Голос монстра - Несс Патрик - Страница 20

«Мне жаль, что я сболтнула лишнего про твою маму», — это была первая строчка.

«Я по-прежнему твой друг», — вторая.

«С тобой все в порядке?» — было написано в третьей.

«Я вижу тебя», — четвертая, буква «Я» была обведена несколько раз.

Конор перечитывал записку снова и снова.

Потом посмотрел на Лили, которая тем временем получала похвалы от мисс Марл, но он видел, что она сильно покраснела, и совсем не от того, что говорила мисс Марл.

Мисс Марл прошла по классу и подошла к Конору.

Когда она это сделала, Лили посмотрела на Конора. Поймала его взгляд.

Она говорила правду. Она видела его, на самом деле видела.

Он сглотнул.

— Лили… — начал было он, но дверь класса открылась, вошла секретарь школы. Она подошла к мисс Марл и что-то прошептала.

А потом обе повернулись и посмотрели на Конора.

100 лет

Бабушка Конора остановилась у двери маминой палаты.

— Вы что, не пойдете? — спросил Конор.

Она покачала головой.

— Я спущусь в приемную, — объявила она, и Конор остался один.

Во рту у Конора был неприятный кисловатый привкус. Раньше его никогда не забирали из школы посреди учебного дня, даже когда мама лежала в больнице на прошлую Пасху.

Поэтому Конор не знал, что и думать.

И старался гнать от себя любые мысли.

Он рывком открыл дверь, ожидая самого худшего.

Вопреки его ожиданиям, мама не спала. Она сидела в кровати. Более того, она улыбалась — у Конора сердце едва из груди не выпрыгнуло. Наверное, лекарство сработало. Тис вылечил ее. Чудовище сделало это…

А потом он увидел, какие у мамы печальные глаза. Она была рада увидеть сына, но была испугана. И выглядела более усталой, чем в те дни, когда лежала и молчала.

Вряд ли его бы забрали из школы потому, что ей стало немножко лучше.

— Привет, сынок, — сказала мама, на глаза ее навернулись слезы, и он понял, насколько слаб ее голос.

И Конор почувствовал, как на него накатывает злость.

— Подойди сюда, — позвала она, похлопав по покрывалу рядом с собой.

Вместо этого Конор шлепнулся на стул рядом с ее кроватью.

— Как дела, мой дорогой? — спросила мама. Голос у нее был слаб, дыхание стало еще более хриплым, чем накануне. И казалось, что еще больше трубок подсоединено к ее телу. Хотя кто их знает? На голове у мамы не было полотенца, и лысая головка казалась белой под флуоресцентными больничными лампами. Конор почувствовал непреодолимое желание найти что-то, чтобы прикрыть ее, чтобы никто не увидел, насколько хрупкая и слабая его мама.

— Что происходит? — спросил он. — Почему бабушка забрала меня из школы посреди дня?

— Я захотела тебя увидеть до того, как морфий отправит меня в Страну Грёз, — ответила мама. — Не знаю, будет ли потом еще такая возможность.

Конор скрестил руки на груди.

— Ты же обычно вечерами приходишь в себя, — возразил он. — Мы могли бы, как обычно, увидеться вечером.

Он знал, что это не утверждение, а вопрос. И мама знала это тоже. Он был уверен, что мама ответит ему.

— Я хотела увидеть тебя прямо сейчас, — сказала она, и голос у неё снова стал тонким, на глаза навернулись слезы.

— Чтобы поговорить, так? — спросил Конор, намного резче, чем хотел. — Ну, и…

Он так и не закончил фразу.

— Посмотри на меня, милый, — начала она, потому что Конор сидел, уставившись в пол. Он медленно перевел взгляд на маму. Она подарила ему вымученную улыбку, и он увидел, как тяжело она опирается на подушки, словно у нее не было сил поднять голову. Только сейчас Конор понял, что они подняли изголовье кровати, чтобы мама могла сидеть.

Прежде чем снова заговорить, мама глубоко вздохнула, а потом тяжело, надрывно закашлялась.

— Этим утром я говорила с доктором, — сказала она слабым голосом через несколько долгих минут. — Новый курс лечения не сработал, Конор.

— Тот, что с лекарством из тиса?

