Ужин со смертельным исходом - Макдональд Джон Данн - Страница 3

Его дверь открылась так неожиданно, что я вздрогнула.

— Ноэль, — сказал он, произнеся это, как всегда, каким-то особенным тоном, предназначенным для меня. — Мне показалось, что это твои шаги. Никто больше так не ходит.

Стив взял меня за запястье и втащил, безропотную, к себе в комнату. Тихонько прикрыл дверь.

— Что творится! — проговорил он. — Бог ты мой, что творится! Рэнди опять понесло?

— Он спит. Я дала ему таблетки. Ему нужно поспать.

До этого Стив мыл руки. У него были засучены рукава. Курчавые каштановые волосы в тех местах, где он вытер их наспех, кое-как, остались свалявшимися и мокрыми. Стив положил руки на мою талию, в них чувствовалась сила. Мне нравилось, что я такая тоненькая по сравнению с ним. А еще я радовалась тому, как он любовался моими глазами-пуговками, чуть длинноватой верхней губой и некоторой степенностью манер. Стив прижался ртом к моим губам, не давая мне вздохнуть, лишая меня воли.

— Это ничего не меняет, — проговорил он в мои волосы, не отпуская меня.

— Нет, — возразила я. — Меняет. Вчера это было просто, правда? Все было великолепно. — Неожиданно я расплакалась, хотя и не хотела плакать.

Мы сели на его кровать, он стал меня обнимать.

— Будет лучше, если ты скажешь мне, что именно имеешь в виду, Ноэль.

Мне пришлось все обстоятельно объяснить.

— Прежде была она, и ему было куда податься. Я имею в виду — эмоционально. И мы могли бы разойтись, причем без всякого сожаления, потому что я наконец-то перестала его любить. Правда, потребовалось много времени, чтобы это случилось, но в конце концов произошло. Уилма стала в его жизни всем, а я — лишь малой ее частью, едва ли как-то необходимой. Но теперь он во мне нуждается, Стив.

— Это ловушка, — отозвался он. — Женщины все время в нее попадаются. Эдакий комплекс материнства. Бедный маленький человечек нуждается в тебе. Не будь смешной.

— Она превратила его из мужчины в лизоблюда. Ему потребуется помощь, если он попытается снова стать мужчиной.

— В богатстве и бедности? В болезни и в здравии? — с ожесточением проговорил Стив.

Мне не понравилось, как он скривил губы. В этом сквозило презрение ко мне, к моей личности. Ему не следовало его выказывать.

— Я знаю только то, что должна сделать.

— Тогда будем считать это моей отставкой.

Видит бог, не таких слов я от него хотела, не такой простой и легковесной победы. Его долг состоял в том, чтобы отговорить меня, привести причины, по которым мне следует уйти от Рэнди, — как во время нашего разговора об этом прошлой ночью. Он должен был убедить меня оставить тонущий корабль, каким являлся Рэндольф Хесс.

Но самым ужасным было другое. Я очень тонко чувствую людей, многое читаю по их лицам. И я увидела на лице Стива скрытое облегчение. Как будто что-то прошло для него гораздо легче, чем он опасался.

Я заставила себя устроить ему проверку.

— А ведь и в самом деле, Стив, в конце концов, не чересчур ли серьезно мы ко всему этому относимся? Я имею в виду, это прибавило ситуации драматизма и все такое, но... в конце концов, ведь мы оба — взрослые люди, правда?

Он посмотрел на меня ошарашенно, потом негромко засмеялся:

— Господи, Ноэль, у тебя семь пятниц на неделе. Ты права. Мы взрослые люди.

Я улыбнулась:

— И это не настолько много значит, как могло показаться с наших слов.

Он взъерошил мои волосы:

— Пожалуй что нет, мой котенок. Но мне ужасно повезло с тобой. Я хочу, чтобы ты это знала. Я имею в виду — уже хотя бы в том, что я узнал такого человека, как ты.

Тут, конечно, всему наступил конец. Я чувствовала себя еще больше замаранной, чем когда пошла посмотреть на тело. Чем когда сидела и смотрела на лицо моего спящего мужа, ненавидя его. Более замаранной, потому что те эмоции были по крайней мере непосредственными и искренними. А то, что произошло со Стивом, — это дешевка. Нечто низкопробное. Развлечение на уик-энд, интрижка для внесения разнообразия в супружескую жизнь. Я сидела, улыбалась ему и наконец-то увидела, что он за человек.

