Вариант единорога - Желязны Роджер Джозеф - Страница 28

— Я совсем забыл,— тихо сказал он,— что вы волшебник и убили тигра-призрака.

— На самом деле я не убивал его,— сказал Калифрики.— Он все еще бродит поблизости. Я просто договорился с ним. Рассказчикам известно далеко не все.

Раза вздохнул и дотронулся до живота.

— Эта работа так трудна,— сказал он,— что иногда вызывает у меня боли в животе. Прошу меня извинить.

Он извлек маленький флакон из мешочка, висевшего на поясе, и Калифрики вновь поднял руку. Когда камергер, откупорив сосуд, поднес его к губам, Калифрики сказал:

— Подождите.

Раза опустил флакон.

— Да? — спросил он.

— Если я излечу вашу язву,— сказал Калифрики,— вы легко можете вызвать ее к жизни излишними волнениями и растравить ее избытком специй. Вы понимаете меня?

— Излечите ее,— сказал Раза.— Трудно выработать философское отношение к жизни перед лицом жестокой необходимости, а я и в самом деле люблю ароматную пищу. Но я попробую.

Калифрики вновь пошевелил запястьем, и Раза улыбнулся. Закупорив флакон, он убрал его в мешочек.

— Хорошо, волшебник,— сказал он.— Оставь золото. Возьми камень. И если увидишь белого тигра вновь, дай ему знать, что оказался здесь случайно и что сделка остается в силе.

Позже в саду, когда спустились сумерки, Алиса спросила его:

— Как вам удалось изменить камень?

— Окружность сечения нити составляет меньше трехсот шестидесяти градусов,— ответил Калифрики.— Отрицательное давление антигравитации воздействует на геометрию окружающего пространства. Этот отсутствующий угол является моим ключом в другие пространства. Я просто пропустил камень через высшее пространство.

Она кивнула.

— Кажется, я припоминаю, что меня учили чему-то подобному,— сказала она.— Но как вы исцелили язву?

— Я ускорил течение времени в окружающих тканях, позволив естественным процессам тела исцелить ее. Надеюсь, что он примет мой совет и научится защищаться как от работы, так и от искушения пряной пищей.

Они свернули в часть сада, которой еще не видели. Низкорослые цветы покрывали ровную почву вдоль извивающейся дорожки, по которой они шли. Внезапно все исчезло, осталась только тьма южной ночи с мириадами сверкающих звезд, которые наблюдали, как они входят в маленький дворик константинопольской виллы Калифрики.

— От вас все еще пахнет розами,— сказала она.

— От вас тоже,— ответил он,— спокойной ночи.

...Войдя в мой лес, монах со странным архаическим оружием за спиной ни на шаг не отстает от Алисы, положив руку ей на плечо. Она же, как я заметил, напугана. Моя последняя Алиса. Конечно, ей удалось сбежать. И где-то пропадать все это время. Она, безусловно, строила планы. Что она задумала для своего последнего набега, последнего вздоха октады? Ее целью было, конечно, освободить Нельсора. Нельсор... Даже сейчас я чувствую, как она тянется к нему. Это беспокоит. Она сильнее всех. Но с минуты на минуту она отвлечется. Они приближаются к моему любимому дереву. Уже скоро... Оно вращается на своих корнях, каждая ветвь — это стеклянная сабля. Но она падает на землю в точно рассчитанный момент, а монах мгновенно повторяет ее движение. Они ползут вперед, и дерево размахивает ветвями, никому не причиняя вреда, словно холодное пламя над их головами. Но дальше их поджидает Выстрел в Конце Дороги, где я добыл мою вторую Алису, да и Лунная Дорожка может оказаться для них роковой, даже несмотря на то, что они знают об опасности. И вновь она зовет — Нельсора?..

Весь следующий день Калифрики медитировал, положив перед собой на землю свой лук. Закончив, он пошел на берег моря и долго смотрел на волны.

Алиса встретила его по возвращении, и они устроили поздний ужин.

— Когда вы планируете отправиться в Убер? — спросила она после долгого молчания.

— Скоро,— сказал он,— если все пойдет, как задумано.

— Утром мы навестим мой корабль?

— Да.

— А потом?

— Это частично зависит от того, сколько времени займет работа на корабле.