— Да.

Конор нахмурился.

— Как он мог не сработать?

Мама сглотнула.

— Болезнь развивается слишком быстро. Оставалась слабая надежда. Но теперь эта инфекция…

— Как это лекарство могло не сработать? — снова спросил Конор, будто ожидал услышать что-то другое.

— Знаю, — ответила его мама, по-прежнему печально улыбаясь. — Когда я каждый день смотрела на этот тис, мне казалось, что у меня есть друг, который придет на помощь в трудную минуту.

Конор по-прежнему держал руки сложенными на груди.

— Но он не помог.

Его мама едва заметно кивнула. На лице ее читалось беспокойство, и Конор понимал, что мама беспокоится о нем.

— И что теперь? — спросил Конор. — Врачи будут придумывать новый курс лечения?

Мама не ответила, но это уже само по себе было ответом.

Тогда Конор сказал очень громко:

— Разве нет еще какого-нибудь лекарства? — и это уже был не вопрос.

— Мне жаль, сынок, — пробормотала мама, слезы потекли у нее из глаз, хотя она по-прежнему улыбалась. — Мне в жизни никогда не было так сильно жаль.

Конор снова уставился в пол. Казалось, он не дышит, словно кошмар отнял у него силы.

— Ты говорила, он сработает, — сказал он едва слышно.

— Знаю.

— Ты сказала. Ты верила, что он сработает.

— Знаю.

— Ты лгала, — Конор снова посмотрел на мать. — Все это время ты мне лгала.

— Я и сама верила, что он сработает, — прошептала она. — Может, поэтому я так долго и продержалась, Конор. Я верила точно так же, как и ты.

Мама протянула к Конору руку, но он отодвинул ее.

— Ты лгала, — повторил он.

— Я думаю, в глубине сердца, ты всегда знал правду, — сказала его мать. — Разве не так?

Конор не ответил.

— Это ничего, что ты сердишься, милый, — продолжала она. — Правда-правда ничего, — мама тихонько усмехнулась. — Сказать правду, я тоже очень рассержена. Но я хотела, чтобы ты, Конор, это знал. Важно, чтобы ты выслушал меня. Ты слушаешь?

Мама снова потянулась к нему. Он позволил взять себя за руку, но ее пальцы были слабыми, совсем слабыми.

— Злись, если хочешь злиться, — продолжала она. — И не позволяй никому тебе это запрещать. Ни бабушке, ни папе, никому. Если захочешь что-то сломать, тогда, Боже тебя благослови, ломай и круши на здоровье.

Он не мог смотреть на нее. Просто не мог.

— И если однажды, — мама заплакала, — ты вспомнишь то, что было, и тебе станет стыдно за свою злость, и за то, что ты когда-то разозлился на меня так, что даже не мог говорить со мной… то помни, что всё было хорошо, Конор. Для меня — всё было хорошо, я знала это, знаю сейчас. Я знаю всё, что ты хочешь мне сейчас сказать, ты можешь даже не говорить мне это вслух. Ты понял меня?

Конор до сих пор не мог поднять на нее глаза. Не мог поднять голову, ставшую такой страшно тяжелой. Он согнулся вдвое, словно его разорвали пополам.

Но он кивнул.

Он услышал вздох матери — долгое, хриплое дыхание. И ему показалось, что в этом вздохе звучало облегчение.

— Извини, сынок, — сказала она. — Похоже, мне пора принять обезболивающее.

Он отпустил ее руку. Мама потянулась и нажала кнопку, которая регулировала подачу обезболивающего, такого сильного, что она после его приема сразу засыпала. Затем снова взяла Конора за руку.

— Хотела бы я жить сто лет, — очень тихо сказала она. — И каждый год из этих ста я посвятила бы тебе.

Конор ничего не ответил. Через несколько секунд лекарство усыпило ее, но это было не важно.

Они поговорили.

Всё, что нужно, было сказано.

— Конор? — позвала бабушка, заглянув в комнату. Сколько прошло времени, Конор не знал.

— Я хочу домой, — тихо сказал Конор.

— Конор…

— К себе домой, — объявил он, подняв голову. Его глаза были красными, а взгляд полон горя, стыда и гнева. — Туда, где рядом тисовое дерево.