Сплошное притворство и фальшь. Зарабатывает себе на жизнь притворством, фальшью, позерством и ложью, так что вообще уже не осталось никакого Стива Уинсана. Возможно, когда-то и существовал такой человек. Сейчас же он представлял собой привлекательную оболочку, туго набитую газетными вырезками.

Стив игриво поцеловал меня в ухо. От этого в ухе зазвенело. Его рука была у меня на талии.

— А теперь, когда мы поняли друг друга, котенок, давай немного расслабимся. Черт возьми, думаю, я сумею подбросить Рэнди кое-каких клиентов, если он захочет снова учредить контору. Вот было бы здорово, если бы ты поселилась в самом Нью-Йорке.

— Это так мило с твоей стороны, — проговорила я.

Его квадратная ладонь отпустила мою талию и осторожно вытащила мой свитер из юбки на спине, затем поползла вверх по моему позвоночнику к застежке моего лифчика, повозилась там, совсем недолго, и застежка поддалась. Уж что-что, а это он прекрасно освоил.

Все-таки есть в нас какая-то извращенность. Когда ты обманута и унижена, она подсказывает, что нужно стремиться к еще большей деградации. Я сидела в оцепенении, пока он меня тискал, вполне готовая ответить насквозь фальшивыми эмоциями, смириться с тем, что он пользуется мною, бессмысленно, походя, принять его как кару, как пепел на голове скорбящего. Теперь уже ничего не оставалось, даже пути к отступлению.

И тут раздался негромкий, робкий стук в дверь, а потом голос пышущей здоровьем и очень хорошенькой мексиканской горничной Ампаро:

— Мистер Уинсан?

Он прервал свои осязательные изыскания:

— Что тебе нужно?

— Это полиция. Они просят, сэр, прийти, прямо сейчас, сэр, в большой зал. Всех.

Стив посмотрел на меня, приподнял бровь, пожал плечами и крикнул ей, что сейчас придет. Мы встали с кровати. Он опустил рукава и надел пиджак, пока я застегивала лифчик и заправляла свитер. Была какая-то приземленность в том, что мы находились вместе, когда вот так, совсем буднично, по-домашнему поправляли одежду, — приземленность и смерть волшебства.

Он открыл дверь, обвел взглядом коридор, потом прошептал:

— Все в порядке, Ноэль.

Когда я проходила мимо него в коридор, он похлопал меня по ляжке своей квадратной ладонью, наверное, в качестве грубоватой ласки и в подтверждение права собственности.

Но мне никогда не нравились прикосновения кого-либо, кроме тех, кого я люблю. Я резко повернулась, и уж не знаю, как выглядело мое лицо, но помню, что издала отрывистый звук — совсем как это делает кошка, — когда полоснула его по лицу ногтями. Он охнул от боли и отпрянул назад. А я в одиночестве пошла по коридору.

Все собрались в большой гостиной, точнее, в коктейльном зале, как называла ее Уилма. Большое застекленное пространство было серым. На востоке проступали розовые очертания холмов. Я вдруг осознала, что наступило воскресное утро, и это почему-то вызывало у меня шок.

Там были два полицейских — Карран и Малески, дородный и назойливый помощник шерифа Фиш и молодой коронер с бачками — все с таким видом, словно они сомкнули ряды против нас. Хосе Вега, слуга-дворецкий-подручный, стоял в углу с мягкой покорностью лошади, которую так сильно напоминал. Его старшая сестра, кухарка Розалита Вега, устроилась возле него. Ампаро Лома, хорошенькая горничная, сидела на стуле и выглядела очень смущенной, как будто ей предложили сесть и она послушно села, но внезапно обнаружила, что из всех слуг сидит только одна, и не знала, как выйти из неловкой ситуации.

Мой муж вошел в комнату вскоре после меня. Все еще осоловелый после наркотического сна, взъерошенный, с отсутствующим взглядом, позевывающий и нервный в одно и то же время. Он кивнул мне, сел возле Джуди Джоны и слишком громко спросил:

— А что, собственно, происходит?

Никто ему не ответил.

Гилман Хайес, протеже Уилмы, расположился на полу, рядом с тусклой лампой, поджав по-турецки длинные, крепкие, округлые коричневые ноги. Он был в обтягивающей блузе и потрепанных шортах и с презрением смотрел в книгу с репродукциями. Уоллас Дорн и чета Докерти сидели на диванчике и о чем-то тихо разговаривали. Наконец в комнату вошел Стив. Он бросил на меня колючий, неприятный взгляд и постарался сесть от меня подальше. На его левой щеке были наклеены две полоски пластыря. Я испытала холодное удовлетворение.