Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Душой наизнанку

Мамочева Юлия

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Душой наизнанку - Мамочева Юлия - Страница 16

Изменить размер шрифта:

Морс

Вместо солнца-рубина, чьи грани — пылки,

Солнца-рома, пьянящего прерии,

Я пью морс, ограниченный телом бутылки,

Из стеклянной её артерии.

Тёплый морс, цветом алый, что жидкий

Марс.

Vita brevis.

Не сбрендить бы —

Вот в чём — ars.

Всполот всполохами витринными,

Манит в улицы город-инкогнито.

Но молчу я в колени, отлынивая,

И граничусь ёмкостью комнаты.

Рябь рубиновых рыб

киноварью в уме.

Я меж стен.

Я охрип.

Сам — в аквариуме.

Так-то в горнице лысо и голо,

Что за голость плачу налог.

Все толкуют о смене пола —

Значит, время взглянуть в потолок!

Я хочу его — выше, выше,

Чтобы легче взывалось к Вишну.

Потолок сменю — в радость Кришне —

Старым способом сдвига крыши.

Я сменю потолок — круто, гордо.

Старый, нынешний — больно лишний.

Новый будет — квадратному горлу

(Горлу кельи, бутылки, горна)

Капитальным отсутствием крышки.

И бродить по заре, не по городу,

Сквозь него я, от времени года

Не завися, — взлечу. Зависну

На высотах полёта мысли.

Предвкушением жив монолог.

Я на небо сменю потолок,

Чтобы каждый вечер — Всевышний

Прямо в комнату без зеркал

Солнце спелое мне кидал

Алой вишней.

Бабушке

Ты просто обязана выздороветь.

Потрясает осень гривою линяющего льва,

Знай разбрызгивает ливень палевый!

…Был мой дух изнанкой вывернут, посыпались слова:

«Выздоравливай, прошу, выздоравливай!»

Два словечка, злую пару — золотых, что палый лист,

Бездной множенных стократ осторожненько —

Я швыряю, как уверовавший в небо атеист,

Рваным голосом прозревшего безбожника.

Выпускаю с кашлем — тоннами в окно слова из пут,

Изломав тупыми пальцами — жалюзи.

Пешеходы! Гляньте под ноги! Червонной вязью тут

По асфальту вперемежку буквы с листьями цветут…

«Поправляйся, чёрт возьми!

Ну пожалуйста…»

Тротуар линован чинно, точно детская тетрадь;

Гладок, точно детский взгляд — ни ухабышка.

Хоть пишу, как ты учила, — трудно, трудно разобрать

Буквы, призванные встать — стройно, рядышком.

Лев линяет — вот причина. Ливень плачет. Ты на гать

Поглядела б. Различила, как кричит асфальта гладь

Там, под нею: «Выздоравливай, бабушка!..»

Как под маской: «Выздоравливай, бабушка!..»

Ради звёзд, выздоравливай, бабушка.

Маска листьев — палых, алых — карнавала атрибут.

Чай, Венеция пирует отчаяньем:

На высоких пьедесталах — львы нутро моё скребут,

С каждой крыши листопадят рычанием…

Львы ленивые, злобивые, отравленной

Лавой ливня отлиняли — властно, лиственно…

По Венеции, по русской, неправильной

Расплывается червонная истина.

«Выздоравливай! — кругом. — Выздоравливай!..» —

воет каждый лев

рыком истовым.

Но не лев — тот, кто прав.

Кто, злой нрав поправ

И разбрызгавши сполна ливень палевый,

Воет, небо скребя.

О тебе. Для тебя.

Воет голосом моим: «Выздоравливай!..»

Очервонилось просветом небо низкое.

Нынче, Осень, ты прозрела атеисткою.

«Я в последние дни — чересчур о своих проблемах…»

Я в последние дни — чересчур о своих проблемах.

В раж вхожу, похвалясь в выраженьях мосластых,

бессмысленных,

Точно нищая армия — количеством военнопленных,

Как блатной институтик — числом неповинно

отчисленных.

Я в последние дни — зажалелась до кожной ржавчины,

Жалом жалости к пошлой себе выжгла помыслы

добрые.

Так что времени жить да писать теперь недостаточно,

Так что нынче нытьё лишь одно ко двору да вовремя.

А ведь хочется снова слова воздвигать, как крепости,

Чтобы пахли стихи изголовною музыкой космоса!..

Наземь рухнуть, сорвавшись с креста повседневной

нелепости,

И воскреснуть, раскрывшись глазами доброго

помысла.

Кому — низменности?

Я не люблю, чтоб была превышена мера:

Легче просыпаться ситом, чем выспаться сытым,

Ибо кому-то моя разгульная эра —

Точно выходит боком дефис дефицитом.

Пир у меня? Пояс чей-то стянулся туже.

Бьюсь об заклад: коль нашарить случится клад,

Фатум кого-то в отместку посадит в лужу,

Ложью заманит на ложе прокрустово, гад.

Думает Фатум: «Всех осчастливить не сдюжу;

А раскрошусь по грошу — кто же станет богат?»

Негодованье оскалится бездной вопросов:

Всякому по копейке? Вскипает общество!

Мало! Народу неймётся, а только ропщется:

Каждый второй — суфлёр, каждый третий — философ.

Фатум, не мучься; отметил ещё Ломоносов:

Здесь появилось — значит, вон там закончится.

Фат, Ломоносов-то — был посол полномочный:

Старого века, старой северной вотчины.

Был он посол; мы же слабого, друг, посола:

Даже злословить не каждый умеет соло.

Только из общей бочки — нестройным хором —

Бога покличем Чёртом, дарителя — вором

В пику безмерно-мирным переговорам.

Мера должна быть и морю, и миру, и мареву,

Нищенству нищего, барству борзого барина.

Чтоб не солить ни единому слою социума:

Мера — на систолы сердца, на сладость солнца.

Всем по копеечке — просто чтобы не ссориться!

Чтобы всяк на гроше принцессил, как на горошине!

Всем чтобы поровну — порванной в порции жизни!