Миры Империума - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 93

Я продолжил падение, старательно принял удар на выставленные руки, но пол коварно вспучился и со скрежетом проехался мне по подбородку. Лопнула кожа, брызнула жаркая кровь. Затем был только нестерпимый блеск звезд и мягкая бездонная чернота...

Я лежал на спине, чувствуя арктический холод, сковавший мою грудь, словно чугунные клещи. Я с присвистом втянул воздух и уперся в пол руками. Они навек окоченели, как щипцы мороженщика, но мне удалось подтянуть под себя ноги и без особой уверенности принять вертикальное положение. На полированном паркете виднелись обугленные отпечатки подошв и крупное черное пятно там, где я лежал. Пока я прожигал поверхности, которых касался, они одновременно высасывали из меня тепло, замораживая меня.

Хагрун исчез. Я увидел кровавый отпечаток ладони на стене и еще один дальше по коридору. Он направился к служебной лестнице, стремясь, несомненно, к кладовке, где раньше находился портал. Долго же ему придется ждать...

Я прислонился к стене, сотрясаемый неудержимой дрожью, челюсти свело, будто трупной судорогой. Хватит с меня одиночных миссий по спасению мира. Пора кое-кому присоединиться к вечеринке, разделить, так сказать, честь — и, кстати, произвести деликатную операцию на моем неисправном костюме-челноке, прежде чем я замерзну насмерть, упаду ничком и прожгу перекрытия насквозь до самого подвала.

Я повернулся к вестибюлю со смутной мыслью найти кого-нибудь — может, Рихтгофена. Он сегодня здесь. Точно! Старый добрый Манфред сидит у себя за столом наверху и подвергает допросу третьей степени бедного недотепу по фамилии Баярд, вызванного на ковер потому, что какой-то другой бедный недотепа под тем же именем сидит в тюрьме в нескольких милях отсюда, заявляя, что он Баярд и что близок конец света!

Я добрался до угла, пошатнулся, чувствуя, как опаляет лицо жаркий румянец лихорадки, тогда как сила из моих ног утекает, высасываемая страшным перепадом энтропии между вышедшим из-под контроля Е-полем костюма-челнока и нормальным пространством вокруг.

Гиблое это дело, мистер Б., ковыряться в механизмах, в которых вы не разбираетесь. В механизмах, созданных племенем премудрых мартышколюдей, которые считают нас, сапиенсов, недалеко ушедшими от маньяков-убийц — и не зря, не зря...

Я упал и, стоя на четвереньках, наблюдал, как завивается дымок между моими онемевшими пальцами. Забавная история. Прочтешь в подборке анекдотов на последней странице воскресной газеты — обхохочешься. Я вцепился в стену, заставляя краску пузыриться, вздел себя на ноги и сделал еще два шага к лестнице...

Бедный старый Баярд, то есть я. Как бы он удивился, если бы вошел в маленькую комнатку там, внизу, и столкнулся с одним-единственным перепуганным, обожженным, исполненным жажды убийства хагруном — жалким ошметком столь тщательно подготовленного десанта, затерявшегося по пути к месту назначения, потому что его руководители проморгали пару мелких факторов. Хагруны, вообразившие себя крутыми парнями. Ха! Они не знали, что такое настоящая кровожадность, пока не наткнулись на старого доброго простака гомо сапиенса. Бедные глупые чудовища, у них не было ни единого шанса...

Новое падение, полный рот крови. Наверное, в этот раз приложился основательнее, всем лицом. Может, и хорошо. Помогает прояснить мозги. Куда я шел? Ах да. Надо предупредить бедного старого Б. Нельзя позволить бедняге наткнуться, ничего не подозревая... Надо попасть туда первым... Еще есть жук-пистолет... прикончить это пугало...

Я смутно сознавал сопротивление двери, к которой прислонился. Затем она широко распахнулась, и дальше я падал, кувыркаясь и подскакивая на ступеньках медленно и легко, словно пуховая подушка... Финальный удар о шершавый, ледяной пол, тяжесть и боль...

Да, долгое путешествие. Снова подниматься, чувствовать, как холод ползет вверх по ногам, будто медленный яд... Облако бурого газа, распространяющееся по городу. Надо их предупредить, сказать им...