— «Частично»?

— Думаю, потом мне захочется еще некоторое время помедитировать. Не знаю, сколько времени уйдет на это.

— Сколько бы ни ушло...— отозвалась она.

— Я знаю, что вы горите нетерпением,— сказал он, помолчав.— Но этим нельзя пренебрегать.

— Я понимаю.

Позже они вместе отправились в город, проходя мимо освещенных домов, магазинов, правительственных зданий. Многие звуки города затихли с воцарением темноты, но из некоторых заведений доносились крики, смех, музыка; скрипели проезжавшие мимо повозки, лошади цокали копытами; одни кварталы источали запахи специй, другие — духов, возле церкви пахло ладаном.

— Что вы делали,— спросил он ее, когда они сидели за столом, попивая терпкое желтое вино,— эти пять лет между бегством от Айдона и визитом ко мне?

— Путешествовала,— ответила она,— искала вас — или кого-то вроде вас,— пыталась определить поверхностное нахождение Нити. Выходило, что она привязана к этому миру, словно ее каким-то образом использовали. Я предположила, что тот, кому удалось приручить ее, и окажется тем, кто мне нужен. Я путешествовала вместе со слугами, несколькими крупными мужчинами, которые были всегда начеку — словно я была частью свиты знатного мужчины, а не хозяйкой собственной судьбы. В этом мире трудно быть женщиной. Я посетила Египет, Афины, Рим, много других мест. Наконец я услышала рассказы о человеке по имени Калифрики, которого нанимали папы, императоры, султаны. Я проанализировала рассказы. Это заняло много времени, но я могла позволить себе щедро расплачиваться за каждую крупинку информации. Следы привели меня сюда.

— Кто поведал вам эти истории?

— Поэт. Он называет себя Омаром, изготовителем шатров.

— Ах да. Хороший человек. Пил, правда, много,— сказал Калифрики, потягивая вино,— А здесь, в Константинополе?

— Священник по имени Базилеос.

— Да. Один из моих агентов. Удивляюсь, почему он не предупредил меня.

— Я пришла сразу же. Я спешила. У него не было возможности опередить меня посланием. Он велел мне спросить Стассинопулоса, но, придя к вам, я решила спросить вас по имени. К тому времени я уже подозревала, что у вас есть вторая личина, и была уверена, что такой человек, как вы, не захочет дать мне аудиенцию, если я назову его не тем именем. Я спешила. В течение пяти лет слышать их плач — это слишком долго.

— Вы слышите их сейчас?

— Нет. Сегодня ночью они молчат,— сказала она.

Луна, взошедшая на черном небе, зацепилась за Золотой Рог.

Теперь, Нельсор, они дошли до Выстрела, и на них несется гора, с подножием, парящим над землей. Они должны ползти на животах, но даже тогда, если один из моих мелких спутников, чья вытянутая эллиптическая орбита влечет его сюда, повернется так, что одним из выступов заденет землю,— тогда шмяк! Парочка раздавленных тараканов. Слишком быстро? Верно. Но это всего лишь прелюдия, дорогой компаньон, мой ментор. Она вновь зовет тебя. Ты слышишь ее? Хочешь ответить? Можешь? Ах! Еще одна скала — какая дикая красота! — проносится пурпурной тенью над кроваво-красной дорогой. Прямо на них. Но они продолжают ползти. Ладно. Впереди новые испытания.

Утром и днем они завершили свои дела в Мраморном море. Затем Калифрики, в коричневом кимоно и сандалиях, недолго медитировал. В разгар медитации его рука потянулась и сжала лук. Не выпуская оружия, он медленно вышел из дома и пошел к морю. Алиса провожала его взглядом из своего окна. Она видела, как он шел вдоль берега, затем остановился, взял кусок ткани и завязал себе глаза. Потом поднял лук, вынул стрелу из колчана и натянул тетиву. Так он стоял неподвижно с натянутым луком в руках.

Минуты бежали, отмечая приближение вечера, а он все не шевелился. Совсем рядом с криком пролетела чайка. Так прошел почти час. Появилась еще одна чайка. Почти машинально Калифрики поднял лук и выпустил стрелу в воздух. Она пронеслась рядом с птицей, и одно вырванное перо, порхая, полетело вниз.