Король замка - Холт Виктория - Страница 53

«Сегодня ночью я проснулась от страха. Мне снилось, что пришел Лотер. Накануне днем я видела папу, и, возможно, вернулась от него напуганной больше обычного. Лотера в комнате не было. Зачем ему приходить? Он знает, что мне невыносима сама мысль о его приходе. Он больше не пытается переубедить меня, потому что я ему безразлична. Уверена, он бы с радостью отделался от меня. Вот и во сне я не ждала от него пощады. Это был страшный сон. Заглянула Нуну. Сказала, что еще не успела заснуть и услышала, как я ворочаюсь с боку на бок. Я призналась: «Я не могу спать, Нуну. Я боюсь», и она дала мне настойку опиума, которую принимает от головной боли. Нуну говорит, что опиум успокаивает нервы и человек засыпает. Я выпила настойку и заснула, а наутро все показалось просто ночным кошмаром… не более того. Лотер никогда не станет домогаться меня. Ему это не нужно. У него есть другие».

«Я сказала Нуну, что иногда у меня невыносимо болят зубы, и она дала мне опиума. Меня успокаивает мысль, что теперь каждую ночь у меня под рукой будет флакон со спасительной настойкой».

«Сегодня мне в голову пришла неожиданная мысль. Она невероятна, но может оказаться правдой. Хотела бы я знать… Боюсь ли я? И да, и нет. Пока я никому об этом не скажу… в том числе и папе. Он ужаснется. Ему отвратительно все, что с этим связано. Странно, ведь он мой отец. Значит, он не всегда так думал. Я не скажу Лотеру… пока это не станет необходимо. Не скажу даже Нуну. Во всяком случае, не сейчас. Рано или поздно она сама все поймет. Пока я подожду. Посмотрю, не ошиблась ли я».

«Сегодня утром Женевьева прибежала немного позже обычного. Проспала. Я боялась, что с ней что-нибудь случилось. Она с порога бросилась в мои объятия и разрыдалась. Я еле ее успокоила. Доченька, с какой радостью я бы тебе все сказала, но не теперь… Нет, не теперь».

На этом записи обрывались, а я так и не узнала то, что хотела. Выяснила я лишь одно: самая важная тетрадь — последняя. Та, которую я видела у Нуну в буфете. Почему она мне ее не дала?

Я вернулась к ней. Она с закрытыми глазами лежала на кушетке.

— Нуну, что она скрывала? — спросила я. — Что это значило? Чего она боялась?

Вместо ответа я услышала:

— У меня раскалывается голова. Вы не представляете, как я страдаю от этих приступов.

— Извините. Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет… в таких случаях помогает только полный покой.

— Осталась последняя тетрадь, — не сдавалась я. — Записи, сделанные ею перед смертью. Возможно, ответ там…

— Там ничего нет, — сказала она. — Задерните шторы. Мне мешает свет.

Я положила тетрадь на стол рядом с кушеткой, задернула шторы и вышла.

Но я должна была прочитать последнюю тетрадь. Я была уверена: из нее я узнаю о том, что на самом деле произошло в замке перед смертью Франсуазы.

На следующий день я сделала открытие, заставившее меня забыть о загадочной тетради. Я терпеливо расчищала стену, откалывая ножом для разрезания бумаг кусочки извести, и вдруг обнаружила краску! От волнения у меня заколотилось сердце и задрожали руки.

Я едва удержалась от того, чтобы сразу не наброситься на работу. Я была слишком взволнована и не доверяла себе. Если я действительно наткнулась на стенную роспись, сначала следует успокоиться. У реставратора должна быть твердая рука.

Не отводя взгляда от магнетически притягательной точки на стене, я отступила на несколько шагов назад. Из-за мутного верхнего слоя, который, возможно, будет трудно снять, я не могла определить цвет краски, но то, что под известкой скрывалась картина, не подлежало сомнению.

Я не хотела объявлять о находке, пока сама не увижу, что она стоит того. Следующие дни я работала украдкой, постепенно убеждаясь в ценности обнаруженной фрески.

Я решила, что первым о ней услышит граф. Однажды, оставив в галерее инструменты, я направилась к библиотеке в надежде застать его там. Графа в библиотеке не оказалось, и я позвонила в колокольчик. Когда появился слуга, я велела передать Его Светлости, что мне надо срочно переговорить с ним и я жду в библиотеке.

