Ленинградская зима - Ардаматский Василий Иванович - Страница 51

— Что ж ты, едрена феня, не привез нам хоть коробку шпрот? — спросил кто-то.

Гриша внимательно посмотрел на нас и вдруг стал очень серьезным. Вывалил на стол из своего вещмешка две буханки хлеба, кусок сала, несколько плиток шоколада, кусок копченой колбасы и колечко краковской. Краковскую, впрочем, он смущенно запихнул в мешок:

— Это мне поручено отвезти одной ленинградке.

Вечером мы пошли на Васильевский остров. Идти далеко, я его все время за рукав хватаю — сбавь скорость. По дороге он признался, что никто ему колбасу не поручал отвезти, а несем мы ее одной славной-преславной девушке, которую он знал еще до войны. И это — Гриша! Первый сердцеед в нашей радиодеревне! Нашли дом и квартиру. Звоним, стучим, кричим. Старый каменный дом стоит как мертвый памятник петровской эпохи. Вдруг дверь со скрипом открылась, и мы увидели что-то живое, завернутое в ватное одеяло. Гриша назвал имя девушки.

— Да господь с вами, родимые… — еле слышно сказал женский голос. — Господь с вами. Она еще летом медсестрой пошла, а в ноябре похоронную на нее принесли. Вы родственники ей будете?

Гриша достал колбасу и отдал женщине.

Я с трудом догнал его.

Вечером он уехал в Кронштадт, а я — в мою дивизию. Я вез томик переписки Чехова и Книппер Соломенникову, он в нашу последнюю встречу вдруг попросил достать.

Добрался до передовой только ночью. Заночевал у зенитчиков. Утром в штабе дивизии узнал: четыре дня назад капитан возвращался на НП командира полка, попал под минометный обстрел, был тяжело ранен и к кощу дня скончался… Так и осталась у меня на память эта книжка с моей надписью: «С.С.Соломенникову — с благодарностью за прояснение вопроса, что такое война. Ленинград».

Глава двадцать третья

Мать разбудила Горина:

— Миша… Мишенька… Вставай… пришли… Господи, я так и знала, — причитала она.

— Кто пришел? Кто? Кто? — спросонья повторял Горин. Он сел на кровати и стал тереть руками лохматую голову и лоб.

В комнату вошли следователь Самарин и старшина из войск внутренней охраны.

— У нас мало времени, пожалуйста, поскорее одевайтесь, а мы начнем обыск. Приступайте, старшина…

Горин наконец широко открыл глаза.

— Прошу ордер на обыск, — сказал он.

Самарин предъявил ордер.

— Что же вы собираетесь искать? — спросил Горин. — Может, я вам помогу, и вы сэкономите время?

— Вы знаете гражданку Слобонякину? — спросил Самарин.

— Понятия не имею.

— Вчера вы получили от нее обручальное кольцо.

— Ах, это? Да, — сказал Горин. Он не сделал ни малейшей попытки встать с кровати и продолжал сидя: — Но пусть эта гражданка расскажет, как она меня умоляла сделать что-нибудь для ее больного мужа. Я пожалел ее. Налицо, конечно, факт преступления или, точнее сказать, факт нарушения установленного порядка, но надо еще выяснить, кто кого склонил к этому…

— Откуда у вас продукты? — спросил Самарин.

— У меня мамаша запасливая, — ответил Горин.

Мать подняла руки, хотела что-то сказать и закрыла рот руками.

Вошел старшина с двумя банками крабов в руках.

— Там считать надо… целый склад, — сказал он.

— Одевайтесь, Горин.

Несколькими часами раньше в управление пришла пожилая женщина и потребовала, чтобы ее принял главный начальник. Когда ее провели к майору Грушко, она положила на стол банку крабов и брусочек свиного сала.

— Одну банку отдала мужу, — объяснила она и стала рассказывать.

…До недавнего времени она работала в бухгалтерии торгового порта. Ее муж в первые дни войны ушел добровольцем, вскоре был тяжело ранен и вернулся инвалидом. Когда начался сильный голод, она ходила по рынкам и меняла вещи на хлеб. Знакомая дала ей адрес, где за золотые вещи можно было получить продукты. Теперь она пришла в НКВД сообщить, что человек, которому она отдала свое обручальное кольцо, является юрисконсультом торгового порта…

Горина доставили на Литейный и начали допрос, который продолжался весь день.

