Камень, ножницы, бумага - Макдональд Йен - Страница 22

Столовая не освещена, если не считать неоновых сполохов над стойкой бара самообслуживания и свечения телеэкрана в углу, где Мас разговаривает с девушкой, которая приносила мне чай. Они здесь – единственные посетители. Меламиновый пластик столешниц усыпан страницами комиксов и раздавленными банками из-под пива. Я чувствую себя нежелательной персоной, вторгшейся в самый неподходящий момент. Мас представляет девушку: Марико. Настоящая хозяйка, она вежливо кланяется и приносит из кладовой пиво, очень холодное и очень вкусное.

– Мас, сколько времени Лука уже здесь? Он предлагает мне чипсы из своего пакета.

– Она задержалась в Токио. Здесь она появилась позавчера. Мы встретили ее в Йаватахаме.

Я вдыхаю дым каньябариллос, чтобы чуть-чуть остудить голову, чтобы выскочить из сужающейся вокруг меня ловушки. Если ты, хенро, собираешься грешить, то уж греши по-крупному, чтобы милость оказалась сильнее.

– Значит, это с ней ты говорил по международному телефону, то-то ты выключал изображение.

По телевизору борцы сумо в молчании ломали друг друга в священной глине арены.

– Мы задумали это задолго до Первого храма. Еще когда вы встретились в Кейптауне и ты сказал ей, что серьезно подумываешь принять мое приглашение о паломничестве.

– Боже мой! Да тут целый заговор. Когда вы все это придумали? В постели с бутылочкой саке, разглядывая порнографические комиксы?

Мне приходилось познать глубины гнева, на которые способен Мас, однако внезапная вспышка этой сверхновой устрашила и меня.

– Никогда, никогда, никогда не смей о ней так говорить! Никогда, слышишь, подонок! Мы встретились в Саппоро на Ледовом фестивале. Компания «Майер Ми-койан» поручила ей заказ на виртуальный аттракцион. Она считает, что паломничество может позволить тебе вырваться. Спастись, спасти свою душу.

– Ну, что ж. Аллилуйя! Честь ей и хвала, маленькой мисс Армия Спасения. Значит, ты про меня все знал с самого начала… И что, все это представление в Мурото предназначалось специально для меня?

Секунду я был уверен, абсолютно, абсолютно уверен, что если бы под рукой было что-нибудь хоть чуть-чуть более острое, чем палочка для риса, Мас воткнул бы мне его в глотку.

– Не знаю, что она в тебе нашла. Ты эгоистичное, неблагодарное, порочное и трусливое существо. Ты – как ребенок, Эт. Она не выдала ни одного твоего гребаного секрета. Ты сам это сделал. Тебе нельзя доверить даже безопасность твоей собственной страны. Она просто сказала, что у тебя беда. Страшная беда. И паломничество может дать тебе время, силы и пространство, чтобы вырваться из пут. И все. По некоторым причинам я согласился ей помочь. Она тебя любит. Кроме тебя она никогда никого не любила и не будет любить, а ты ее ранил. Ранил, ранишь сейчас и дальше будешь ранить.

– Боже мой, Мас!

Голоса в холле. Мистера Танацаки и кого-то еще. Громкие голоса, сильные. Опасные голоса. Я приподнимаюсь и оборачиваюсь в кресле, и тут они вламываются в дверь. Тяжелые. Мясистые. Акира. Их двое. Камуфляжные куртки тошнотворного неонового и черного полуночного цвета. Волосы зачесаны назад и сплетены в тощие сальные косички. На лицах маски, усеянные цифрами. Растерные линии сходятся на моем лице.

Я вскакиваю. Руки инстинктивно сжимаются в кулаки. Лазерный луч отмечает красные точки прицела у меня на лбу и в области сердца. Висящие в воздухе пылинки прочерчивают путь к его источнику – автоматическим пистолетам Fiuzzi.

– Ты. И ты. – Красная нить, танцуя, смещается на переносицу Маса. – С нами.

Мистер Танацаки протестует, что-то кричит, пытается вырвать оружие из рук бандитов. Красный луч мечется по нишам со столиками, по полу и потолку, но тут акира с пугающей, явно химически усиленной мощью швыряет его об угол холодильника, бьет рукоятью пистолета, бьет, бьет, бьет… В холле визжат.

И тогда я открываю свою левую ладонь.

Кетер вдавливает акира, извивающегося, дрожащего, скрученного судорогой, в стену комнаты. В приступе бешенства я бросаюсь к нему. Единственное, что я ощущаю, что знаю, – это гнев. Целые годы гнева горят в моих руках, сплетаются в белый раскаленный узел в правой ладони. Я представляю, как левая ладонь вдавливается в его глаза, и в душе возникает греховное ликование.