В ответ я услышала, что граф только что пошел на конюшню.

— Скажите ему, что я хочу видеть его прямо сейчас. Это очень важно.

Оставшись одна, я задумалась. Не слишком ли опрометчиво я поступила? Возможно, он посчитает, что я со своей новостью могла бы подождать до более подходящего случая. Что, если он не разделит моего восторга? Разделит, решила я. В конце концов, картина найдена в его доме.

В вестибюле послышался его голос. Дверь в библиотеку резко распахнулась. На пороге стоял граф. Он взглянул на меня с некоторым удивлением.

— Что стряслось? — спросил он. Я догадалась, что он ожидал услышать что-нибудь неприятное о Женевьеве.

— Потрясающая находка! Вы можете посмотреть ее прямо сейчас? Под побелкой все-таки оказалась роспись… Полагаю, это очень ценная фреска.

— О! — только и произнес он, но на его губах появилась радостная улыбка. — Конечно, я должен посмотреть.

— Я отвлекла вас…

— Дорогая мадемуазель Лосон, важные открытия — прежде всего.

— Тогда пойдемте.

Я повела его в маленькую комнату рядом с оружейной галереей. На стене был виден только небольшой фрагмент: рука на бархате, на пальцах и запястье — драгоценные украшения.

— Сейчас мало света, и все же заметно, что роспись нуждается в чистке. Это портрет. По манере письма… по складкам одежды… мы можем сказать, что здесь поработал мастер.

— Вы можете сказать, мадемуазель Лосон.

— Разве это не чудо? — спросила я.

Он посмотрел мне в лицо и с улыбкой согласился:

— Чудо.

Я чувствовала, что доказала свою профессиональную пригодность. Интуиция не подвела меня, и часы кропотливого труда не пропали даром.

— Разглядеть можно только фрагмент… — начал граф.

— Но ведь можно! Теперь главное — терпение. Мне хочется поскорее расчистить всю картину, но действовать надо крайне осторожно, чтобы не испортить фреску.

Он положил руку мне на плечо.

— Большое вам спасибо.

— Теперь вы не жалеете, что доверили картины женщине?

— Я уже давно понял, что такой женщине мог бы доверить многое.

Рука графа у меня на плече, свет его глаз, радость открытия — все это кружило мне голову. Я подумала: «Вот она, счастливейшая минута моей жизни».

— Лотер! — на нас хмуро смотрела Клод. — Что все-таки произошло? Ты был на конюшне… и вдруг исчез.

Граф отпустил меня и повернулся к Клод.

— Мне надо было срочно уйти, — сказал он. — Мадемуазель Лосон сделала удивительное открытие.

— Что? — Клод приблизилась и бросила взгляд на меня.

— Удивительнейшее открытие! — повторил он.

— Какое еще открытие?

— Смотри! Она обнаружила роспись. Кажется, очень ценную.

— Вот эту? Какая-то мазня.

— Ты просто не видишь ее глазами художника, а мадемуазель Лосон как раз объясняла мне, что это фрагмент портрета, нарисованного, судя по манере письма, очень талантливым мастером.

— Ты забыл, что сегодня утром у нас прогулка верхом?

— Такая находка извиняет мою забывчивость. Вы согласны, мадемуазель Лосон?

— Подобные открытия случаются не часто, — подтвердила я.

— Мы опаздываем, — не глядя в мою сторону, сказала Клод.

— Мы непременно поговорим в другой раз, — пообещал граф, догоняя Клод у двери. У самой двери он оглянулся и подмигнул мне. Клод заметила, как мы обменялись взглядами, и я снова почувствовала ее неприязнь. Ей не удалось избавиться от меня. Одно это могло задеть ее самолюбие, ведь она была уверена в своей власти над графом. За это она должна бы меня ненавидеть. Почему она так настаивала на моем отъезде? Не из-за ревности ли?

Эта мысль переполняла мое сердце еще большим восторгом, чем успех, достигнутый в комнате возле оружейной.

Несколько следующих дней я провела в напряженной работе и к концу третьего дня почти полностью очистила портрет от извести. С каждым дюймом я все больше убеждалась в ценности фрески.