Распутник - Маклейн Сара - Страница 13

У Пенелопы просто челюсть отвалилась. Он даже не пытается изобразить доброту. Интерес. Заботу. Она захлопнула рот.

— Понятно.

Борн продолжал:

— Ты можешь делать все, что поделаешь и когда пожелаешь. У меня достаточно денег, чтобы оплачивать то, чем любят заниматься женщины твоего типа, и не важно, чем именно.

— Женщины моего типа?

— Старые девы, мечтающие о большем.

В комнате словно не осталось воздуха. Какое ужасное, неприятное и абсолютно точное описание! Старая дева, мечтающая о большем... Словно сегодня вечером он стоял в ее гостиной и слушал, как Томми предлагает ей руку и сердце. И видел, как ее душа наполняется разочарованием и надеждами на что-то большее.

На что-то другое.

Ну что ж, это определенно совершенно другое.

Он протянул к ней руку, провел пальцем по щеке, и она вздрогнула от этого прикосновения.

— Не надо.

— Ты выйдешь за меня замуж, Пенелопа.

Она резко отдернула голову, подальше от него, не желая, чтобы он к ней прикасался.

— Это почему же?

— Потому, милая, — и в его голосе прозвучало темное обещание, когда он склонился еще ближе, ведя сильным, теплым пальцем по ее шее, по обнаженной коже над платьем, и сердце ее заколотилось еще быстрее, а дыхание сделалось прерывистым, — что никто никогда не поверит, будто я не скомпрометировал тебя целиком и полностью.

Он сжал край платья и одним мощным рывком разорвал его вместе с сорочкой пополам, обнажив ее до самой талии. Пенелопа ахнула, уронила бутылку и вцепилась в края платья. Виски расплескалось по ее груди.

— Ты... ты...

— Можешь не спешить, милая, — лениво протянул он, отступив назад и любуясь делом своих рук. — Я подожду, пока ты не подыщешь нужное слово.

Пенелопа прищурилась. Слово ей не требовалось, ей требовался хлыст.

И она сделала то единственное, до чего смогла додуматься. Рука взлетела вверх сама по себе и соприкоснулась с его щекой с громким хлопком — этот звук показался бы ей весьма удовлетворительным, не будь она так жестоко унижена.

Его голова от удара дернулась, ладонь тотчас же прижалась к щеке, где уже расцветало красное пятно. Пенелопа снова отступила назад, к двери. Голос ее дрожал:

— Я никогда... никогда... не выйду за человека вроде тебя. Неужели ты забыл, каким был? Забыл, каким мог стать? Можно подумать, тебя вырастили волки!

Она повернулась и сделала то, что должна была сделать сразу же, как только увидела, что он идет ей навстречу.

Побежала.

Рывком распахнув дверь, Пенелопа слепо помчалась по снегу в сторону Нидэм-Мэнора, но успела пробежать всего несколько ярдов, когда он схватил ее сзади одной словно стальной рукой и легко оторвал от земли. Только тут она закричала:

— Отпусти меня! Животное! Помогите!

Она отчаянно лягалась и даже сумела пнуть его в бедро. Он грязно выругался у нее над ухом.

— Прекрати драться, гарпия!

Ни за что на свете, даже ради спасения собственной жизни! Пенелопа удвоила усилия.

— Помогите! Кто-нибудь!

— Здесь на целую милю нет ни одной живой души. А дальше все спят.

Эти слова только подстегнули ее. Он уже притащил ее назад в кухню, но невольно застонал, потому что Пенелопа локтем угодила ему под ребра.

— Поставь меня сейчас же! — изо всех сил завопила она прямо ему в ухо.

Борн не остановился, только подхватил со стола фонарь и отрубленную от стола ножку.

— Нет.

Пенелопа продолжала сопротивляться, но он держал ее крепко.

— И как ты намерен это осуществить? — едко спросила она. — Изнасилуешь меня здесь, в своем пустом доме, а потом вернешь к родителям слегка попорченную?

Он нес ее по длинному коридору, с одной стороны которого виднелись деревянные перила, отмечавшие площадку черной лестницы для слуг. В них Пенелопа и вцепилась изо всех своих сил. Он остановился, дожидаясь, когда она отцепится, и заговорил поразительно терпеливым тоном:

— Я не насилую женщин. Во всяком случае, если они не попросят меня об этом сами.