– Этан! Оставь его! – Мас. Второй акира направляет на меня прицельный луч лазера, я откатываюсь в сторону, потом ползу, держа наготове левую ладонь.

– Нет, Этан, не таким способом.

Нет. Не таким способом. Это способ Этана Ринга. Не твой. Мой способ. Моя ладонь открывается, как цветок лотоса. Правая ладонь.

– Брось оружие! – Голосу, в котором звучит абсолютная власть, не нужно кричать. Звяканье керамики и металла на досках пола. Лазерный луч чертит строгую красную прямую по отполированному дереву. – Сядь! На корточки. Руки на голову! Так и сиди, пока я не разрешу шевельнуться.

Он подчиняется. Хотел бы иначе, да не может. Камуфляжная куртка становится синей, как неоновый свет.

– Кто вас послал?

– Управляющий отделением Аки из «Тоса Секьюрити» по приказу шефа-директора по безопасности. Наша бригада работает по субконтракту.

Классическая тактика: разделяй, а потом используй своих врагов. Если даже акира служат и не считают такое позором, значит, эта земля значительно крепче зажата в твердом кулаке «Тоса Секьюрити», чем я думал. Здесь нельзя оставаться, даже на час. Миссис Танацаки, Марико и старший сын, стоя на коленях, окружили мистера Танацаки. Очень много крови, и он не шевелится. Миссис Танацаки раскачивается туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. На столе в холле есть телефон, и младший сын звонит.

– Нет! – кричу я. – Стой! – Его пальцы замирают над кнопками, потом решаются. – Смотри на меня, – приказываю я, подняв правую руку. В темноте холла его зрачки расширяются. – Остановись. – Трубка опускается на место.

– Я только хотел вызвать «скорую помощь», – объясняет он. Марико смотрит на меня с ненавистью. Словно холодное железо ударяет мне в грудь. Фракторы Выздоровления и Спокойствия могли бы помочь мистеру Танацаки еще до нашего ухода, так что ничего страшного, если вызвать «скорую помощь», но Марико не приняла бы моего дара, и я все равно не могу потратить даже несколько минут, чтобы их напечатать.

Паломничество закончено. Разрушено. Оно было разрушено в тот миг, когда я впервые напечатал слова: что я повторю трижды, есть истина, – в той темной комнате на ферме миссис Морикава.

– Мас, надо уходить.

– Нет, Этан. – Отказ пронзает меня, словно пуля. – У нас всегда так: нагадили – и дальше, в путь, правда? Крутим педали, въезжаем в чужие жизни, выполняем свои трюки – и дальше, знай крути педали. А эти люди остаются. Все, что у них есть, – здесь. Им некуда идти, если начнется заваруха. Ты пришел в их мир, в один вечер разрушил его, а наутро, когда сюда явятся сыщики из «Тоса Секьюрити» разобраться, что случилось с их акира, ты уже будешь стоять на коленях в каком-нибудь храме и молить Дайцы отпустить тебе грехи и просветить. Ты не понимаешь, вы, европейцы, не понимаете: здесь не существует высших принципов, нет неотъемлемых прав человека, к которым они могут взывать. Нет благородного западного представления о правде и справедливости, нет понятия невиновности, пока не доказана вина. Здесь закон – это «Тоса Секьюрити».

Пуля. Медленно убивающая пуля вгрызается в кости и плоть, впивается в самое сердце холодным, пронзительным пониманием, что та нерушимость закона и неподкупность его стражей, на котором зиждется наше общество, здесь в буквальном смысле не существует. Большую часть человеческой истории, и вот теперь, в эпоху увядания Западной Промышленной Демократии, – снова, закон был, и опять является, территорией силы.

Как-то раз мама Эмма – императрица сандвичей – показала мне, как ловить в бутылку землероек. Соблазняемые приманкой (такой жирной, такой вкусной), они сами лезли в ловушку – горлышко, а потом и дальше – в емкость (такую просторную, такую удобную). Вот только наевшись вдоволь «Вискас» из печени и почек, они с изумлением понимают, что не могут взобраться по гладкой и скользкой стенке к горлышку. Попав в капкан, я считал себя свободным, но это была просто иллюзия – гладкие прозрачные стены. История. Моя собственная и история этих краев, по которым я скитаюсь в поисках озарения, тащат меня вперед, вверх, вниз, к неизбежной игре с демонами, из которой нет возвращения. Капкан. Мои кулаки колотят по меламиновой столешнице. – Мас, неужели ты не понимаешь, с этим необходимо покончить! Надо найти способ жить так, чтобы насилие не было решением любой проблемы. Я знаю, чего ты просишь. Но это жизнь. Это не фильм Куросавы. Это не анима. Я говорил об этом на черепашьем пляже и говорю опять. Я не какой-нибудь гребаный актер кабуки. Здесь нет грима и декораций, или что там вы еще используете… Мы живые, из крови и плоти, и мы умрем.