Башня из пепла - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 91

Я назвал свой рассказ «Темные боги Кор-Йубана». Да, не стану спорить, моя версия Мордора была похожа на марку кофе. Герои — обычные, не подходящие друг другу искатели приключений, меланхоличный изгнанник, принц Р’хлор из Раугга и его громогласный спутник Аргилик Кичливый. «Темные боги Кор-Йубана» оказались самым длинным рассказом, когда-либо написанным мной (около пяти тысяч слов), и у него был трагический конец — Аргилика сожрали темные боги, те самые из названия рассказа. Во время обучения в Маристе я читал Шекспира и знал, что такое трагедия, поэтому и привел к гибели надменного Аргилика. Р’хлор уцелел, чтобы рассказать историю смерти друга... и когда-нибудь, я надеялся, вновь сразиться со злом. Когда рассказ был закончен, я отправил его в Сан-Франциско, где Клинт Бигглстоун тут же принял его для публикации в «Коргане».

Вот только фэнзин больше ни разу не вышел.

Начиная с выпускного класса средней школы, я уже умел пользоваться копиркой, честное слово. Но мне было лень с ней возиться. «Темные боги Кор-Йубана» стали еще одной из моих потерь — и, слава богу, последней, потом я всегда сохранял копии всех написанных мной рассказов. Но прежде чем окончательно свернуть свою деятельность, «Кортана» оказала мне еще одну услугу. В третьем выпуске Бигглстоун напечатал статью, названную «Только не делайте из этого хоббита», из которой я узнал о существовании Дж. Р. Р. Толкина и его фэнтезийной трилогии «Властелин колец». Статья меня заинтриговала, поэтому я не колебался, когда несколько месяцев спустя наткнулся на книжном прилавке на пиратское «эйсовское» издание «Братства кольца».

Я сел в автобус и погрузился в чтение толстого красного тома. И меня тут же посетили сомнения: уж не ошибся ли я? «Братство» совсем не походило на героическую фэнтези. Какое отношение имеет к этому трубочный табак? Рассказы Говарда обычно стартовали с появления гигантского змея или с топора, который раскраивал чью-то голову на две половинки. Толкин же начал свою книгу с описания дня рождения. А хоббиты с волосатыми ногами и любовью покушать, казалось, сбежали из книжек о кролике Питере. «Конан прорубил бы кровавую дорогу сквозь IIIир от начала и до конца,— вот что я тогда думал.— И куда подевались вечная меланхолия и титаническое веселье?»

Однако я продолжал читать и уже хотел отложить роман в сторону, когда добрался до Тома Бомбадила. Впрочем, дальше пошло интереснее, и в конце концов Толкин меня поймал.

«Гил-Галад был эльфийским королем,— рассказывал Сэм Гэмджи,— о нем слагали печальные баллады менестрели».

И меня охватила дрожь — ни Конан, ни Кулл никогда не вызывали у меня подобных чувств.

Почти сорок лет спустя я оказался в процессе работы над собственной высокой фэнтези, «Песнью льда и огня». Книги получались огромными и очень сложными, на их написание уходили годы. И всякий раз, стоило выйти очередному тому, я начинал получать письма по электронной почте, в которых спрашивали, когда будет следующая книга.

«Вы не знаете, как трудно ждать!» — жалобно восклицал один из читателей. Я знаю, хотелось ответить мне, очень хорошо знаю. Я и сам ждал.

Когда я закончил читать «Братство кольца», выяснилось, что это единственная часть, изданная в мягком переплете. И мне пришлось ждать, когда «Эйс» опубликует «Две башни», а потом «Возвращение короля». Следует признать, что ожидание не было таким уж долгим, но мне показалось, что прошли десятилетия. И в тот момент, когда мне в руки попадал очередной том, я откладывал все остальное в сторону, чтобы поскорее его прочитать. Однако, оказавшись на середине «Возвращения короля», я притормозил. Оставалось всего несколько страниц, а когда они закончатся, я уже никогда больше не смогу в первый раз прочитать «Властелина колец»!

Вот как сильно я любил эти книги, будучи читателем.

Но и в качестве писателя я попал под обескураживающее воздействие Толкина. Когда я читал Роберта Говарда, то думал: настанет день, и я смогу писать не хуже, чем он. Читая Лина Картера или Джона Джейкса, я говорил себе: я могу писать лучше уже сейчас. Но над страницами романов Толкина я впадал в отчаяние. Никогда я не сумею сделать то, что совершил он, мне не удастся даже приблизиться к нему! И хотя я много лет писал фэнтези, мои книги по стилю оставались гораздо ближе к Говарду, чем к Толкину. Не следует идти по следам мастера.

