С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Бойн Джон - Страница 5

— Об этом и речи быть не может, — тут же ответил ее супруг, помотав головой, словно это предложение следовало немедленно вытрясти из мозга и ушей, чтобы оно не успело нанести никакого вреда. — Я не стану, повторяю — не стану — посмешищем для соседей.

— Ну и на меня тогда не рассчитывай.

— Может, нам кого-нибудь нанять? — спросил Элистер. — Вроде профессионала, который гуляет с собаками.

— Но тогда придется оправдываться за состояние мальчика перед чужим человеком. И глазом моргнуть не успеешь, как слухи пойдут.

— И то правда. Но как же быть со школой?

— А что школа? — нахмурилась Элинор. — Ты о чем это? Не ходит он ни в какую школу.

— Пока не ходит, но скоро же пойдет. Через несколько месяцев ему в детский сад. Придет весь такой белый, и все решат, что с ним что-то не так.

— С ним и так что-то не так, Элистер.

— А вдруг они решат, будто у него кожная болезнь? Тогда никто не захочет с ним сидеть. И опомниться не успеем, как нас потащат разговаривать к школьному врачу, а там и хлопот не оберешься. Могут и в стенгазете про это напечатать — и тогда все узнают, что я породил летающего мальчика. Нет уж, прости меня, Элинор, но я должен настоять на своем.

— На чем ты должен что? — не веря своим ушам, переспросила Элинор.

— На своем, — уже с нажимом повторил Элистер. — Я глава этой семьи, и я решил, что мы рискнем. К черту неприятные взгляды и жестокие сплетни. Мальчика надо выводить на солнышко. Завтра утром можешь и начать, когда поведешь гулять Капитана У. Э. Джонза.

Собакин хвост при этом расчудеснейшем на свете слове — «гулять», два слога, сулящие ни с чем не сравнимые удовольствия, — радостно завилял, и Элинор с неохотой согласилась. Сопротивляться у нее больше не было сил. Поэтому наутро — день обещал быть ярким и солнечным, в самый раз для того, чтобы щеки мальчика немного порозовели, — Элинор хлопнула в ладоши, призывая Капитана У. Э. Джонза, пристегнула к его ошейнику поводок, а затем встала на кухонный табурет, чтобы достать с потолка сына.

— Идем гулять, — буднично сообщила ему она.

— По дому?

— Нет, на улицу.

— На улицу? — переспросил Барнаби, ни на грош не веривший, что мама сделает так, как накануне вечером распорядился папа.

— Ну да. Но прежде, чем мы выйдем, — в общем, извини, но я должна кое-что сделать.

И Элинор достала запасной ошейник Капитана У. Э. Джонза — такой, что растягивается, — и второй поводок, которые они держали в кухонном шкафу. Через три минуты все вышли на улицу.

На улицах Киррибилли то было необычайное зрелище. Сначала двинулись к дому генерал-губернатора на самом южном кончике полуострова: повесив от стыда голову, шла взрослая женщина, в нескольких шагах впереди трусила собака неопределенной породы и неведомого происхождения, а позади на другом поводке над ними летел четырехлетний мальчик, бледный, как привидение.

Барнаби Бракет стал воздушным змеем.

Они свернули на север, к колледжу Святого Алоиза, где в пятом классе доучивался Генри. Но едва в школе прозвенел звонок и дети с топотом побежали по лестницам на переменку, Элинор заторопилась прочь, к причалу на Джеффри-стрит, — ей нравилось стоять там и смотреть на паруса Оперного театра на другом берегу залива, на городские небоскребы и отели, торчавшие на горизонте. Справа от нее гордо высился мост через гавань — он соединял пляжи Северного Сиднея с центральным районом Скалы, — и она повернулась к нему лицом — посмотреть на флаги, трепетавшие на ветру, — а затем глубоко вздохнула. Ей — хотя бы на краткий миг — стало спокойно.

— Доброе утро, Элинор! — окликнул ее мистер Чаппакуа, бывший олимпийский чемпион-марафонец: в 1976 году в Монреале он занял четвертое место по спортивной ходьбе на двадцать километров. Они встречались всегда — по утрам мистер Чаппакуа выходил на разминку с Бьюла-стрит: локти прижаты к бокам, а сам переваливался с ноги на ногу, как утка в бейсболке. — Доброе утро, Капитан У. Э. Джонз!

