Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Седьмая невеста - Мак-Грегор Дункан - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

– Клянусь Эрликом и пророком его Таримом, это было воистину чудесно! О, грудь Кики! Я велю сложить оду о ней, и да восславится она в веках! О… Слушай, Конан, давай выпьем за нежную и гладкую кожу всех бывших девственниц! Право, они стоят того…

Радостно гикнув, слуга помчался за вином. Конан же ухватил кувшин с пивом за пузатые бока и начал жадно глотать прохладный ароматный напиток, чувствуя, как с каждым глотком к нему возвращается жизнь. Утолив первую жажду, варвар наконец более-менее осмысленно взглянул на сайгада.

– Прах и пепел… Ты, Кумбар?

– Ну да, – кивнул сайгад, нимало не удивленный. И с ним порой случались подобные казусы, когда он после бурной ночи любви и возлияний не сразу узнавал даже самого Илдиза.

– Третий день гуляю, – сумрачно заявил Конан, вновь поднимая кувшин с пивом.

– А я пятый, – пожаловался Кумбар. – И всюду девицы чудятся… То ли дело в казарме! Эх…

Он с отвращением посмотрел на свой расшитый золотыми и серебряными нитями камзол, принял у варвара уже почти пустой кувшин и вылил на себя остатки пива. Намокнув, нити сразу стали одного цвета – грязного, но зато Кумбар был вполне удовлетворен.

– В казарму бы… – мечтательно вздохнул он. – На рассвете гонг – блямс! блямс! бум-м… Подпрыгнешь, а потом уж и глаза откроешь, начнешь одеваться… А парни толкаются, бранятся… Весело!

– Много болтаешь, сайгад. Ты, я понял, выполнил мое условие?

– Еще бы, – зарделся Кумбар. – И теперь ты поможешь мне выбрать из дюжины шестерых наидостойнейших?

– Помогу. Сколько у тебя девиц?

– Двенадцать. Малика, Карсана, Дана, Алма, Баксуд-Малана, тройняшки Ийна, Мина и Запаха, две Фаримы, Физа и Хализа, – скороговоркой выпалил сайгад, с надеждой глядя на угрюмое лицо варвара.

– Убери тройняшек, Физу и обеих Фарим, – небрежно бросил Конан, взял принесенную слугой бутыль с вином и присосался к ней.

– Ты их знаешь? Почему именно их?

– Тогда Малику, Карсану, Дану, Алму…

– А почему их?

– Тьфу! Прах и пепел… Убери любых, все равно кого. Главное, чтобы осталось – шесть. Их и покажешь Илдизу как самых красивых.

– О… О-о-о, мудрый… Мудрый и отважный, достойный взгляда Эрлика и пророка его Тарима… Да будут золотыми все следы твои, да не коснется тебя клинок врага, а только губы юной девы, да проведешь ты в неге и покое всю оставшуюся жизнь…

– Еще чего, – фыркнул варвар. Про себя он уже решил, что Кумбар все-таки рехнулся, а потому и тратить время на болтовню с ним больше не желал. – Как раз вечного покоя мне и не хватало!

Он встал, с презрением отворачиваясь от залитой слезами восторга жирной физиономии сайгада, и нетвердой походкой направился к выходу, предоставив Кумбару оплачивать стол.

– Как мне отблагодарить тебя, о варвар из варваров? – возопил тот, простирая руки к конановой спине.

– Очень просто. – Киммериец обернулся, с усмешкой посмотрел на старого солдата. – Пусть невесту Илдиза зовут не Алмой.

* * *

В великолепных покоях, отданных на время в распоряжение Кумбара Простака, под звуки лютни заезжего музыканта отдыхали двенадцать красавиц. Застывший у дверей как изваяние толстый, низкорослый и широкий словно тумба евнух Мингал-Арет-Каши-Бандурин мрачно взирал на столь прелестное общество, в душе проклиная нелегкую свою долю. С гораздо большим удовольствием он поохранял бы мальчиков-пажей, таких юных, таких нежных – во дворце их не менее полусотни, и все хороши как на подбор. А эти девицы… Бандурин считал величайшей ошибкой богов сотворение женщины – от нее и соблазн, от нее и разврат и вообще все беды на земле от нее, да заберет ее Нергал в свое мрачное царство…

Он почесал взмокшую лысину, обрамленную игривыми завитками седых волос, и кинул заинтересованный взгляд на музыканта. Тот был весьма мил, свеж и румян; белокурые длинные волосы волнами лежали на узких плечах; тонкие стрельчатые брови цвета скорее рыжего, чем белого, сейчас сошлись у переносицы, а прекрасные синие глаза с тоскою смотрели в заоконную даль. Музыка, льющаяся из-под пальцев его, не задевала души Бандурина – ибо душа эта давно очерствела в дворцовых интригах и сплетнях, – зато сама изящная рука, ласкавшая струны, возбудила в евнухе прежние тайные желания.

