетты. Но любительница правды опрометчиво нарисовала складку над переносицей. Великая прабабка была с детства подслеповата, и от постоянного чтения глубокая складка разрезала ее лоб… Она ненавидела эту складку, считала её старушечьей. И оттого портрет отправился в подвал. На самом же деле портрет замечателен. Прабабушка ласково улыбается… с абсолютно равнодушными глазами. В этом – ключ. Она была ласкова и равнодушна. Она никого никогда не любила. Она обращалась со своими любовниками, как с продажными девками – использовала и отпускала, щедро наградив… Она не любила даже собственного сына. Ее подлинно любимым ребенком… было Государство.

Она говорила: «Я вспыльчива от природы. Вулкан Этна – это мой кузен. Но я умею держать себя в руках. Я умею быть деспотом для самого себя». На самом деле все это были красивые слова. Взрывы вулкана были редки из-за того же равнодушия к людям. Она никогда ничего не делала по страсти, всегда и во всем оставалась политиком… Потому я не верил, что она писала свои мемуары ради правды…

Став Императором, я приказал принести все оставшиеся от нее бумаги… И ведь нашел! Это был жалкий клочок бумаги – обрывок письма несчастного прадеда…

«Мадам, я прошу Вас не беспокоиться, что эту ночь Вам придется провести со мной, потому что время обманывать меня прошло… Кровать стала слишком тесной для нас двоих. После двухнедельного разрыва с Вами Ваш несчастный супруг, которого Вы не хотите удостаивать этим именем…» Текст обрывается, но зато есть дата, она – в начале письма. Это было написано на следующий год после свадьбы! Значит… Значит, никакого равнодушия к жене у Петра не было! Значит, он спал с нею! Это она! Она, видно, испытывала к нему непреодолимое отвращение. Она не хотела с ним спать, а он не смел из стыда пожаловаться тетке-Императрице. Только когда Императрица Елизавета потребовала наследника, ей пришлось победить отвращение… Она понесла от него! И родила Павла. Именно потому она так не любила сына, рожденного от ненавистного супруга! Что же касается истории про любовника, который будто бы был истинным отцом Павла, прабабка ее придумала… Чтобы после ее смерти Павел не мстил, не преследовал ее сподвижников, которых она так ценила, – тех, кто удавил его отца… И главное – не воевал с ее памятью. Так что в мемуарах для сына она осталась тем, кем была всегда. Правителем. И политиком. Но если… все-таки… написала правду? Не знаю… Проклятие!

После этих Записок мы навсегда – тайна для самих себя.

Но одно точно: неравнодушна она была только к наслаждению. Ее щедрое лоно постоянно требовало нового… Вечный гон! И кровь прабабки бушует во всех нас. Наслаждение сводило с ума всех нас – отца, его братьев, меня и моих братьев… теряешь рассудок и летишь в бездну между женскими ногами…

Рядом с портретом прабабки стоял портрет ее сына (Павла Первого)… Тщедушный дед изображен красавцем со скипетром и в короне. И… совсем не похожим на портреты отца Петра Третьего!

В это время о содержании Записок прабабки, несмотря на все предосторожности, уже знали при дворе… Как говорила о нас злая мадам де Сталь: «В России всё секрет и ничего не тайна». И когда Павел увидел этот портрет, его охватил бешеный гнев. Дед решил, что художник нарочно нарисовал его не похожим на отца. В гневе он становился безумным. И велел гнать несчастного художника в Сибирь. Вот так из-за гроба прабабка Екатерина своими Записками пребольно ударила сына. Но дед решил бороться. Он устроил культ убиенного отца. Свергнутый Петр был похоронен прабабкой в Александро-Невской лавре. Она отказала мужу лежать в Петропавловском соборе, где до?лжно всем нам упокоиться. Павел приказал вернуть прах отца на наше законное место – в Петропавловский собор… Ночью к Александро-Невской лавре подъехали траурные кареты. Павел привез все семейство… Гроб Петра Третьего подняли из могилы, открыли… Прадед истлел – рассыпались его кости, сгнил мундир, остались только перчатки, ботфорты и шляпа… в которой покоился череп. Но дед заставил всю Семью приложиться губами к истлевшим останкам. Чтобы двор понял: только сын может так чтить отца!.. Моему отцу было несколько месяцев, но и его, новорожденного, поднесли к открытому гробу. И, как рассказывала бабушка: «увидев череп, он замахал ручонками и истошно зарыдал».