Я начал писать второй рассказ о Р’хлоре, когда учился на первом курсе Северо-Западного университета, продолжая обманывать себя, что «Кортана» лишь задерживается и отнюдь не умерла, а «Темные боги Кор-Йубана» выйдут в самое ближайшее время. В продолжении мой принц-изгнанник попадает в Дотракийскую империю, где вступает в союз с Барроном Кровавым Клинком, чтобы сражаться с крылатыми демонами, убившими его деда, короля Барристана Храброго. Я успел написать двадцать три страницы, когда мои друзья нашли рассказ на моем письменном столе, и получил огромное удовольствие, читая вслух свою пурпурную прозу,— в результате этот опус так и остался незаконченным. (У меня до сих пор хранятся эти листки, цвет которых из пурпурного стал почти фиолетовым.)

Я не писал фэнтези, когда учился в колледже — за исключением «Дороги в Сан-Брета», которую никак нельзя назвать высокой или героической фэнтези. И вовсе не потому, что любил фэнтези меньше, чем научную фантастику. Причины носили исключительно прагматический характер. Мне нужно было платить за жилье.

Начало семидесятых было замечательным временем дня начинающего научного фантаста. Каждый год открывались новые НФ-журналы: «Вертекс», «Космос», «Одиссея», «Галилей», «Азимове». (А новых журналов фэнтези не было и в помине.) Из существующих журналов только «Фэнтэсгик» и «F&SF» покупали фэнтези, причем последний печатал современную фэнтези, предпочитая Торна Смита и Джеральда Керша Толкину и Говарду. Новые или старые, но научно-фантастические журналы имели серьезных конкурентов в лице регулярно выходящих антологий, носивших звучные названия: «Орбита», «Новые измерения», «Вселенная», «Кварк», «Альтернативы», «Андромеда», «Новая звезда», «Звездный», «Хризалида». (И никто не издавал антологий фэнтези.) Процветали также журналы для тех мужчин, которые минут пять назад обнаружили, что на лобке у женщин есть волосы; многие охотно печатали научно-фантастические рассказы, чтобы заполнить свободные страницы между фотографиями. (Они также покупали ужасы, но их вовсе не интересовала высокая или героическая фэнтези.)

В те времена было больше издательств, чем сейчас. «Бэн-там», «Даблдей», «Делл», «Рэндом хаус», «Бэллантайн», «Фасетт» были шестью разными издательствами, а не одним, и большинство из них публиковали научную фантастику. Фэнтези печатали серии «Бэллантайн эдалт фэнтези», которые главным образом были посвящены переизданиям. «Лансер» выпускал Роберта Говарда, но это было одно из самых бедных издательств, большинство авторов сбегало из него, как только их книги начинали покупать в других местах.

Всемирных конветов фэнтези тогда еще не существовало, а Всемирный конвент научной фантастики редко номинировал фэнтези на премию «Хьюго»; впрочем, «НФ-писатели Америки» (которые тогда еще не добавили «и фэнтези» в свое название) также неохотно включали их в списки претендентов на премию «Небьюла».

Короче говоря, карьеру в фэнтези сделать было невозможно, во всяком случае тогда. Нужно было подождать. И я поступил, как множество других писателей до меня,— как Джек Уильямсон, Пол Андерсон, Андрэ Нортон, Джек Вэнс, Хайнлайн, Каттнер, Рассел, де Камп, К. Л. Мур и другие. Я писал научную фантастику... и время от времени, из любви к предмету, понемногу обращался к фэнтези.

«Одинокие песни Ларена Дорра» стали моим первым фэнтезийным рассказом, написанным в качестве профессионального писателя. «Фэнтэстик» напечатал его в 1976 году. Внимательные читатели заметили, что одни имена и мотивы восходят к «Только дети боятся темноты», а другие я использовал в дальнейших работах. В своей прозе, как и в реальной жизни, я ничего никогда не выбрасываю. Шарра и ее темная корона предназначались для мифов о Докторе Роке, которые однажды попросил меня написать Говард Келтнер. Однако к 1976 году мое участие в фэнтези-журналах осталось далеко позади, Доктор Рок закрыл свою лавку, и я посчитал возможным вновь воспользоваться своими идеями уже совсем в другом контексте.