Каменное сердце - Патерсон Кэтрин - Страница 11

Шипа мороженое не интересовало, и он, подойдя к Юнити, потянул ее за подол цветочной юбки. Юбка, к сожалению, порвалась, но Шип был прав: было уже очень поздно, и пора было возвращаться домой. А он умел следить за временем лучше, чем дети. Так что Чарльз спросил у Де Квинси, нельзя ли ему задать Ягабогу свой вопрос прямо сейчас. Де Квинси спросил Сника, а Сник спросил Ягабога, и тот ответил:

— С удовольствием! — Он всегда был рад помочь ближнему.

Так что Чарльз прошел к столу для почетных гостей, вежливо всем поклонился и рассказал Ягабогу историю о том, как изменился его отец. Он рассказал ему про совет и про подарок и спросил, не согласится ли Ягабог помочь им выбрать подарок.

— Как зовут твоего папу? — спросил Ягабог.

— Билли Яго, сэр.

— Найди Уильяма Яго, — сказал Ягабог Снику.

Сник поклонился и поспешил к большой стопке книг, лежавшей в углу зала.

— Сник ищет данные в моем многотомнике «Кто есть кто», — объяснил Ягабог. — Мне говорили, что одноименный земной том ужасающе неполон. Это потому, что они никогда не включают туда того, кто не является кем-то. Но это не оправдание. Каждый является кем-то, и я готов бросить вызов любому, кто станет это отрицать.

Сник открыл страницу на «Я» и нашел Уильяма Яго. Затем он принес Ягабогу том с описанием жизни Билли, и тот, прочитав его, печально покачал головой.

— Этот плут, мой друг Дух Грома — какой же он вспыльчивый мальчик! Думать, что Фатт и Фам… — здесь он прервался. Все молча ждали продолжения, потому что никто не понял, о чем говорил Ягабог. Наконец он захлопнул книгу и вернул ее Снику. — Подарки тут не помогут, — сказал он Чарльзу. — Наоборот. Ты не должен ничего давать своему отцу. Ты должен кое-что у него отнять.

— Ой, — сказал Чарльз. — Ему это не понравится. Он теперь ничего не отдает.

— Он ничего не должен знать об этом, — сказал Ягабог. — В старом пальто твоего папы, которое висит на гвозде во флигеле фермы Меррипит, лежит Каменное сердце. Избавься от него, и все будет хорошо.

— Спасибо вам большое, сэр, — сказал Чарльз. — И еще я хочу сказать, что мы с сестрой ужасно благодарны вам и всем остальным. Мы желаем вам всем доброй ночи, и если когда-нибудь в наших силах будет сделать что-нибудь для пикси, я надеюсь, что они скажут нам об этом.

— Превосходно! — сказал Король.

— Хорошо сказано, — сказала Королева.

Вдруг Юнити, которую как раз уводили феи, чтобы переодеть в ее старое платьице, обернулась и сказала во весь голос:

— А интересно, можно мне поцеловать Ягабога?

Сник был явно потрясен.

— Тише! — воскликнул он. — Я очень надеюсь, что он тебя не слышал! Ягабог никогда никого не целует, и только самые великие существа могут поцеловать его. И даже они — только кончик его мизинца.

Но добрый старый Ягабог услышал Юнити и сказал:

— Иди сюда, человеческое дитя, и поцелуй меня.

Юнити подошла к нему, и Ягабог поднял ее своими волосатыми руками и поцеловал. Она посмотрела в его зеленые глаза, и они были слово пара чудесных телескопов, в которых ей одновременно открылось все прошлое, настоящее и будущее.

Она не поняла почти ничего из того, что увидела. Но даже то немногое, что она поняла, помогло ей со временем стать самой мудрой женщиной Дартмура.

Так эта замечательная ночь подошла к концу. Де Квинси дружески распрощался с Чарльзом, Юнити и Шипом, и его Секретарь вывел их из Рощи пикси и произнес заклинание. Они снова обрели свои обычные размеры и отправились домой под светом луны и звезд.

Лес был прекрасен, но казался таким безмолвным, холодным и неприютным, что, добравшись наконец до Меррипита, они были сильно подавлены. Чарльз пару раз попытался начать разговор, но в горле у него был комок. То же чувство было и у Юнити с Шипом — хотя, между нами говоря, вполне возможно, что комок в его горле можно было объяснить тем, что он съел слишком много на празднике.

