Все мы бедные Божьи твари - Макдональд Росс - Страница 7

— Не буду. Он не спал всю ночь.

— Тогда я войду туда без его разрешения.

— Я убью вас, если вы посмеете это сделать.

Она подняла садовые ножницы, взмахнув ими в мою сторону — разъяренная львица, защищающая своего великовозрастного детеныша. Но тут дверь коттеджа отворилась, и на пороге появился сам детеныш. Он стоял в дверях, ссутулившись, и сонно щурился. На нем ничего не было, кроме белых шортов.

— Что тут происходит, Стелла?

— Этот человек сделал в твой адрес ужасные обвинения.

Его бессмысленный взгляд, наконец, остановился на ней.

— Что он сказал?

— Я не буду это повторять.

— Я повторю, мистер Коннор. Я считаю, что вы были любовником Джинни Грин, если в данном случае это слово сюда подходит. Я полагаю, что она последовала за вами сюда этой ночью, примерно около полуночи, и покинула этот дом с веревкой на шее.

Голова Коннора дернулась. Он сделал было движение в мою сторону. Но что-то, будто невидимая цепь, удержало его. Тело его, наклонившись в мою сторону, замерло, мышцы были напряжены. Он напоминал анатомический муляж. Даже на лице отчетливо выделялись кости. Зубы были обнажены.

Я надеялся, что он попытается ударить меня, и тогда я сам смогу врезать ему. Но он не попытался. Стелла Коннор уронила садовые ножницы, и он упали на землю с глухим стуком — словно удар самой судьбы.

— Ты не отрицаешь этого, Фрэнк?

— Я не убивал ее. Клянусь, не убивал. Признаю, что мы... мы были вместе этой ночью, Джинни и я.

— Джинни и я? — повторила женщина, не веря своим ушам.

Он опустил голову.

— Прости меня, Стелла. Я не хотел причинять тебе еще боль, я уже и так причинил тебе достаточно зла. Но это все равно обнаружилось бы. Я связался с этой девушкой после того, как ты уехала. Я чувствовал себя одиноким и никому не нужным. А Джинни все время слонялась вокруг. Однажды вечером я выпил слишком много и позволил этому случиться. Потом это повторялось еще несколько раз. Мне льстило, что молоденькая хорошенькая девушка...

— Ты — кретин, — громко, резким голосом произнесла она.

— Да, я кретин в вопросах морали. Это же новость для тебя?

— Я думала, что ты, по крайней мере, испытываешь какое-то чувство уважения к своим ученикам. Ты хочешь сказать, что привел ее сюда, в наш дом, положил в нашу постель?

— Ты уже уехала. Тебя больше не было. А потом она пришла сюда сама. Она хотела сюда прийти. Она любила меня.

С невыразимым презрением женщина произнесла:

— Ах ты, жалкий, ничтожный дурак. Подумать только, что ты набрался наглости и попросил меня вернуться, чтобы выглядеть добропорядочным и респектабельным...

Я перебил ее.

— Она была здесь прошлой ночью, Коннор?

— Да, была. Я не звал ее. Я хотел, чтобы она пришла, и одновременно боялся этого. Я знал, что сильно рискую. Я много выпил, чтобы заглушить свою совесть...

— Какую совесть? — подала голос Стелла Коннор.

— У меня есть совесть, — ответил он, не глядя на нее. — Ты не знаешь, через какой ад я прошел. После того, как она пришла, после того, как это случилось ночью, я напился до бесчувствия.

— Вы хотите сказать, после того, как вы убили ее.

— Я не убивал ее. Когда я отключился, она была в полном порядке. Она сидела и пила из чашки быстрорастворимый кофе. Потом, через несколько часов, когда я пришел в себя, позвонил ее отец. Джинни к этому времени у меня уже не было.

— Думаете использовать старый, избитый трюк с отключением сознания? Хотите обеспечить себе таким способом алиби? Вам бы что-нибудь другое, получше, придумать.

— Я не могу. Это правда.

— Дайте мне осмотреть ваш гараж.

Казалось, он был рад, что ему наконец что-то приказали сделать и он может проявить хоть какую-то активность. Дверь гаража не была заперта. Он поднял ее и увел вверх, впустив дневной свет внутрь. Пахло краской. На верстаке, стоявшем рядом со шлюпкой, лежали пустые банки. Корпус шлюпки блистал девственной белизной.

