Дело Уичерли - Макдональд Росс - Страница 2

— Но может быть, такой необходимости просто не было?

— Дай-то бог. — Он тяжело, словно устав от бурных эмоций, опустился на стул. — Но объясните мне, зачем ей понадобилось убегать? У нее ведь все было.

— Всегда хочется чего-то еще. — Я пробежал глазами по стенам викторианского склепа и выглянул в окно: вдали виднелся городок, а за ним бескрайняя пустыня. — Как ей жилось дома?

— Последние годы она здесь редко бывала. Лето мы всегда проводили в Тахо, а зимой Феба училась в колледже.

— Как она успевала?

— Вроде бы вполне прилично. Правда, в прошлом году у нее возникли кое-какие сложности чисто академического свойства, но их удалось уладить.

— Расскажите.

— Видите ли, ей пришлось уйти из Стэнфордского колледжа. Ее не выгнали за неуспеваемость, но дали понять, что в другом месте ей будет легче. Поэтому прошлой весной она перевелась в Болдер-Бич, чему я был не очень-то рад, поскольку сам в свое время кончал Стэнфорд.

— А как отнеслась к новому колледжу ваша дочь?

— По-моему, ей там понравилось. Насколько мне известно, в Болдер-Бич у нее появился поклонник.

— Как его зовут?

— Бобби, если не ошибаюсь. В женской психологии я разбираюсь неважно, но, кажется, парень здорово вскружил ей голову.

— Ее сокурсник?

— Да. Его я не знаю, но я был рад, что Феба влюбилась. Раньше-то она мальчиками не особенно увлекалась.

— А она хорошенькая? — спросил я, а про себя подумал, что если девушка первый раз влюбляется в двадцать один год, то дело плохо.

— По-моему, да. Впрочем, мне, как отцу, судить трудно. Посмотрите сами.

Он вытащил из кармана бумажник крокодиловой кожи и раскрыл его. Из-под прозрачного пластика на меня глянуло миловидное, хотя и несколько необычное личико: густая копна темно-русых волос, огромные, точно фары, синие глаза, большой, довольно чувственный рот, плотно сжатые губы. Тонкая натура. Такая может стать либо писаной красавицей, либо старой девой с постной физиономией. Впрочем, до старой девы еще дожить надо.

— Можно взять эту фотографию?

— Нет, — отрезал Уичерли. — Только не эту. Она самая лучшая. Любую другую — пожалуйста.

— Ее фотографии могут мне пригодиться.

— Давайте тогда я сейчас же разыщу их, а то потом забудем.

С этими словами хозяин дома вскочил и бросился вон из комнаты. Слышно было, как он, перескакивая через две ступеньки, взбегает по лестнице, как хлопает дверью на втором этаже. Наверху упало что-то тяжелое и качнулась люстра.

Уичерли раздражал меня. Он был хорошо воспитан, что в наше время редкость, и вместе с тем в нем чувствовалась какая-то ожесточенность. Тяжело топая ногами, он сбежал с лестницы и, с грохотом распахнув дверь, ворвался в комнату. Лицо его побагровело.

— Черт бы ее побрал! Увезла все фотографии Фебы! Ни одной не оставила.

— О ком вы?

— Жена моя. Бывшая жена.

— Вот видите, значит, она все-таки любит дочь.

— Будет вам! Кэтрин любящей матерью никогда не была. Просто она знала, что мне эти фотографии дороги — вот их и забрала.

А когда?

— Скорее всего, когда уехала в Рино. В прошлом апреле. С тех пор мы виделись всего один раз. Нечего сказать, отряхнула прах Медоу-Фармс со своих ног...

— Она до сих пор живет в Рино?

— Нет, туда она поехала разводиться. А где моя бывшая супруга сейчас, понятия не имею. Надо думать, обретается где-нибудь здесь, в этих краях.

— Должны же вы знать, где она. Вы ведь платите ей по разводу?

— Этим занимаются юристы.

— Прекрасно, в таком случае назовите мне юриста, который знает ее адрес.

— И не подумаю. — Он засопел, словно рассвирепевший бык или по крайней мере откормленный боров. — Я не желаю, чтобы вы вступали в контакт с миссис Уичерли. Она только еще больше запутает дело, да еще Фебу очернит. И меня заодно. У Кэтрин злой язык... — Он облизнул свои тонкие, нервные губы и на мгновение умолк, причем, судя по выражению его лица, очень вовремя. — Слышали бы вы, что она несла!

