Башня из пепла - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 46

Наконец мы кое-что нашли: большую — с десяток — группу Посвященных, сгрудившихся у повозки с хлебом за одним из крутых холмов. Двое Посвященных были выше остальных.

Мы посадили аэромобиль на другой стороне холма и двинулись им навстречу, оставив машину, окруженную толпой шкинских ребятишек. Когда мы подошли, Посвященные все еще ели. Восемь из них были шкинами разного роста и оттенка кожи, на их голых черепах плясали сосуны. Двое были людьми.

Они носили такие же длинные красные одеяния, как шкины, и держали в руках такие же колокольчики. Один из них был высоким мужчиной с дряблой, висящей складками кожей казалось, он недавно очень похудел. Седые вьющиеся волосы, широкая улыбка, морщинки вокруг смеющихся глаз. Второй — худой, смуглый, похожий на хорька, с большим крючковатым носом.

У обоих на головах сосуны. Паразит, пристроившийся на затылке Хорька, был величиной с прыщик, а седой мужчина держал на голове роскошный образчик, ниспадавший ему на плечи, как пышный воротник.

И на этот раз зрелище было действительно мерзкое.

Изо всех сил стараясь улыбаться, мы с Лианной направились к ним; мы не читали, по крайней мере сначала. Пока мы шли, они приветливо улыбались. Потом оба взмахнули руками.

— Здравствуйте,— бодро обратился к нам Хорек.— Никогда вас не видел. Вы на Шки недавно?

Я был слегка удивлен. Я ожидал какого-то витиеватого, загадочного приветствия или вообще никакого приветствия. Я думал, новообращенные люди теряют человеческие черты и становятся псевдошкинами. Я ошибся.

— Недавно,— ответил я. И стал читать чувства Хорька. Он был искренне рад нам, и его просто распирало от удовольствия и хорошего настроения.— Нас пригласили побеседовать с такими, как вы.

Я решил быть честным.

Хорек заулыбался во весь рот.

— Я Посвященный и счастлив,— сказал он.— Буду рад с вами поговорить. Меня зовут Лестер Каменц. Что вы хотите узнать, брат?

Лия застыла. Пусть читает его мысли, а я буду пока задавать вопросы.

— Когда вы стали приверженцем этого культа?

— Этого культа? — переспросил Каменц.

— Единения.

Он кивнул, и меня поразило какое-то карикатурное сходство с тем, как мотал головой вчерашний пожилой шкин.

— Я всегда был приверженцем Единения. Вы тоже приверженец Единения. Все мыслящие существа приверженцы Единения.

— Но мы этого не знаем,— возразил я.— А вы? Когда вы поняли, что вы приверженец Единения?

— Земной год назад. Меня приняли в ряды Посвященных всего несколько недель назад. Первое время после Посвящения — время радости. Я радуюсь. Теперь до самого Конечного Единения я буду бродить по улицам и звонить в колокольчики.

— Чем вы занимались раньше?

— Раньше? — Быстрый рассеянный взгляд,— Когда-то я работал с машинами. Я работал с компьютерами в Башне. Но моя жизнь была пуста, брат. Я не знал, что есть Единение, и был одинок. Я общался только с машинами, с бездушными машинами. Ныне я Посвященный. Ныне я,— он поискал слово,— не один.

Я дотянулся до его души и опять обнаружил там счастье и любовь. Но теперь появилась боль, смутная память о прошлой боли, отвращение к непрошеным воспоминаниям. Интересно, это пройдет? Может, сосун дарит своим жертвам забвение, сладостное, бездумное отдохновение и окончание борьбы? Может быть.

Я решил провести эксперимент.

— Эта штуковина у вас на голове,— резко заговорил я,— паразит. Он пьет вашу кровь, он питается ею. Он будет расти и отбирать у вас все больше и больше необходимых вам для жизни веществ. И наконец он начнет пожирать вашу плоть. Вы понимаете? Он вас сожрет. Я не знаю, больно это или нет, но, что бы вы при этом ни испытывали, в итоге вы умрете. Если только не вернетесь в Башню и не попросите хирургов снять эту штуку. Возможно, вам удастся снять ее самому. Почему вы не пытаетесь это сделать? Поднимите руку и сорвите с головы этого кровопийцу. Ну давайте!

Чего я ждал? Гнева? Ужаса? Возмущения? Ничего этого не последовало. Каменц откусил кусок хлеба, улыбнулся мне, и я ощутил только любовь, ликование и легкое сожаление.