— На прошлой неделе покрасил, — вне всякой связи с нашим разговором произнес он.

— Вы много плаваете?

— Да, раньше. Последнее время мало.

— Да, — сказала жена, — хобби у Фрэнка изменилось. Теперь это женщины. Вино и женщины.

— Не цепляйся ко мне, ладно, — голос его звучал умоляюще.

Она посмотрела на него с каменным выражением лица, как на совершенно чужого человека.

Я обошел шлюпку, разглядывая такелаж. Кусок линя кливера с правого борта был отрезан. Сравнивая его с линем кливера с левого борта, я обнаружил, что срезан кусок примерно в ярд длиной. Веревка именно такой длины меня и интересовала.

— Эй, послушайте! — Коннор схватился за обрезанный конец линя. Пальцы его ощупывали веревку так, будто это была его собственная рана. — Куда девался мой линь? Это ты срезала, Стелла?

— Я никогда даже близко не подходила к твоей священной лодке, — ответила она.

— Я могу сообщить вам, где находится конец этого линя, Коннор. Кусок веревки такой длины, цвета и толщины был затянут на шее Джинни Грин, когда я нашел ее.

— Неужели вы верите в то, что это сделал я?

Я попытался поверить, но мне это не удалось. Владельцы шлюпок не обрезают лини своих кливеров, даже если они замышляют совершить убийство. И хотя Коннор явно не был гением, он был достаточно сообразительным человеком и понимал, что кусок линя на шее жертвы в конечном итоге все равно выведет на него. И возможно, столь же сообразительным оказался кто-то другой.

Я повернулся к миссис Коннор. Она стояла в дверях, слегка расставив ноги. На фоне дневного света фигура ее казалась почти черной. Шарф спускался ей на лицо, и глаз ее не было видно.

— Когда вы приехали домой, миссис Коннор?

— Примерно в десять утра. Я села в автобус почти сразу же после того, как позвонил муж. Но я не могу подтвердить его алиби.

— Я не это имел в виду. Не исключено, что вы приезжали сюда дважды. Вы неожиданно приехали домой прошлой ночью, увидели девушку в доме вместе с вашим мужем и стали ждать, пока она выйдет наружу, ждали, имея при себе кусок веревки, который срезали со снастей лодки вашего мужа, надеясь отомстить ему. Ибо я сильно сомневаюсь, что ваш муж сам срезал веревку со своей собственной лодки. Кроме того, даже находясь в сильном возбуждении, он вряд ли завязал бы веревку простеньким детским узлом. Его пальцы автоматически вывязали бы морской узел. А вот женщина как раз поступила бы именно так.

Она выпрямилась, упершись своей длинной худой рукой о косяк двери.

— Я не делала этого. Я никогда не смогла бы сделать это, чтобы отомстить Фрэнку.

— Произойди это все при свете дня, может быть, и не смогли бы, но ночью люди порой делают неожиданные вещи.

— Нет существа опасней, чем оскорбленная женщина? Это вы хотите сказать? Но вы ошибаетесь. Меня не было здесь прошлой ночью. Я ночевала в доме моего отца в Лонг-Бич. Я даже не знала об этой девушке и Фрэнке.

— Почему же тогда вы оставили его?

— Он любил другую женщину. Хотел развестись со мной и жениться на ней. Но он боялся, боялся, что это повредит его положению в городе. Сегодня утром он сказал мне по телефону, что с той женщиной у него все кончено. Поэтому я и согласилась вернуться. — Ее рука упала вниз.

— Он сказал, что с Джинни у него все кончено?

— Это была не Джинни, — ответила его жена. — Это была Анита Брокко. Он встретил ее прошлой весной и влюбился. Во всяком случае, он называет это любовью. Мой муж — глупец, непостоянный глупец.

— Пожалуйста, Стелла. Я же сказал, что между мной и Анитой все кончено, и так оно и есть.

Она повернулась к нему и тихо, с яростью произнесла:

— Какая теперь разница? Не эта так другая. Любая женская плоть способна взбудоражить и тешить твое мелкое самолюбие.

Эти жестокие слова, произнесенные вслух, ранили и ее самое. Она протянула к нему руку. Внезапно на глазах ее появились слезы.

— Любая плоть, но не моя, Фрэнк, — прерывающимся от волнения голосом произнесла она.

Коннор не обратил никакого внимания на слова жены. Повернувшись ко мне, он произнес сдавленным голосом: