Миры Империума - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 77

К этому времени во мне проснулось настоящее чувство голода. Следуя вдоль ручья, я покрыл несколько миль к югу, постепенно выбираясь на более открытую местность. Мой арсенал составляли два деревянных копья и осколки кремня. Здесь без труда обнаруживались многочисленные признаки дичи, включая, например, обглоданный костяк некоей твари, слегка уступающей в размерах лондонскому автобусу, над которым нехотя трудились несколько крылатых падальщиков, имевших отдаленное сходство с кондорами. Я надеялся отыскать кого-нибудь, подходящего мне по размерам и свирепости,— скажем, кролика-подростка.

Впереди неожиданно захлопали крылья, и в воздух поднялась грузная птица примерно с индюшку. Опасливо приблизившись, я обнаружил гнездо с четырьмя коричневыми в крапинку яйцами, по три дюйма в диаметре каждое. Одно я съел прямо на месте, смакуя каждый глоток. В голове шевельнулось второстепенное соображение о том, какой славный омлет мог бы из них получиться. Оставшиеся три я распределил по разным карманам и продолжил путь в несколько приподнятом настроении.

Местность здесь была выше и подлесок не такой плотный. Все чаще попадались деревья знакомых видов. Земля стала сухой и плотной. Во время паводка, вдруг подумалось мне, вся зона, где сейчас лежит челнок, оказывается затоплена. Я огляделся. Сквозь редкий лес мне открывался великолепный обзор на пространство, напоминающее саванну с африканских фотографий. Вот там-то и должна водиться дичь.

Еще полчаса ходьбы привели меня на край обширной территории, где, словно в далекой Африке, паслись огромные стада, только вместо одиноких терновых деревьев по берегам реки зеленели группы широколиственных исполинов. Любой владелец зоопарка, столкнувшись с таким изобилием живности, непременно подал бы в отставку и посвятил остаток жизни разведению белых мышей. Я видел бизона восьми футов в холке, могучих недослонов с бивнями, ярко-розовыми хоботами и отвисшей нижней губой, бесконечных в своем разнообразии оленей и лошадей, короткошеих жирафов со скошенными крупами. Вот они все. Осталось только наколоть их на копье.

Откуда-то сзади раздалось басовитое пыхтение. Я резко обернулся. Голова размером с носорожью приоткрыла в зевке пасть, укомплектованную двумя рядами громадных, острых, как шило, зубов. При желании я мог заглянуть в глотку, как в бомболюк реактивного самолета. За головой показалось тело — десять футов поигрывающего упругими мышцами золотистого кота с намеком на гриву, еле заметными полосками по бокам, снежно-белым горлом, брюхом и лапами. Я вобрал глазами все эти детали, а могучий хищник, мельком оглядев меня, еще раз зевнул и величественной походкой двинулся вперед, хмурясь поверх моей головы на дальние стада с озабоченным видом политика, гадающего, кому дать взятку.

Он прошел в тридцати футах от того места, где неподвижно замер я, и теперь, высоко подняв голову, изучал сегодняшнее меню. Ни одно животное не проявило видимого беспокойства. Королевский кот направился дальше, разминувшись с небольшой группой мастодонтов. Животные закатили глаза и нервно подергивали хоботами. Я, кажется, понял. Могучий зверь положил глаз на бизонов — среди них резвились несколько аппетитных телят не больше тонны весом. Теперь они беспокойно задвигались, образовав защитный круг, подобно мускусным быкам в Арктике. Охотник изменил курс, забирая влево. Может, он передумал?

С внезапностью мысли он уже мчался, стелясь по траве тридцатифутовыми прыжками, одним махом перелетел через передний ряд выставленных рогов и исчез позади них. Стадо бросилось врассыпную. Хищник стоял над тушей теленка, картинно положив одну лапу на груду бронзово-коричневой шерсти. Бизоны, с топотом проскакав небольшое расстояние, продолжили кормиться. У меня вырвался долгий завистливый вздох. Вот это охотник!

Я подскочил и резко обернулся на звук, машинально выставив перед собой верное копье...

Бурый заяц размером с козу припал на тонкие задние лапы и принюхивался к незнакомому запаху. Верхняя губа его слегка оттопырилась, демонстрируя длинные желтые резцы. Я занес копье. Оружие настигло зверя в прыжке, пока он разворачивался, собираясь удрать. Сбитая с ног самодельным метательным снарядом, моя добыча перекувырнулась, сверкнув в воздухе длинными белыми пятками, и я, подбежав на близкое расстояние, неуклюже добил животное.

