Таймлесс. Сапфировая книга - Гир Керстин - Страница 43

Никогда бы я не смогла допустить, чтобы кто-то причинил ему боль. И кого бы он там не видел в прошлом, это уж точно была не я.

Арка ворот перед нами осветилась от вспышки фотоаппарата. Уже совсем стемнело, но по Темплу до сих пор бродили толпы туристов. На площади стоял уже знакомый мне чёрный лимузин. Когда мы подошли ближе, водитель выскочил и открыл передо мной дверцу машины. Гидеон подождал, пока я заберусь на сидение, затем он наклонился ко мне и прошептал:

— Гвендолин?

— Что?

Было так темно, что я видела лишь очертания его лица.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты мне по-настоящему доверяла, — его тон был таким открытым и доверительным, что я растерялась.

— Мне бы тоже этого хотелось, — пролепетала я.

Только когда Гидеон закрыл дверцу и машина тронулась, мне пришло в голову, что лучше бы я сказала «Мне бы тоже хотелось, чтобы ты доверял мне».

Глаза мадам Россини горели от восторга. Она взяла меня за руку и подвела к большому зеркалу, чтобы я смогла оценить результаты её трудов. Я сама себя не узнала. Прежде всего, дело тут было в волосах, обычно они были гладко зачёсаны, а сегодня мадам Россини уложила их тысячами завитушек и соорудила из них гигантскую высокую причёску, очень похожую на ту, которую сделали на свадьбу моей кузине Джэнет. Несколько прядей пружинками спадали на мои голые плечи. Тёмно-красный цвет платья ещё больше оттенял мою бледность, но я не выглядела больной или хилой, а, напротив, казалась какой-то сияющей.

Мадам Россини только что припудрила мне нос и лоб и нанесла на щёки немного румян. Вчера я всё-таки засиделась допоздна, но благодаря её искусному макияжу никаких синяков у меня под глазами заметно не было.

— Настоящая Белоснежка, — сказала мадам Россини и промокнула слёзы счастья подвернувшимся под руку лоскутком. — Красная как кровь, белая как снег и чёрная как смола. Они наверняка будут недовольны, потому что я сделала тебя такой выразительной. Покажи-ка мне твои ногти, да, тре бьен, коротко подстрижены и чисты. А теперь покачай головой. Можешь посильнее, эта причёска должна выстоять целый вечер.

— Такое впечатление, что у меня на голове шляпа, — сказала я.

— Ты к этому привыкнешь, — ответила мадам Россини, укрепляя причёску ещё большим количеством лака. И это после того, как в неё воткнули одиннадцать фунтов шпилек — именно они держали вместе всю эту гору локонов. Некоторые шпильки служили только для украшения, на них были нашиты такие же розочки, как и на моём декольте. Ах, как мило!

— Ну что же, кажется, готово, лебёдушка. Мне опять тебя сфотографировать?

— О да, пожалуйста! — я огляделась в поисках сумки, в которой лежал телефон. Лесли мне не простит, если я ей не покажу всю эту красоту.

— Я бы очень хотела сфотографировать вас вдвоём, — сказала мадам Россини, щёлкнув меня уже с десяток раз с каждой стороны. — Тебя и невоспитанного юношу. Чтобы можно было убедиться, насколько непревзойдённо и в то же время неброско соотносятся ваши наряды. Но о Гидеоне заботится Джордано, поэтому мы больше не спорим по поводу этих узорчатых чулок.

— Но чулки выглядят просто отлично, — сказала я.

— А всё потому, что они выглядят точь-в-точь как чулки того времени, но сделаны из эластана, поэтому носить их гораздо удобнее, — сказала мадам Россини. — Раньше приходилось, наверное, опутывать подвязками ногу до самого бедра, а у тебя подтяжки служат всего лишь украшением. Я, конечно, не предполагаю, что кто-то будет заглядывать тебе под юбку, но если вдруг такое случится, никто ничего не заподозрит, — она захлопала в ладоши. — Бьен, я позвоню наверх и скажу, что ты готова.

Пока она разговаривала по телефону, я снова подошла к зеркалу. Сердце моё бешено колотилось. Всё утро я старалась не думать о Гидеоне, и это мне даже удалось, но только потому, что я постоянно вспоминала про графа Сен-Жермена.