Но они не верят. Дураки. Не верят. Боже, как больно! А длинный темный коридор тянется вдаль, и свет усиливается и слабеет, снова усиливается...

Вон он! Боже, какое чудовище. Бедное раненое чудовище скорчилось в углу, раскачиваясь и подвывая. Сам это на себя навлек, распыляющий газ ублюдок медвежьей шкуры и резиновой перчатки! Видит меня, с трудом встает. Вы только посмотрите на эти зубы! Старина Дзок рядом с таким выглядит просто травоядным. Идет на меня. Выхватить оружие, почувствовать, как оно шлепается в ладонь, удержать, нажать...

Пистолет выпадает из руки, скользит по полу, а я пытаюсь его ухватить, но руки словно обрубки... Надо мной нависает громадная тень...

К черту пистолет. Все равно не смогу нажать спусковую кнопку. Скорость — вот все, что у тебя осталось, парень. Ударь его снизу, пусть его вес сделает остальную работу за тебя, используй силу противника против него, дзюдо всего за пять легких уроков, занятия начинаются по понедельникам...

Удар как от потерявшего управление грузовика с полной пивной цистерной в кузове. Я заскользил по полу и даже сквозь костюм расслышал тошнотворный хруст, когда массивный череп хагруна врезался в угол стального ящика, и тяжеловесный глухой стук, когда красавец рухнул на пол. Я снова очутился на четвереньках, не чувствуя больше пола, не чувствуя ничего... только бы встать еще раз и убедиться...

Опираясь на кстати подвернувшуюся большую коробку рядом, я поднялся, сделал три неверных шага и склонился над ним. Пятно крови, тонкий ручеек жидкости из зияющей раны над ухом и черно-красные брызги внутри шлема. Ладно, господин хагрун. Вы неплохо сражались, но тот нижний блок и леди Удача оказались вам не по зубам, и теперь...

От двери донесся шум. Там стоял человек, смутно различимый в неверном свете угасающего сознания. Я подался вперед, вглядываясь, со странным ощущением дежа-вю...

Он двинулся ко мне, как в замедленном кино. Я моргнул, провел ладонью по запотевшему забралу. В следующее мгновение он уже был в воздухе, протянув ко мне руки в затяжном прыжке. Я попятился, вскинув ладонь в тщетной надежде отвратить неведомую, невыразимо страшную судьбу...

От его руки к моей с треском метнулись длинные розовые искры, а он повис, словно ныряльщик в толще воды. Воздух вокруг шипел, как жир на сковородке, и на одно невероятное мгновение я разглядел лицо перед собой...

Затем мир без единого звука взорвался ослепительной белизной и швырнул меня в небытие.

Постель была чудесная — широкая, прохладная, чистая,— и сон тоже был чудесный. Лицо Барбры, прекрасное, словно мечта художника, обрамленное темно-рыжими локонами в вихре шелкового света. Сразу за розовым видением толпились темные мысли, громко требуя, чтоб их вытащили на свет и осознали, но я не собирался ловиться на эту удочку. Нет, господа, хватит с меня и старого доброго сновидения, если только оно не ускользнет и не оставит меня наедине с воспоминаниями о мрачных фигурах в загаженных туннелях и с болью утраты, тошнотой поражения и умирающей надежды...

Видение наклонилось ближе. В дымчато-серых глазах стояли слезы, но губы улыбались, и вот они прижались к моим, и я целовал теплый мягкий рот — настоящие губы, а не приснившиеся, которые всегда ускользают. Я поднял руку весом с наковальню, и в поле зрения вплыл толстенный сверток из белых бинтов.

— Барбра! — произнес я и услышал свое сиплое карканье.

— Манфред! Он очнулся! Он узнает меня!

— Э-э, человек должен быть очень плох, чтобы не узнать вас, дорогая,— донесся спокойный голос.

Появилось новое лицо, не такое красивое, как первое, но все равно славное. Барон фон Рихтгофен улыбался мне одновременно озабоченно и радостно.

— Бриан! Бриан! Что случилось? — Прохладные пальцы Барбры коснулись моего лица.— Когда ты не вернулся домой, я позвонила в штаб, и Манфред сказал мне, чго ты ушел, а потом они обыскали здание и нашли горелые следы...