С вожделением оглядев гибкую невысокую фигуру музыканта, Бандурин твердо решил нынче же наведаться к нему, для чего ему всего лишь требовалось обойти конюшню и пересечь сад. Там-то, в караван-сарае для гостей Великого и Несравненного, и поселили приезжего, повелев в качестве платы за стол услаждать нежный слух императорских невест.

Он и услаждал сейчас: музыкой – нежный слух невест, видом своим – жадный взор Бандурина. Впрочем, играл он искусно, и в первый же день приезда сумел понравиться самому Илдизу, а это немалого стоило. Но из девушек лютниста слушала только Алма, остальные шептались, причесывались, спали и просто смотрели в потолок.

– Тихо! – взвизгнул евнух неожиданно сильным, хотя и тонким голосом.

Разодравшиеся тройняшки мгновенно отпрянули друг от друга, с завидным проворством приняв невиннейший вид. Но Бандурина не могли обмануть опущенные долу глазки; он с отвращением отвернулся от них и занялся мыслями о мальчике-лютнисте – сие, по крайней мере, могло доставить удовольствие.

Внезапно двери распахнулись, и тут же чудесная музыка резко оборвалась. Щеря в улыбке редкие, но крепкие и белые зубы, в покои ступил сам Кумбар Простак. При виде его склонился в низком поклоне евнух, девушки встали, опустив головки, а музыкант, растерянно посмотрев на того и других, решил все же последовать примеру Бандурина и тоже согнулся, отчего длинные волосы его разметались по цветастому ковру.

– По местам, – благодушно скомандовал сайгад, усаживаясь в широкое кресло у самых дверей.

Он нашел глазами Алму и с любопытством уставился на нее. Что общего может быть у этой красавицы с неотесанным варваром? На миг Кумбар забыл, что и сам не был особенно отесанным, а вспомнив о том, мотнул головой, недовольный собственной несправедливостью. Что ни говори, а Конан действительно помог ему. Хотя до такого простого решения он мог бы додуматься и самостоятельно. Но ведь не додумался же!

Обретя нынешней ночью как бы вторую жизнь – за что тоже надо было благодарить Конана – Кумбар с присущей ему в прежние времена похотливостью разглядывал красоток. Он одинаково хотел и Малику, и Карсану, и Дану, и Баксуд-Малану… Вот Алму, пожалуй, он и в мыслях опасался хотеть, ибо, по его мнению, принадлежала она киммерийцу. Зато и тройняшек, и обеих Фарим, и Физу с Хализой с удесятеренной страстью завалил бы на свою широкую и мягкую тахту.

Глазки сайгада потеплели и почти растаяли от горячего желания, охватившего вдруг его чресла; он тихонько застонал и заерзал в кресле; воображение упрямо рисовало то пышные ягодицы Кики, то ее же огромную словно два бурдюка с пивом грудь… Кумбар захрипел, разрывая шелковый многослойный ворот, схватил услужливо поднесенную евнухом чашу со слабым и терпким вином, в мгновение осушил ее. Холодный напиток несколько остудил пыл старого солдата. Прищурившись, сайгад снова посмотрел на девушек, указал пальцем на Карсану и сипло произнес:

– Ты. Ступай домой, к родителям. Бандурин выдаст тебе подарки утром.

Затем участь изгнанниц постигла обеих Фарим, Малику и Дану. Оставалась Алма, которая с замиранием сердца ждала своей очереди. Ей совершенно не улыбалось стать одной из жен довольно противного с виду Илдиза, а то, что она ею станет, если Кумбар не отправит к родителям и ее, не было сомнений: владыка собирался взять в жены всех шестерых оставшихся после отбора красавиц, выделив, правда, среди них ту, что назовется потом «любимой». И тогда – тогда прощай, синеглазый киммериец, и крошечная уютная комнатушка на втором этаже «Маленькой плутовки», и жаркие ночи любви мужчины, а не старца… Алма закусила губу, и только тем выдала волнение.

Сайгад заметил это, улыбнулся.

– И ты, Алма.

В отличие от отвергнутых Фарим, Малики, Карсаны и Даны, кои рыдали во весь голос, бия себя в нежную грудь, Алма ликовала вместе с остальными девушками, будущими невестами повелителя. Евнух и лютнист смотрели на нее с недоумением, Кумбар – с пониманием. В чем, в чем, а в мужественной стати он признавал первенство за Конаном, против которого невзрачный Илдиз казался огарком свечки против солнца. С умилением вытерев непрошеную слезу, сайгад жестом отослал прочь обеих Фарим с Карсаной, Даной и Маликой и подошел к Алме.