Уверен, Павел был сыном Петра. Именно поэтому он так повторил характер несчастного отца… То добрый, нежный, справедливый, то все наоборот… И при этом такой же наивный… Гордо заявлял: «У нас в России аристократ – тот, с кем я разговариваю, и до тех пор, пока я с ним разговариваю». Он верил в неограниченность самодержавной власти. Не мог понять, что на самом деле его самодержавие было ограничено… Не конституцией, не парламентом, а куда эффективнее – походами гвардии на наш дворец.

О конце прадеда (Петра Третьего) и деда (Павла) мне рассказал однажды на прогулке папа?…

Я тогда вернулся из путешествия по Сибири, где увидел участников злосчастного декабрьского восстания, и осторожно попросил отца простить вчерашних гвардейцев, постаревших, больных, несчастных. Он помолчал, а потом сказал: «Я лучше расскажу тебе о том, как доблестные гвардейцы убивали в Ропше твоего прадеда, Петра Третьего… Они повергли своего законного повелителя, того, кому присягали, на пол! Он защищался всеми силами, какие придает последнее отчаяние. Но они набросили ружейный ремень на его шею. Алексей Орлов, гигант со шрамом через всю щеку, обеими коленями встал ему на грудь и запер дыхание. Император всея Руси испустил дух в руках изменников… Еще могу рассказать тебе, как клятвопреступники-гвардейцы убили другого своего Повелителя – твоего деда… Мерзавцы подло ворвались к Павлу Петровичу в спальню… Несчастный Император Всероссийский в ночной рубашке прятался за ширмой… но они увидели голые ноги, торчавшие из-под нее, и выволокли оттуда – убивать! Он умолял дать ему помолиться перед смертью. Но пьяный негодяй ударил его табакеркой по темени… Потом, как и отца его, изверги душили и задушили офицерским шарфом… После били, пинали сапогами бездыханное тело своего Государя, моего отца! Твоего деда! Наши верные гвардейцы!.. И эти в декабре того же хотели… Нет, пусть гниют в Сибири!»

Последним сверкал на солнце портрет великого дяди (Александра Первого)… Если бы обожавшая его бабка, предсказавшая возвышение и конец Бонапарта, знала, что принесет щедрая фортуна любимому внуку… Может быть, из всех нас только имя Александра Первого останется в истории человечества вместе с именем поверженного им великого врага…

На портрете, сделанном знаменитым французским художником, изображены три головы дяди – две, глядящие в противоположные стороны, одна, в центре, уставившаяся на нас…

Все три одинаковых лица загадочно не похожи друг на друга.

Когда дяде представили портрет, он, обычно ласковый и обворожительный, изволил так непривычно сильно гневаться, что портрет поспешили отправить в подвал. Изумленный художник объяснял, что взял за образец подобный портрет великого Ришелье…

И сейчас, стоя у возвращенного из ссылки портрета, я не мог не восхититься выдумкой художника…

Да, душа этого таинственного, скрытного человека гармонично соединяла самые несовместимые качества…

Будучи добросердечен, незлопамятен, он был мстителен и удивительно… злопамятен. Уверен, он никогда не мог простить Бонапарту своих унижений и поражений. И это заставило его совершить великую политическую ошибку. Когда Наполеон был изгнан из России, Кутузов и умные люди умоляли дядю остановиться и заключить союз с разгромленным французом. Подобно тому, как это сделал Бонапарт. Он разбил нас под Аустерлицем и Фридляндом, он продиктовал дяде унизительный договор в Тильзите. И предложил поделить мир. Наполеон отдавал нам весь Восток… Теперь мы могли заставить его подписать новый Тильзит, где Александр исполнил бы роль победителя Бонапарта…