К страху перед новой встречей с ним примешивалась необъяснимая радость от того, что я попаду на настоящее суаре, и из-за этого радостного беспокойства мне становилось как-то не по себе.

Мама разрешила Лесли остаться у нас ночевать, поэтому вчерашний вечер получился очень даже милым. Когда мы с Лесли и Химериусом обсуждали события прошедшего дня, на душе становилось намного легче.

Не знаю, может, они наговорили мне всяких ободряющих слов, только чтобы я не расстраивалась, но вроде как и Химериус, и Лесли были совершенно уверены, что мне не стоит пока бросаться с моста от неразделённой любви, можно повременить. Они в один голос твердили, что у Гидеона были все основания вести себя подобным образом, а Лесли ещё добавила, что раз мужчины и женщины равны, у мальчиков тоже могут случаться периоды, когда настроение портится независимо ни от чего, и вообще, она уверена, что в душе Гидеон очень милый парень.

— Ты ведь совсем его не знаешь! — отмахнулась я. — Ты говоришь это только из-за меня, потому что знаешь, что именно мне нужно сейчас услышать.

— Ага, а ещё потому, что мне очень хочется, чтобы мои слова оказались правдой, — сказала Лесли. — Если он будет вести себя как полный идиот, обещаю тебе, я сама его отыщу и накостыляю по шее.

Химериус вернулся домой поздно, потому что весь вечер он по моей просьбе следил за Шарлоттой, Рафаэлем и Гидеоном.

Химериус был совершенно уверен, что описывать Рафаэля очень скучно, но мы с Лесли считали по-другому, и демону пришлось сдаться.

— Как по мне, у мальчонки какой-то слишком уж сладенький вид, — недовольно хмыкнул Химериус. — Он уверен в своей неотразимости сильнее всех остальных.

— Тогда Шарлотта для него в самый раз, — довольно сказала Лесли. — Ведь до сих пор наша Снежная Королева умела быть только самой замечательной и неприступной.

Мы устроились на моём широком подоконнике, а Химериус присел на стол, аккуратно обернул вокруг себя хвостик и начал свой доклад.

Сначала Шарлотта и Рафаэль кушали мороженое, потом они пошли в кино, а в конце вечера встретились с Гидеоном в итальянском ресторанчике. Мы с Лесли заставили его вспомнить все-все подробности: название фильма, какую пиццу они заказывали, и о чём говорили, слово в слово. Если верить Химериусу, Шарлотта и Рафаэль абсолютно друг друга не слушали, и каждый говорил о своём.

Рафаэль увлечённо рассуждал о том, чем отличаются английские девочки от французских, и какие из них сексуальнее, а Шарлотта тем временем рассказывала, кто в прошлом году получил Нобелевскую премию по литературе. Её заунывные речи привели к тому, что Рафаэль заметно погрустнел, а потом стал откровенно подмигивать другим девочкам. В кинотеатре Рафаэль не предпринимал никаких попыток обнять или поцеловать Шарлотту (к большому удивлению Химериуса), а даже наоборот, через десять минут после начала фильма он крепко и глубоко заснул.

Лесли сказала, что это самая симпатичная выходка, о которой ей только доводилось слышать, и я была с ней полностью солидарна. Затем мы, конечно же, захотели узнать у Химериуса, говорили ли Шарлотта, Рафаэль и Гидеон обо мне, и Химериус (немного нехотя) пересказал нам следующий возмутительный диалог (который я синхронно переводила Лесли):

Шарлотта: Джордано серьёзно обеспокоен подготовкой Гвендолин, он считает, что завтра своим поведением она испортит абсолютно всё, что только можно испортить.

Гидеон: Передай мне, пожалуйста, оливковое масло.

Шарлотта: Политика и история — это для Гвендолин просто тёмный лес, она катастрофически не умеет запоминать имена, в одноухо влетает, а из другого тут же вылетает. Что она может с этим поделать, бедняжка, её мозг просто не способен воспринимать столько информации разом. Неудивительно, ведь он битком набит названиями поп-групп и именами актёров из чепуховых романтических фильмов.

Рафаэль: Гвендолин — это твоя кузина, да? Я видел её вчера в школе. Такая, с длинными тёмными волосами и голубыми глазами?

Шарлотта: Точно, и с родинкой на виске, которая похожа на банан.