После чего он поднял голову — и заметил, как над ними парит Барнаби. Приветливость мигом схлынула у него с лица. Мистер Чаппакуа родился и всю жизнь прожил в Сиднее. Своим городом он очень гордился — и его жителями, и его прекрасными традициями. Несколько лет назад он даже выдвигался в парламент — и тоже занял четвертое место. Он регулярно писал письма в газету «Сидней морнинг геральд», а в них жаловался на все, что не соответствовало его нормам жизни, которые были крайне высоки.

— У вас мальчик летит, миссис Бракет, — произнес он в ужасе. Назвать ее фамильярно по имени он вдруг оказался решительно не в силах. — Летит!

— Правда? — переспросила Элинор, задрав голову, будто и для нее это огромный сюрприз.

— Вы же сами это знаете. У вас он на поводке! Вот к этому все катится, миссис Бракет? Вот до чего, значит, опустился Сидней, великолепнейший город на свете?

Элинор открыла было рот оправдаться, но слов в защиту поведения своего сына не нашла, и шокированный мистер Чаппакуа просто рыкнул что-то, как разбуженный волк, повернулся и зашагал домой к миссис Чаппакуа. Та предположила, что где один такой, там найдутся и другие и весь город вскоре уже будет кишеть этими мерзкими существами.

Хотя Элинор это столкновение унизило, Барнаби было все равно: его целиком захватили новые виды, что ему теперь открылись. Он посмотрел вниз на Капитана У. Э. Джонза; тот, почуяв восторг хозяина, радостно завилял хвостом. Барнаби щурился на утреннем солнышке — лучи отражались от воды, и волны пускали разноцветные радужные зайчики. Из-за поворота от Круглой набережной к Нейтральной бухте шел паром, и Барнаби захотелось на него — посмотреть бы, что еще есть в тех дальних далях, куда его никогда не пускали.

— Я так и знала, что ничего хорошего не выйдет, — сердито сказала Элинор, повернулась и зашагала туда, откуда они пришли. — Теперь только и разговоров у соседей будет. Чем скорее, Барнаби, я уведу тебя домой, тем лучше.

Но, подходя к дому, они встретили на улице еще одного соседа — вернее, соседей, сразу двух. Звали их Джо и Элис Моффэт, и они были какими-то крупными знатоками компьютеров (так Элинор, по крайней мере, рассказывали). Они держались за руки и весело болтали на ходу, однако, увидев Элинор, Барнаби и Капитана У. Э. Джонза, остановились как вкопанные и воззрились на них, разинув рты от удивления.

— Это надо сфотографировать, — сказал Джо Моффэт, выуживая из кармана смартфон и целясь им в Барнаби. Это был неумытый молодой человек, на лице у него постоянно красовалась эдакая неопрятная полубородка, и носил он только футболки и шорты, а на ногах — шлепанцы. Хотя, поговаривали, стоил что-то около миллиарда австралийских долларов. — Эй, миссис Бракет! Не шевелитесь, будьте добры? Я пытаюсь вашего мальчика снять.

— Не стану я вам не шевелиться, отсталое вы животное, — рявкнула Элинор, проносясь мимо него так, что чуть не сбила с ног его жену. С такой скоростью неслась она, что Барнаби в лицо задул ветер — до того сильный, что волосы его затрепетали сзади, а сам он стал тормозить всю троицу, что в этих обстоятельствах было даже как-то забавно. — И пожалуйста, хватит на меня пялиться — это невозможно невежливо.

— Только один снимок, прошу вас, — сказал Джо, догоняя Элинор. — Всем интересно такое увидеть.

Не хотелось бы мне вам сообщать, что именно ему на это ответила Элинор, но это было грубо. Она бежала до самого дома — к восторгу Капитана У. Э. Джонза, который обожал знатные пробежки. Бедняга же Барнаби только дрожал от холода. Оказавшись дома и в безопасности, Элинор отцепила поводок от собачьего ошейника, и пес немедленно сбежал на задний двор делать свои собачьи дела. Затем она отцепила второй поводок, и Барнаби воспарил к своему цветастому матрасу средней жесткости из «Дэйвида Джоунза».

— Такое поведение неприемлемо! — крикнула мальчику Элинор, грозя пальцем. Теперь она так злилась на него, что в голове у нее снова зашевелились нехорошие мысли. — Я этого не потерплю, Барнаби Бракет, ты меня слышишь? Я твоя мама, и я требую, чтобы ты немедленно прекратил летать. Спускайся сейчас же!