Услышав это, Пенелопа призадумалась. Ее сердце заныло. Ему на нее наплевать. Он ее не хочет. И ставит ее настолько низко, что даже и притвориться не желает. Изобразить интерес. Попытаться ее соблазнить.

Использует ее ради Фальконвелла.

А Томми разве нет?

Конечно, да. Томми заглянул ей в глаза, но увидел не их голубизну, а всего лишь синеву суррейского неба над Фальконвеллом. Конечно, он еще увидел в ней своего друга, но сделал свое предложение не поэтому.

По крайней мере Майкл повел себя честно.

— Это лучшее предложение, какое ты можешь получить, Пенелопа, — негромко произнес он, и она услышала в его голосе настойчивость. И поверь, это не самое ужасное, что я в своей жизни сделал.

Этим словам следовало бы прозвучать надменно. Или хотя бы бесстрастно. Но они прозвучали просто честно. И еще в них промелькнуло что-то такое... Пенелопа даже не была уверена, что расслышала это. Точнее, она просто не позволила себе это уловить.

Но перила все-таки отпустила, и Борн поставил ее на ступеньки.

Она в самом деле обдумывает это. Как сумасшедшая.

В самом деле представляет себе, каково это — выйти замуж за нового, странного Майкла. Да только не может она себе этого представлять. Не может даже начать думать о том, каково оно — выйти замуж за мужчину, который, не задумываясь, хватает топор и рубит на кусочки кухонный стол. И утаскивает вопящих женщин в заброшенный дом.

Одно тут несомненно — это никак нельзя назвать нормальным браком для светской женщины.

Пенелопа посмотрела ему прямо в глаза (благодаря тому, что он поставил ее на несколько ступенек выше себя).

— Если я за тебя выйду, моя репутация будет погублена.

— Главная тайна общества в том, что эта «гибель» не так ужасна, как ее пытаются представить. Ты получишь свободу, которая прилагается к погубленной репутации, а это не так уж мало.

Пенелопа помотала головой:

— Дело же не только во мне. Репутация моих сестер тоже пострадает. Если мы с тобой поженимся, им уже никогда не найти удачную партию. Общество будет думать, что их... так же просто втянуть в скандал... как и меня.

— Твой сестры — не моя забота.

— Зато моя!

Он вскинул бровь.

— Ты уверена, что в твоем положении можешь выдвигать требования?

Она уверена не была. Никоим образом. Но все равно расправила плечи, не желая отступать.

— Ты забыл, Что ни один викарий в Британии не сочетает нас браком, если у алтаря я скажу «нет»!

— И ты думаешь, будто в этом случае я не сообщу всему Лондону, что обесчестил тебя сегодня вечером?

— Да!

— Ты ошибаешься. История, которую я состряпаю, заставит покраснеть даже самых бывалых проституток.

Пока покраснела только Пенелопа, но все равно решила не сдаваться. Она сделала глубокий вдох и выложила свою козырную карту:

— В этом я как раз не сомневаюсь, но, обесчестив меня, ты лишишься последнего шанса на обретение Фальконвелла.

Он застыл. Ожидая его ответа, Пенелопа затаила дыхание.

— Назови свою цену.

Она выиграла!

Ей хотелось во все горло закричать о своем успехе, о том, что она победила этого непреклонного, непоколебимого мужчину — нет, настоящего скота. Но она удержалась благодаря остаткам инстинкта самосохранения.

— Эта ночь не должна повлиять на репутацию моих сестер.

Он кивнул:

— Даю слово.

Пенелопа плотнее сжала разорванные края платья.

— Слово печально известного негодяя?

Он поднялся на ступеньку выше и оказался совсем рядом, возвышаясь над ней в темноте. Усилием воли она сумела не отшатнуться, слушая его голос, полный опасности и обещания.

— Среди воров тоже существует понятие о чести, Пенелопа. А среди игроков — тем более.

Она сглотнула; его близость лишала ее мужества.

— Я... я не то и не другое.

— Чушь, — шепнул он, и ей показалось, что она чувствует его губы на своем виске. — Похоже, ты прирожденный игрок. Тебя просто требуется немного обучить.