Король замка - Холт Виктория - Страница 10

— Да, мадемуазель. Это самая занимательная вещь на свете… для нас, Бастидов.

— Мне бы хотелось посмотреть.

— Надеюсь, вы пробудете с нами достаточно долго, чтобы все увидеть.

Она обратилась к детям:

— Пойдите, поищите вашего брата. И сестру, и отца тоже. Скажите им, что у нас гостья.

— Пожалуйста… не беспокойте их из-за меня.

— Они будут разочарованы, если узнают, что вы заходили и не застали их.

Дети выбежали из комнаты. Я сказала, что они просто прелесть и у них хорошие манеры. Она с довольным видом кивнула. Наверное, поняла, с кем я их сравниваю.

— В это время дня, — вздохнула она, — у нас почти никто не выходит на улицу. Мой внук — теперь он ведает хозяйством — наверное, в винном погребе. Его отец после несчастного случая может работать только в помещении и сейчас скорее всего помогает ему, а Габриелла, моя внучка, ведет дела в конторе.

— У вас большая семья, и все занимаются виноделием.

— Это семейная традиция, — кивнула она. — Когда Ив и Марго вырастут, они присоединятся к остальным.

— Как это, должно быть, здорово. И вы всей семьей живете в таком красивом доме! Расскажите мне о ваших внуках, пожалуйста.

— Их отец — мой сын, Арман. Жан-Пьеру, старшему внуку, двадцать восемь лет — скоро исполнится двадцать девять. Теперь он хозяин дома. Дальше идет Габриелла. Ей девятнадцать. Как видите, между ними десять лет разницы. Все эти годы я думала, что Жан-Пьер останется единственным ребенком, и вдруг рождается Габриелла. Затем снова перерыв, и появляется Ив, а за ним — Марго. Они погодки. Увы, поздние роды, да еще…

— Их мать…

Она снова кивнула.

— Трудные были времена. Арман с Жаком, одним из рабочих, ехали в телеге, а лошади понесли. Обоих покалечило, да так, что жена Армана, бедняжка, думала, что он умрет. Видно, это ее и доконало. У нее началась лихорадка, и она умерла, оставив после себя десятидневную малышку — Марго.

— Как печально!

— Да, но все проходит. Это случилось восемь лет назад. Теперь Арман поправился и может работать. Вырос старший внук — хороший парень, глава семьи. Когда пришла необходимость взять на себя ответственность, он превратился в настоящего мужчину. Такова жизнь, разве нет? — она улыбнулась. — Кажется, я заболталась. Вам, наверное, надоело.

— Ну что вы! Все это очень интересно.

— Полагаю, ваши занятия все-таки интереснее. Как вам нравится в замке?

— Я там недавно.

— Но, по крайней мере, работать там будет интересно?

— Не знаю, буду ли я там работать. Все зависит от…

— От Его Светлости. Естественно. — Она посмотрела на меня и покачала головой. — С ним будет нелегко.

— И ничего нельзя предсказать?

Она пожала плечами.

— Он ждал мужчину. Остальные — тоже. Слуги говорили, что приезжает англичанин. В Гайаре невозможно сохранить что-нибудь в тайне. Во всяком случае, большинству людей это не удается. Сын говорит, что я слишком болтлива. Из него-то, горемыки, слова не вытянешь. Смерть жены изменила его. Да, очень изменила…

Внезапно она насторожилась. За окном послышался цокот копыт. Губы женщины тронула гордая улыбка, неуловимо изменившая выражение лица.

— Это Жан-Пьер, — сказала она.

Через несколько мгновений на пороге стоял светлый шатен среднего роста — волосы, наверное, выгорели на солнце. Темные глаза со смешливым прищуром, почти медный загар — во всем чувствовалась кипучая энергия.

— Жан-Пьер, — объяснила госпожа Бастид, — эта мадемуазель — из замка.

Он подошел ко мне, радостно, как и все в этой семье, улыбнулся и отвесил церемонный поклон.

— Добро пожаловать в Гайар, мадемуазель. Как это мило с вашей стороны — зайти к нам с визитом!

— Это не совсем визит. Ваши младшие брат и сестра увидели, что я прохожу мимо, и пригласили меня в дом.

— Молодцы! Надеюсь, наша встреча не будет последней. — Он пододвинул стул и сел. — Как вам замок?