— Сосун не убивает,— сказал он наконец,— Сосун дарит радость и счастливое Единение. Умирают те, у кого нет сосуна. Они... одиноки. Одиноки навеки.— Какая-то струна его души вдруг дрогнула, задетая страхом, но страх быстро прошел.

Я взглянул на Лию. Она оцепенела и напряженно смотрела на Каменца, все еще читая. Я снова повернулся к нему, чтобы задать следующий вопрос. Но вдруг Посвященные стали звонить. Начал один из шкинов, он поднимал и опускал правую руку, и колокольчик раскачивался, издавая одинокий резкий звук. Потом шкин взмахнул левой рукой, потом снова правой, потом опять левой, потом вступил другой Посвященный, потом еще, и вот все они раскачивали колокольчики и трезвонили, и этот гулкий звон наполнял меня, а радость, любовь и ощущение колоколов вновь подступали к сердцу.

Я медленно смаковал их чувства. От их любви перехватывало дыхание, она была такой сильной, такой жгучей, что почти пугала, они щедро делились со всеми своим весельем, изумлением, ровной, спокойной радостью, целой палитрой добрых чувств. Что-то происходило с Посвященными, когда они звонили в колокола, что-то снисходило на них, приподнимало над повседневностью и озаряло светом, что-то странное и чудесное; ни один Обыкновенный не расслышал бы этого в резком, дребезжащем звоне. Но я не Обыкновенный. Я расслышал.

Медленно и неохотно я отстранился от них. Каменц и второй мужчина увлеченно звонили, широкие улыбки и сияющие, лучистые глаза одухотворили их лица. Лианна продолжала напряженно читать. Она слегка приоткрыла рот, было видно, как она дрожит.

Я обнял ее и терпеливо ждал, слушая музыку колоколов. Лия продолжала читать. Наконец я мягко встряхнул ее. Она повернулась ко мне и посмотрела холодными, далекими глазами. Потом моргнула. Глаза широко раскрылись, она замотала головой, нахмурилась и пришла в себя.

Озадаченный, я заглянул в ее душу. Странно, очень странно. Меня захлестнул вихрь эмоций, одно чувство сменялось Другим, прежде чем я успевал дать ему название. Стоило мне очутиться в этом смерче, и он потянул меня за собой. Мне стало не по себе. Вот-вот он швырнет меня вниз, в бездну. По крайней мере, я так чувствовал.

— Лия,— позвал я.— Что случилось?

Она снова посмотрела на Посвященных, в ее взгляде застыли тоска и страх. Я повторил вопрос.

— Я... Я не знаю,— ответила она.— Роб, давай помолчим. Давай уйдем. Мне надо подумать.

— Хорошо,— сказал я.

Что с ней? Я взял ее за руку, и мы медленно пошли к тому склону, где оставили аэромобиль. Шкинские детишки облепили его со всех сторон. Смеясь, я стал разгонять их. Лия стояла и смотрела на меня отсутствующим взглядом. Я хотел было еще раз прочитать ее чувства, но не посмел вторгаться в ее сокровенные переживания.

Мы поднялись в воздух и пустились в обратный путь к Башне, только теперь мы летели выше и быстрее. Я вел машину, а Лия, уставившись в пустоту, сидела рядом.

— Узнала что-нибудь полезное? — пытаясь переключить ее внимание на работу, спросил я.

— Да. Возможно.— Голос был безучастным, как будто говорил автомат,— Я прочитала всю их жизнь, две жизни. Каменц, как он сказал, работал программистом. Но не очень-то преуспевал. Гнусный человечек с гнусным характером, ни друзей, ни любовницы, никого. Жил один, избегал шкинов и не любил их. Он и людей-то не любил по-настоящему. Но Густаффсон как-то достучался до его души. Густаффсон не обращал внимания на холодность Каменца, на его злобные насмешки, на его жестокие шуточки. Густаффсон не отвечал ему тем же, понимаешь? И скоро Каменц стал хорошо относиться к Густаффсону, начал восхищаться им. Они никогда не были друзьями, но все-таки Каменц считал Густаффсона самым близким человеком.

Лия вдруг осеклась.

— И он пошел вместе с Густаффсоном? — бросив на нее быстрый взгляд, подсказал я.

Глаза Лии по-прежнему где-то блуждали.

— Нет, не сразу. Он еще боялся, еще не доверял шкинам и был в ужасе от сосуна. Но позже, когда Густаффсон ушел, Каменц начал понимать, насколько пуста его жизнь. Весь день он работал с людьми, которые презирали его, с машинами, лишенными всяких эмоций, ночами сидел один и читал или смотрел топографические представления.