— Давайте, Горин, говорить правду: откуда продовольствие? — снова и снова спрашивал Самарин.

— Хорошо, скажу правду… В доме были кой-какие ценности, и в сентябре я выменял на них продукты.

— Совсем нелепо, Горин. А теперь, значит, вы снова меняли продукты на ценности?

Горин долго думал и потом тихо сказал:

— Продуктами меня снабдил некий Давыдченко.

— Так… Кто же это?

— Я его знаю плохо, познакомился с ним у моего приятеля Смальцова… есть такой известный портной…

— Кто такой Давыдченко?

— В прошлом, кажется, нэпман…

Самарин записал показания Горина, дал ему прочитать и расписаться.

— На сегодня хватит, Горин. Не слишком ли много у вас вариантов добычи продовольствия?

Горин очень надеялся, что ссылка на Давыдченко выручит его или по крайней мере он выиграет время, пока будут искать Давыдченко в замороженном городе. Один раз этот Давыдченко уже выручил — Горин назвал его фамилию Кумлеву, когда от него потребовали кандидатов в вооруженные отряды. И тогда сошло…

Когда следователь Самарин докладывал Грушко первые результаты следствия и назвал фамилию Давыдченко, майор хлопнул своей ладонью по столу:

— Стоп! Знаем Давыдченко, он из зоны Потапова. Это очень интересно.

Разобрали вновь возникшую ситуацию, «проиграли» несколько вариантов возможного развития событий и приняли решение задержать Давыдченко, не объясняя ему, однако, что это не арест. Тут многое было интересно: как он поведет себя на допросе? Не станет ли выдавать своих сообщников из группы, которой занимался Потапов? Что он расскажет о той компании, где с ним познакомился Горин? И наконец, как он поведет себя, когда его отпустят домой?

Оперативники вели Давыдченко на Литейный пешком, и у него было время обдумать, как защищаться. Шел артиллерийский обстрел, снаряды рвались совсем близко, и после каждого удара он оглядывался — не собираются ли конвойные укрыться? Но те молча показывали ему рукой — вперед, вперед. На Литейном они догнали женщину, которая тащила на фанерном листе покойника, завернутого в простыню. Давыдченко старался не смотреть, то ускорял шаг, то замедлял его, но скрип фанерного листа по снегу оставался рядом, он видел ноги покойника в штопаных шерстяных носках. И это мешало ему сосредоточиться…

После первых общих вопросов у него попросили предъявить продовольственную и хлебную карточки.

— Есть ли у вас дополнительные источники продовольствия? — спросил молоденький следователь.

— Нет, ничего нету, — ответил Давыдченко.

— А вы кого-нибудь снабжали продовольствием? Например, консервированными крабами?

— Никогда никого, — твердо ответил Давыдченко.

Молоденький чекист приказал по телефону привести в его кабинет Горина. Давыдченко немного успокоился. Горина он видел последний раз у Смальцова. А там ничего особенного не было — пили водку под крабы и трепались.

Горин вошел, поздоровался с Давыдченко, они опознали друг друга.

После формальных, полагающихся на очной ставке вопросов следователь зачитал показания Горина о том, что он получил продовольствие от Давыдченко.

— Что вы можете сказать по этому поводу? — спросил следователь.

— Все это неправда от первого до последнего слова, — ответил Давыдченко, возмущенно глядя на Горина.

— Вы настаиваете на своих показаниях? — спросил следователь у Горина.

— Нет, — глухо ответил он.

Давыдченко увели и вскоре отпустили, даже извинились перед ним на прощанье.

Следователь продолжал допрашивать Горина.

— Хорошо, мы запишем в протокол, что вы не знаете, откуда взялись продукты. Но вам легче от этого не станет, — терпеливо разъяснял следователь то, что юрист Горин прекрасно понимал и сам.

— Спекуляция продовольствием в осаждением городе — одно из самых тяжких уголовных преступлений, — продолжал следователь. — Вы в нем изобличены и сознались. Вас ждет суровое наказание. Но вы еще больше увеличиваете свою вину, не желая выдать сообщников.