Заяц неподвижно лежал у моих ног с дырой от копья в боку. Тяжело дыша, я осторожно поднял окровавленную тушку и огляделся в поисках укрытия, куда можно было забиться и попировать. И тут вверх по моей руке заскользила жирная черная капля. Блоха! Я отшвырнул добычу и с громким щелчком раздавил паразита. Затем мой взгляд пропутешествовал к источнику, и я увидел, что там, откуда явилась эта, еще множество таких же, копошащихся в редкой шерсти у основания длинных ушей. Внезапно мне расхотелось есть сырого кролика — или крысу-переростка — на обед.

И так же внезапно адреналин, на котором я держался последние тридцать шесть часов, иссяк, оставив меня голодным, больным, побитым изгнанником, запертым в жутком мире безнадежной дикости, в невообразимой дали от дома, которого, как он знал, ему никогда больше не видать. Я бодро топал от одного поражения к другому, занимая сознание повседневными заботами, не желая взглянуть в лицо действительности: тому леденящему факту, что моя жизнь закончится здесь, в одиночестве и убожестве, в боли и страхе,— не пройдет и нескольких часов.

Я лежал под деревом, уставясъ в небо и отдыхая — как я себе говорил — или ожидая появления другого кота, менее разборчивого. У меня были шансы — больше одного,— и я все их протратил. Я ловко ускользнул на хагрунском челноке — и беспомощно позволил ему приволочь себя в их пещерный город, позволил схватить себя без борьбы, думая, что узнаю что-нибудь у этих людей-горилл. И когда сочетание вражеской глупости и моей удачи дало мне новый шанс, новый челнок, я снова принял неверное решение, позволил Дзоку уболтать меня и был приговорен к жизни в ссылке. И в третий раз — после того как мои безумные догадки оправдались — я запаниковал, бежал от врага, не задержавшись испытать доморощенный челнок. И каждый раз я все больше удалялся от исходной точки. В категориях сетевых расстояний, может, и рукой подать, но бесконечно далеко от какой бы то ни было надежды на спасение — не говоря уже о надежде предупредить имперские власти о нависшей опасности.

Я поднялся и двинулся вспять, туда, где оставил обломки челнока. В голове ворочалась неясная мысль снова пошарить в обломках кораблекрушения, вот только чего ради? Мной руководил слепой инстинкт того, кто за короткое время впитал в себя все мыслимые несчастья и подменяет бездумным действием мучительность рассуждений.

Тащиться обратно по пройденной территории оказалось труднее. Следуя за руслом реки, я миновал уже покинутый птицами громадный остов и добрался до болотистой низинки, где растоптанные обломки моей грубой хижины давали исчерпывающее представление об ошибочности выбора места для стоянки.

К этому моменту у меня уже оформилась некая идея. Там у челнока валялась груда металла — останки изначальной катушки Максони. Возможно, мне удастся каким-то образом использовать материал: выковать из него наконечники для копий или сделать огниво для запальных целей...

Порыв иссяк. Живот у меня болел, я устал. Сейчас мне хотелось пойти домой, принять славную горячую ванну, заползти в постель и чтобы кто-то мягкий, благоухающий и аппетитный остудил бы мой горячий лоб и рассказал мне, какой я потрясающий парень...

Здесь было легко наблюдать механизм развития шизофрении в действии. Переход от мечты к уверенности в ее реальном исполнении совершался мгновенно. Я сделал пару глубоких вдохов, выпрямил спину и направился к месту пожара. Постараемся еще немножко поцепляться за действительность. Когда она сделается невыносимой, я знаю, безумие раскроет мне спасительные объятия.

Через обугленное пятно земли вели звериные следы, отпечатки копыт, лап и...

Я согнулся пополам, прищурившись, боясь ошибиться. Отпечатки стоп, человеческих или очень на них похожих. Теперь я понял, каково было Робинзону Крузо: доказательство присутствия себе подобного мгновенно породило в позвоночнике холодок уязвимости. Я в три прыжка достиг стены джунглей на краю гари, распластался на земле и просканировал окрестности. Сколько я себя ни уговаривал, что это зигзаг удачи, первая настоящая надежда, инстинкт, который старше теорий о братстве человеков, твердил, что я столкнулся с самым опасным хищником в мире.