Заухала сова, и этот звук был таким страшным, что Юнити не выдержала и разрыдалась.

— А ин-ин-ин-ин-интересно, — сказала она, — не можем ли мы вернуться и попросить милого Ягабога, чтобы мы жили с ним, а не с папой.

Чарльз собрался с силами и попытался приободрить ее. Он не понимал, почему их всех охватило такое уныние, но на самом деле это было вполне естественно. После необычайно веселого вечера девять людей из десяти чувствуют себя несчастными — особенно если они знают, что этот веселый вечер никогда не повторится вновь.

Но скоро они встретили существо гораздо более несчастное, чем они. Когда они проходили мимо чьей-то фермы, Шип вдруг бросился к изгороди и залился неистовым лаем.

В ответ чей-то голос прокричал:

— Пощадите! Не делайте больше дырок во мне, или мне конец! — Голос был странным и хриплым, напоминающим звук, с которым имбирное пиво переливается через бутылочное горлышко.

Чарльз подозвал Шипа к ноге. Затем они с Юнити подошли к изгороди и нашли там очень странный и неожиданный объект. Объект был очень жалок на вид. Его прямоугольное тело было бледно-розового цвета, ручки и ножки были толщиной с соломинки, а к лицу был привинчен круглый медный носик, блестевший в лунном свете. Несчастная вещица опиралась на одну руку, и в боку ее виднелась ужасная дыра.

— Кто ты? — спросил Чарльз.

Удивительная вещь села.

— В двух словах, — начала она свою длинную речь, в которой слов было гораздо больше, чем два, — я резиновая грелка из каучука. Меня сделали в Германии и продали в Лондоне пожилой леди, у которой мерзли ноги. Я всегда приходила к ней в кровать и грела ее холодными ночами. В прошлом году она переехала в Дартмур и остановилась вот в этом доме. Я никогда не узнаю, как так получилось, что она бросила меня. Она, должно быть, лишилась рассудка. Так или иначе, это не моя вина. Все это время я была в прекрасном рабочем состоянии.

Вздохнув, она продолжала:

— Когда в дом въехала новая семья, жена фермера по достоинству оценила мои качества. Даже ее муж, фермер, не пренебрегал моей компанией в морозные ночи. Я всегда спала вместе с ними. У них не было детей, так что можно сказать, что они практически усыновили меня. Но у меня было слабое место, ставшее причиной моего краха. В ту роковую ночь — без сомнения, самую холодную ночь в году — меня накачали горячей водой гораздо сильнее, чем обычно, и я взорвалась. Я взорвалась! Я бы предупредила их, если бы могла, но на это не было времени. Они оба только что легли спать, и тут горячая, почти кипящая вода прорвала безобразную дыру в моем боку и залила всю кровать. Изрыгая проклятия, которые я не могу сейчас воспроизвести, ошпаренный фермер выскочил из кровати, схватил меня за горло, открыл окно и вышвырнул наружу в двадцатиградусный мороз. Никто не пришел мне на помощь. И вот теперь я живу здесь — если это можно назвать жизнью. Меня грызут мыши, клюют птицы и жалят колючки. Я заклинаю вас! Верните меня к цивилизации, если у вас есть сердце!

И бедняга с трудом приподнялась и упала на колени перед ними. Шип тянул Юнити за подол платья, уговаривая уйти, но у нее было доброе сердце.

— А интересно, — сказала она, — можем ли мы тебя починить?

— Конечно, можете, — ответила она. — По крайней мере, вы можете попробовать.

— Тогда пойдем, — сказал Чарльз, и грелка, рассыпаясь в булькающих благодарностях, собрала все оставшиеся силы и запрыгнула на руки мальчику. Скоро она пожаловалась на неудобное положение, и тогда Чарльз сложил беднягу пополам и сунул в карман. Затем они с Юнити и Шипом поспешили домой.

В саду их ждали папа и Джон. Мистер Яго до красноты надрал уши Чарльзу, открыл двери конюшни и затолкал его внутрь. Затем он отругал Юнити и втолкнул ее туда же. Он запер их и сказал, что завтра они могут не рассчитывать ни на завтрак, ни на обед, ни на чай. Тем временем Джон жестокими пинками загнал Шипа в его конуру. После этого папа с сыном вернулись в свои кровати. Билли Яго сказал обеспокоенной жене, что дети вернулись и теперь заперты в конюшне.