— Когда?

— Она явилась на мой пароход в день отплытия — ворвалась в каюту и набросилась на меня. Пришлось ее выставить.

— "Набросилась"?!

— Да, с руганью. Стала обвинять меня в том, что я, видите ли, оставил ее без гроша. Какая несправедливость! Наоборот, я поступил с ней в высшей степени благородно: сто тысяч долларов единовременного пособия и более чем щедрое содержание — разве плохо!

— Вы говорите, развод состоялся в апреле?

— Вступил в силу в конце мая.

— И с тех пор Феба ни разу не виделась с матерью?

— Нет. Феба считала, что Кэтрин очень нам обоим навредила.

— Стало быть, инициатором развода была Кэтрин?

— Конечно. Она ненавидела меня, ненавидела Медоу-Фармс, не заботилась даже о собственной дочери. Я точно знаю, что после развода мать и дочь виделись всего один раз, в моей каюте, когда Кэтрин устроила мне эту отвратительную сцену.

— Значит, Феба поднялась на борт одновременно со своей матерью?

— Да, к сожалению.

— Почему «к сожалению»?

— Потому что Феба была потрясена услышанным. Она, естественно, пыталась мамашу урезонить, но не тут-то было. Феба вообще к ней хорошо относилась. Лучше, чем та того заслуживала, — поспешил добавить он.

— А с парохода они ушли вместе?

— Конечно, нет. Как они уходили, я, правда, не видел -откровенно говоря, после разыгравшегося скандала мне было не до этого. Я заперся в каюте, но никогда не поверю, чтобы Феба уехала вместе с матерью. Никогда не поверю.

— У Фебы были сбережения? Она могла купить билет на самолет или на поезд?

— Думаю, да. В день отплытия, кстати сказать, я сам дал ей довольно крупную сумму, — припомнил Уичерли и опять стал оправдываться: — Понимаете, в колледже у нее были довольно большие расходы. Ей, например, пришлось купить машину, и это пробило довольно значительную брешь в ее бюджете. Я дал ей лишнюю тысячу, чтобы она себе ни в чем не отказывала.

— Наличными?

— Да. У меня было с собой довольно много наличных денег.

— А какие у нее были в тот день планы?

— Она собиралась вернуться в отель. Я остановился в «Святом Франциске» и перед отъездом заплатил за сутки вперед, чтобы Феба могла переночевать в моем номере.

— Она была на машине?

— Нет, ее машина осталась в гараже на Юнион-сквер. Феба хотела сама отвезти меня на пароход, но я боялся, что мы попадем в пробку, и уговорил ее взять такси.

— В отель она должна была вернуться на том же такси?

— По идее да. Она попросила водителя подождать. Уж не знаю, дождался он ее или нет.

— Как выглядел таксист, не помните?

— Помню только, что довольно смуглый. Невысокий смуглый мужчина.

— Чернокожий?

— Нет, вроде бы итальянец.

— А на какой он был машине?

— Увы, не помню. Я вообще не наблюдателен. — Уичерли закинул ногу на ногу. Шерстяные брюки обтягивали его толстые ляжки.

— Тогда опишите мне машину вашей дочери или хотя бы назовите ее номер.

— Я ее ни разу не видел. Кажется, Феба купила в Болдер-Бич подержанную импортную малолитражку.

— Ладно, это я сам выясню. Во что Феба была одета?

— Бежевая юбка и бежевый свитер, — после паузы ответил Уичерли, устремив взгляд на карниз под потолком. — Светлое пальто свободного покроя из верблюжьей шерсти. Коричневые туфли на высоком каблуке. Коричневая кожаная сумка. Она вообще одевается скромно. Шляпы не было.

Я достал ручку и черный кожаный блокнотик и на чистой странице написал сверху «Феба Уичерли», а ниже, с вопросительным знаком: «Мать — Кэтрин», «Друг — Бобби», после чего перечислил предметы ее туалета.

— Что это вы там пишете? — с недоверием спросил мой клиент. — Зачем вам Кэтрин?

— Да вот, решил чистописанием заняться, — не удержался я. Уичерли действовал мне на нервы.

— Как вас прикажете понимать?

— Понимайте как знаете.

— Как вы смеете?

— Простите, мистер Уичерли, но вы слишком многого от меня хотите. Я ведь не могу расследовать дело, подробности которого от меня тщательно утаиваются, Я должен располагать фактами.