— Прекрасный образец архитектуры пятнадцатого века. Мне еще не представилась возможность изучить его получше, но, кажется, он похож на замки Ланже и Лош.

Он рассмеялся.

— Клянусь, о французских памятниках старины вы знаете больше нас самих!

— Не думаю. Но чем больше изучаешь предмет, тем чаще разочаровываешься в своих знаниях. Моя специальность — дома и картины, ваша — виноград.

Жан-Пьер опять засмеялся. Смеялся он легко, непринужденно, это располагало к нему.

— Огромная разница! Возвышенное и земное!

— Я как раз говорила госпоже Бастид о том, как меня привлекает ваше занятие — сажать виноград, растить его, ухаживать за лозами, а потом делать вино.

— Тут многое зависит от случая.

— Как все в жизни.

— Вы не представляете, насколько мы зависим от погоды. Не побьет ли морозом побеги? Вызреет ли виноград в прохладную погоду? Не попортит ли его черная гниль или другие насекомые? А сколько паразитов только и норовит, что сожрать урожай! Пока виноград не собран, мы не знаем ни минуты покоя. Зато — видели бы вы, какой у нас праздник!

— Надеюсь увидеть.

Кажется, это его изумило.

— Вы уже начали работу в замке?

— В общем, нет. Меня еще не приняли. Я вынуждена ждать…

— …Решения Его Светлости, — вставила госпожа Бастид.

— Полагаю, тут нет ничего неестественного, — сказала я, движимая труднообъяснимым желанием защитить графа. — Меня можно счесть самозванкой. Ждали моего отца, а вместо него приехала я — не сообщив о его смерти, свалившись как снег на голову. Все зависит от Его Светлости.

Госпожа Бастид не стала спорить.

— Да, здесь все зависит от Его Светлости, — сказала она.

— В чем, как сказала бы наша гостья, нет ничего неестественного, — широко улыбнулся Жан-Пьер. — Замок принадлежит ему, картины, которыми она хочет заняться, принадлежат ему, виноградники тоже принадлежат ему… в некотором смысле, мы все принадлежим ему.

— Тебя послушаешь, так можно подумать, что мы вернулись назад, в дореволюционные времена, — проворчала госпожа Бастид.

Жан-Пьер многозначительно посмотрел на меня.

— Годы идут, но здесь ничего не меняется, мадемуазель. Владелец замка остается хозяином города, как повелось издавна. Отношения все те же. Наши предки зависели от его щедрот, мы тоже зависим от них. В Гайаре почти ничего не изменилось. Как граф де ла Таль захочет, так и будет.

— Складывается впечатление, что здесь его не очень-то жалуют.

— Только рабы могут любить своих господ. Гордые духом всегда поднимают восстание.

Наш разговор заинтриговал меня. Я видела, что в этой семье недолюбливают графа, но мне так хотелось узнать еще что-нибудь о человеке, от которого зависела моя собственная судьба, что я не удержалась:

— А сейчас мне милостиво позволили дождаться его возвращения.

— Еще бы! Господин Филипп ни одного решения не принимает самостоятельно.

— Он очень боится своего кузена?

— Не то слово. Если граф не женится, Филипп может стать наследником, потому что де ла Тали следуют примеру королевской семьи и живут по Салическому закону, как какие-нибудь Валуа или Бурбоны. Но здесь тоже все зависит от графа. Право наследования имеет любой мужчина рода, поэтому граф может обойти своего кузена в пользу какого-нибудь другого родственника. Иногда мне кажется, что они путают Гайар с Версалем времен Людовика Четырнадцатого.

— Граф, вероятно, еще не стар. Почему бы ему не жениться?

— Говорят, ему неприятна сама мысль о браке.

— Странно. Человеку из такой знатной семьи нужен сын — он ведь гордится своим родом?

— Второго такого гордеца не найти во всей Франции.

Вернулись дети с Габриеллой и Арманом. Габриелла Бастид оказалась очень миловидной — темненькая, как и остальные члены семьи, но не с карими, а с синими глазами, делавшими ее почти красавицей. У нее были приятные, более тонкие, чем у брата, черты лица.

Я как раз начала рассказывать о своей матери — о том, что она была француженкой и поэтому я бегло владею французским языком, — как вдруг раздался звонок колокольчика. Он прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула.